Глупая надежда… Тот асторец сказал: «Тысячу курантов…» Это больше, чем озвучивала сука Нимаина. Он не отпустит меня. Скорее придушит собственными руками, но не отпустит. И он еще посмел назвать меня дикаркой! Он не просто безумный — бешеный. Я не хотела думать о нем — от этих мыслей знобило, и захлестывала паника. Не хотела вспоминать его безумные глаза, его лицо, что он делал со мной, что говорил. Что обещал…
Я вдруг заметила, что Разум сидит на стуле у моего ложа и сосредоточенно рассматривает мое лицо. А я заглянула в ее. Казалось, она была не старше меня. Смуглая золотистая кожа, непроглядные черные глаза под пышными ресницами и глянцевые алые губы. Полные, поджатые. На длинной шее красовался ошейник с эмблемой ее назначения. Но больше всего меня поразила ее пышная грудь, которую лишь подчеркивала тонкая талия, стянутая металлическим поясом. Ей очень шло легкое лиловое платье, подчеркивало теплоту кожи, бархатистость глаз. Женщина была сплошь увешана украшениями. Настолько щедро, что по незнанию можно было бы позавидовать. Но какой ценой… Наверняка Разум принадлежала тому же асторцу. Иначе ее едва ли подпустили бы ко мне.
Я вдруг прислушалась, различая едва уловимый фоновый гул, который можно было бы принять за гудение вентиляции. Но вентиляция гудит несколько иначе. Я рывком села на ложе, чувствуя резкое головокружение, потерла виски и несколько раз судорожно сглотнула, отгоняя тошноту. Посмотрела на Разум:
— Что это за звук? Это двигатели?
Та повела бровью:
— Разумеется.
Даже челюсть свело. Сердце сжалось до размера крошечной бусины и задребезжало, будто отскакивало от гладкой твердой поверхности. Я заозиралась, но в этом помещении не было ни единого иллюминатора. Я с горечью понимала, что она не лгала. Ей незачем лгать. Разум на своем месте, в своей привычной жизни. А я…
Я опустила голову, какое-то время нервно раздирала ногтями пальцы до красных полос.
— Мы в открытом космосе?
Разум поднялась и даже отвернулась:
— Разумеется. Повелитель лишь из-за тебя одной столько времени провел на этой планете… — Она прищелкнула пальцами: — Как там ее? Иден?
— Эйден…
Разумеется, поправлять не требовалось. Она нарочно коверкала название. Чтобы усилить степень своего презрения. Повелитель… она произносила это слово с таким неподдельным благоговением…
Я сглотнула:
— Кто твой повелитель?
Разум повернулась ко мне, задрала голову:
— И ты смеешь спрашивать, кто он? Смеешь?
Мне было плевать на ее презрение. У всех асторцев мозги набекрень. Гихалья всегда говорила, что дураков надо жалеть. Но сейчас, увы, впору было жалеть меня…
Я кивнула:
— Смею. Так кто он такой? Или сама не знаешь?
Она выпрямилась, еще сильнее поджала губы и сделала медленный шаг ко мне:
— Мой повелитель — наследный принц Астора и будущий правитель Красного Пути и всей территории Галактического совета Тарвин Саркар. Выше — лишь король.
Я даже приоткрыла рот. Тарвин Саркар… Проклятый Тарвин Саркар, который вскоре женится на несчастной принцессе Нагурната… Сам…
Я открыто посмотрела на Тень:
— Этот псих? Это чудовище? Тарвин Саркар?
Я заметила панический ужас в глазах Тени. Она резко подалась вперед и хлестнула меня ладонью по щеке. Еще и еще.
Я ухватила ее за руки и отпихнула так, что гадина грохнулась на задницу:
— Спятила?
Что-то загудело внутри. Яростным кипучим возмущением. Как эта женщина посмела поднять на меня руку? Как такое возможно? Кто она такая? Для меня она никто! Никто и никогда в жизни не смел бить меня по лицу. И она не смеет!
Разум на удивление ловко поднялась и вновь шла на меня, сжав маленькие кулаки. Ноздри раздувались, глаза светились безумием:
— Ты не смеешь! Не смеешь! Ты недостойная!
Она выставила ухоженные ногти в готовности, кажется, расцарапать мне лицо, если понадобится:
— Я доложу немедленно! О преступном непочтении! Ты понесешь суровое наказание! Мерзавка!
Она вновь ухитрилась влепить мне пощечину. Но я не растерялась и ударила в ответ. Так, что зажгло ладонь. Еще и еще. Надвигалась на эту ненормальную, отмеряя пощечины до тех пор, пока та не упала, споткнувшись о стул. Но она успела уцепиться за мою рубашку, и я рухнула следом, прямо на нее. Мы сцепились, как драчливые пацаны, катались по полу и старались влепить друг другу очередную пощечину. Помню ее волосы в своих кулаках, как она визжала и дергала в ответ мои. Гадина все время оказывалась сверху и снова и снова била меня по щекам. Но я изловчилась, замотала за спиной ее руки подолом ее же платья, перевернула на спину и триумфально уселась сверху, отвешивая пощечину за пощечиной:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Шарахнутая идиотка!
Вдруг Разум дернулась всем телом, замерла, не оказывая никакого сопротивления. Онемело смотрела в сторону. Я проследила этот взгляд и с ужасом увидела Тарвина Саркара.
16
Не знаю, что я чувствовала. Парадоксально, но, наверное, ничего. Сиюминутное опустошение, как дыхание глубокого космоса внутри. Мертвое и ледяное. Даже не слышалось биение сердца. Может, оно впрямь перестало биться?
Я видела лишь пронзительно голубые безумные глаза Саркара, в которых плескалась ярость. Она топила меня, отравляла. Уничтожала все живое, что еще оставалось во мне. И я смотрела, не в силах отвести взгляд, словно парализованная. Будто он прочно приковал меня к себе одними ему известными оковами.
Я не почувствовала и не увидела, как Разум, пользуясь моим замешательством, ловко выбралась из моей хватки и уже лежала в ногах своего повелителя. Молчала, боялась даже коснуться дрожащими пальцами его ботинка. Ее поза была ужасна. Как может быть ужасным безоглядное унижение, для которого не существует никаких границ. Оно казалось еще преступнее на фоне ее красоты. Невозможно и чудовищно. Я никогда не видела, чтобы женщина так унижалась. Мне казалось, даже слуги не опустились бы до такого.
Висела отвратительная тишина, в которой разливался, ставший почти болезненным назойливый гул вентиляции. Он вибрировал в костях, забирался в голову и отдавался каким-то неосознанным, инстинктивным звериным страхом. Я не могла его обозначить или сформулировать. А он управлял мной, заставляя цепенеть. Отуплял.
Саркар оторвал от меня взгляд, будто, наконец, освободил от оков, посмотрел себе под ноги. На сжавшуюся в страхе женщину. Ее идеальная спина сгорбилась, и платье разошлось обнажая гибкий позвоночник. Я только сейчас заметила этот глубокий вырез, до самой талии, скрытый в сборках ткани. И теперь было отчетливо видно на гладкой золотистой коже черные ритуальные знаки. Будто присосались мерзкие паразиты и жадно пили кровь. Голову повело и я, вдруг, прикрыла глаза, вспомнив отчаянный визг там, на площади Эйдена. Если избавиться от этих знаков — Разум умрет. У нее не было выбора.
И ненависть растворилась. Впрочем, какая ненависть — сиюминутная злость. Теперь я искренне жалела ее, эту несчастную женщину. Ее жизнь зависела от этого ублюдка. До последнего вздоха. Она не имела права реагировать иначе. Была бы полной дурой. Тем более, здесь, запертая на корабле посреди бездонной черноты космоса. И вдруг возникла острая необходимость знать, что сделали те трое, казненные на Эйдене. Что нужно сделать, чтобы так проститься с жизнью? Внезапно оказались дурами?
А я?
Я вдруг снова похолодела, боясь поднять глаза. Как Саркар оказался здесь? В такой подходящий момент? Как угадал? В совпадение я не верила. Ответ напрашивался сам собой — помещение просматривалось. Наверняка этот ублюдок имел возможность слушать каждое слово. И слушал. А это значит, он прекрасно уловил и то, что сказала я… Псих и чудовище… Едва ли он был в восторге.
— Разум…
Я вздрогнула от стальных отзвуков в его голосе.
— Вон!
Тень встала на ноги, но выпрямиться не посмела. Так и выбежала, согнувшись, словно древняя старуха. О том, что за ней наверняка закрылась какая-то дверь, я различила по легкому острому щелчку, который, как игла, кольнул в самое сердце.
