— А заложники? — напомнил Кук. — Мы еще можем ценой их купить себе свободу.
Джон Браун покачал головой.
Дело зашло слишком далеко, — сказал он. Моряки скорее согласятся пожертвовать несолькими здешними плантаторами, чем выпустить нас из рук. Впрочем, можно попытаться.
За стеной раздались звуки горна. Стрельба прекратилась. Оуэн, выглянув, сообщил, что солдаты составили ружья в козлы и как будто собираются расположиться лагерем. Вдруг он сказал:
— Отец, сюда идет офицер с белым флагом. Мне кажется, это парламентер. Джон Браун подошел к окну.
— Что вам угодно, сэр? — спросил он громко.
— Я бы хотел говорить с вашим командиром, — донесся высокий тенорок офицера. У него было круглое лицо с небольшой курчавой бородкой. Разговаривая, он нервно поправлял пелерину своей шинели.
— Вы говорите именно с командиром первого американского аболиционистского отряда. Мое имя Джон Браун.
— Я явился сюда по поручению полковника Роберта Ли, командующего войсками Соединенных штатов этого округа, — прокричал офицер. — Полковник предлагает вам сдаться. Вы окружены со всех сторон. У вас нет другого выхода.
Джон Браун перевел дыхание.
— Я сдамся, если полковник даст моим людям — здоровым и раненым — уйти в горы, — сказал он, явственно произнося каждое слово. — Кроме себя, в обмен за моих людей я предлагаю взятых мною заложников.
— Это невозможно! — Офицер весь скривился. — Полковник требует безусловной сдачи всех бунтовщиков.
Вместо ответа Джон Браун поднял револьвер и выстрелил в воздух.
— Предупреждаю вас: на рассвете мы начнем атаку! — визгливо закричал офицер и, не выдержав парламентерской вежливости, погрозил кулаком: — Мы разгромим ваше проклятое гнездо!
НА РАССВЕТЕ
— Папа, смотри: пожар! — Оливер приподнялся и указал рукой на небо. Щеки его пылали. — Вон какое зарево!
— Нет, Оливер, это не зарево, это заря. — Джон Браун положил руку на лоб юноши: — Успокойся, дорогой.
Капитан встречал зарю у изголовья умирающего сына. За ночь новые морщины появились на лбу Брауна. Он страдал не за себя, к своей судьбе он был равнодушен. Его пугала участь людей, пошедших за ним, поверивших в него.
День обещал быть холодным и ясным. За стеной с первыми лучами солнца забили барабаны. Горнист заиграл зорю. Но обстрел начался не сразу. Морская пехота еще завтракала, и к голодным бойцам доносился запах поджаренного хлеба и каши, доводивший Кука до исступления. Позавтракав, солдаты неторопливо разобрали ружья, откуда-то притащили бревна и соорудили из них таран; к воротам арсенала подкатили небольшую пушку.
Бойцы Брауна угрюмо следили за этими приготовлениями. Джим Бэнбоу переходил с места на место, ища, куда бы поместить на время атаки Салли. Он понимал, что атаки целого полка вполне достаточно для того, чтобы покончить с их крохотным отрядом. Но ему нужно было чем-нибудь занять свой ум в эти томительные минуты ожидания.
Салли бродила за ним по пятам, а за девочкой как тень, ходил черный кот. Прист каким-то образом удрал из караулки и теперь все время терся у ног маленькой негритянки.
— Неужели они не пощадят даже детей? — спрашивал Джим Оуэна.
— Боюсь, что негритянских детей им будет даже приятно уничтожить, — отвечал Оуэн.
Появился Наполеон, ходивший проведать пленников.
— Ну, как они там? Ждут, что их придут освобождать? — осведомился Кук.
Глухой не расслышал вопроса, но понял его смысл. Он выразительно подмигнул и сделал вид, будто пьет из сложенной руки. Впрочем, никто в эту минуту не понял, что он хотел этим сказать.
Внезапно среди общего молчания раздался топкий голос Оливера:
— Папа, помоги мне взобраться на гору. Возьми меня на руки, папа, помнишь, как когда-то…
Джон Браун подхватил его под мышки и приподпял.
Оливер взглянул на него невидящими глазами:
— Как хорошо! Выше, папа, еще выше!…
Он вытянулся изо всех сил, как будто хотел взлететь. Что-то заклокотало у него в горле, голова свесилась на грудь. Джон Браун вздрогнул и потихоньку положил его на землю. Оливер был мертв. Солнце заиграло в его спутанных волосах. Капитан посмотрел на спокойное молодое лицо и опустился на колени.
Прости, Оливер, — пробормотал он.
За стеной раздалась частая барабанная дробь. Джон Браун вскочил с колен.
— Поминки по Оливеру! — закричал он хрипло. — Мы им сейчас устроим знатные поминки!
Он поспешно зарядил оба своих револьвера.
— Друзья, постараемся как можно дороже продать нашу жизнь! Своей кровью мы добудем свободу угнетенным. Мужайтесь, друзья!
Страшный залп прервал его слова. Со стен посыпалась штукатурка. Густая известковая пыль смешалась с синим дымом.
— Долой рабство! — закричал в каком-то исступлении Бэнбоу. — Стреляй, ребята!
Затрещали выстрелы. Пули непрерывно били в стены.
Да здравствует свобода! — кричали бойцы сквозь грохот залпов. — Да здравствует свободная республика!
Смерть неграм! Долой аболиционистов! — Поносилось к ним из-за стены.
С визгом забила картечь. Одна стена'была.пробита, и в широкое отверстие летел свинец. Обливаясь кровью, упал Кук. Огонь не прекращался. Люди падали один за другим.
Свинцовый дождь скосил Гоу, потом добил раненого Иосиго. Бэнбоу, стиснув зубы, отплачивал сторицей за убитых товарищей. Снова над городом бешено затрезвонили в набат. Капитан и Джим стреляли, почти не целясь, но каждая пуля укладывала кого-нибудь из синих. Волосы Джона Брауна, как дымное облако, поднимались надо лбом, борода была растрепана. Джим крепко обмотал вокруг шеи свой красный шарф. Лицо его осунулось, глаза были воспалены. Он механически взводил курок, не чувствуя своего левого локтя и правого плеча и обжигая палец о раскалившийся ствол ружья.
Патронов становилось все меньше. Еще две пачки оставались в пожарном сарае, но теперь некому было их подать. Едва Джон Браун подумал об этом, как маленькая черная рука подала ему одну пачку. У него дрогнул голос:
— Салли, сейчас же уходи отсюда! Здесь не место детям.
Но девочка уже подавала вторую пачку отцу, и у Бэнбоу не хватило духу прогнать ее от себя.
«Все равно, умрем вместе», — мелькнула у него мысль.
Внезапно Оуэн выронил ружье и упал лицом на подоконник.
— Отец, твоя правда: мы добудем своей кровью свободу!
Джон Браун бережно положил своего второго сына рядом с мертвым Оливером и вернулся к бойцам.
Лицо его приняло величаво-торжественное выражение.
— Последняя минута близка!
ОПЕРАЦИЮ СЛЕДУЕТ СЧИТАТЬ ЗАКОНЧЕННОЙ
Затрещали ворота: таран разбивал их в щепы. Сквозь щели уже видны были погоны офицеров и потные лица солдат. Бэнбоу приблизился к капитанy.
— Нас осталось двое и еще Салли! — прокричал он ему в самое ухо.
Но в это мгновение из пожарного сарая выбежал глухой Наполеон. В руках он держал зажженный факел.
— Угощение гостям! Парадный обед! — вопил он гримасничая.
Джон Браун выхватил у него факел и затоптал его ногами. Он потряс глухого за плечи:
— Возьми девочку, Наполеон. Спаси ее, как я когда-то спас тебя.
Глухой поглядел преданными глазами на капитанa:
— Для вас — все. Попытаюсь. Отдам жизнь.
Он схватил на руки упирающуюся Салли. Девочка заплакала и заметалась, не желая расставаться с отцом. Но Джим Бэнбоу отчаянно махнул рукой и снова устремил глаза на синие мундиры. Глухой накрыл Салли плащом и вдруг исчез, как будто провалился.
— Сейчас конец, капитан.
Ворота сдерживал только засов. Артиллерия работала не умолкая. Два оставшихся в живых человека стреляли как одержимые. Наконец ворота упали, и во двор хлынула синяя река мундиров. Бэнбоу заслонил своим телом капитана. Он стоял в распахнутой рубашке, из которой выглядывала его широкая смуглая грудь. Прищурив один глаз, он выстрелил почти в упор в офицера, но десятки рук вышибли у него револьвер, и синие мундиры повисли на нем со всех сторон. Джиму удалось сбросить с себя четверых, но еще десять навалились на него. Синий барахтающийся клубок долго катался по земле, прежде чем солдатам удалось связать мулата.
Джон Браун бросился к нему на помощь, но перед ним очутился лейтенант, бывший накануне парламентером. Лейтенант замахнулся саблей и наотмашь ударил Брауна:
— Вот тебе, старый бродяга!
— Долой рабство! — вскричал капитан. — Ко мне, друзья свободы! — Он упал, уткнувшись лицом в землю.
— Прекратить огонь, — распорядился лейтенант: — бунтовщики наказаны по заслугам.
Он толкнул ногой лежащего Брауна. Тот слегка застонал.
— Жив! Вот удача! — обрадовался лейтенант. Он подозвал к себе ординарца:
— Доложите полковнику, что арсенал занят сегодня в семь часов двадцать минут утра. Удалось захватить командира бунтовщиков, Брауна Осоатомского. Кроме него, в живых остался только один мулат. Оба они направляются мною в чарльстоунскую тюрьму. Операцию следует считать законченной.
