– Да ну вас, дураки вы все.
– А негры там есть?
– А на фига тебе негры?
– Нужны.
Весело было на первом собрании.
А уж как весело будет там…
На Кубе!
Глава 6
Куба – си, янки – но!
ДНЕВНИК ЛАНЫ
1.
Летим…
В спинки сидений вмонтированы телевизоры. Полноценно работают не у всех… У Вали Чернышевой и у Вики Малаевой цветные, а у остальных или черно-белые, или вообще не работают. Со звуком беда даже у тех, которые показывают цвет, Но девчонки все-таки ухитрились посмотреть и "Дом у озера", и "Трассу Е60". Народ впереди упился и скандалил на пол-самолета. А нам лететь еще часов шесть… не спится… Наблюдаем движение нашего самолета по карте и gps… У Бальзамова свой gps… летим над океаном, внизу все в облаках… Не страшно, только скорее хочется на землю. 03.10.06. Прилетели в 5.30 утра (по Москве). Здесь еще 4 октября, 21.30. Кое-как проходим таможенный контроль… У Бальзамова проверяют ручную кладь, находят gps и… понеслось! Почти три часа мы пытались убедить десять таможенников, практически не говорящих по-английски, в том, что эта вещь абсолютно не имеет никакого отношения к интернету… Тщетно… Понимают только то, что им нужно. В результате лишились не только gрs, но и наладонника Вики Малаевой. Но их обещали вернуть по вылету назад за определенную плату. Маразм. Утешает только то, что мы за этот день десятые, кто подарил свой gps на благо Кубинской армии. Но делать нечего – вышли из аэропорта. Влажно и очень тепло.
У выхода из аэропорта нас встречают.
– Знакомьтесь, это товарищ Санчес, он говорит по-русски, он будет нашим гидом.
Нас сажают в автобус.
Кажется, на таком автобусе возили еще Форрест Гампа в детстве. Автобус американский фирмы МАК… Ему сто лет в обед. И главное, в нем нет кондиционера.
Но зато и стекол по бокам тоже нет.
– Белорусский кондиционер, – шутит Слава Зайцев.
Едем по дороге вдоль океана.
– А когда будем купаться, товарищ Санчес?
– Купаться будете, когда сделаете всю работу.
– Какую работу?
– Вы сюда приехали не отдыхать! Товарищ Бальзамов будет снимать большое кино.
– Ха-ха-ха!
Смотрим в окна.
По дороге едут в основном либо старые американские машины, как из старых американских кино про бандитов, либо наши старенькие "Жигули" и "Москвичи", которых на Москве уже и не увидишь.
Сперва в отель…
Ха, разве это отель?
– Так, нам здесь сняты только два номера, чтобы занести вещи, ночевать здесь не будем, – объявляет Слава Зайцев, – через четыре часа мы выезжаем на машинах к месту съемки.
– А где наше место съемки?
– В горах Сьерра Маэстро.
– Хм!
В два тесных номера-двойки побросали наши чемоданы и рюкзаки, а также оставили на кроватях совсем обессилевших от перелета и смены часовых поясов Валю и Вику…
Остальные рванули к океану.
Как же не воспользоваться такой радостью!
– Бойтесь португальского кораблика, – говорит товарищ Санчес.
– А что это такое?
– Видишь, вот голубая гадина на песке с длинной щупальцей.
– Фу, гадость какая!
– А вот и не лезь в воду без спроса! Коснешься такой гадины – и в Москву в цинковом гробу в грузовом отделении полетишь.
– Прям как в фильме ужасов.
– А ты думала! Про то мы и снимать будем.
– Да ну тебя!
Сперва из всей команды, прибывшей в Варадеро, Лане больше нравился художник Гена Байдуков. Но так часто бывает, что парень, который тебе нравится, обращает внимание на другую девушку. Специально, что ли, в мире так устроено?
Вот есть Женя Красновский. В свои неполные тридцать лет – уже писатель, книга которого продается во всех московских книжных магазинах. Он и на шоу пошел, чтобы написать книгу о том, как десять молодых людей из разных слоев общества – и спортсмены, и диск-жокеи, и простые девчонки, как Лана, – собрались в одну команду и что из этого получится.
– А ты детектив напиши, – посоветовал Жене, с утра мучившему свой контрабандой пронесенный через таможню ноутбук, сосед по комнате художник Гена. – В стиле Агаты Кристи. Пусть в каждой главе у тебя будет происходить убийство, и с каждой главой количество людей в отеле будет уменьшаться на одну новую жертву, как в книжке "Десять негритят".
– Тогда я напишу, что художника убили первым, – отозвался Женя из своего шезлонга.
– Хи-хи, – прыснула Ланочка, ей нравилось, когда пикировались умные мужчины.
Только дурак и жлоб Ваня Степанов тут же все испортил.
Подал голос из своей тени:
– Художник, художник, художник молодой! Нарисуй мне девушку с разорванной п…дой!
Умный Женя потом объяснил Лане, что таким образом Ваня Степанов ревниво столбил свое пространство самца на интеллектуальном поле соперничества за самочек.
– Понимаешь, Ваня с его умственным развитием не может на равных пикироваться с Геной или с тем же Бальзамовым, так он показушной грубостью берет.
Ланочка все это отлично понимала, поскольку была отнюдь не дура, но тем не менее, ей бы больше понравилось, если бы Женя не умничал с ней, а подошел бы да врезал Ване по моське, чтобы тот больше не матерился при девушках.
Но Женя предпочитал умничать и не связываться со жлобом Ваней.
Лане, кстати, иногда казалось, что Женя везде таскает с собой этот ноутбук не для того, чтобы писать роман, а для того, чтобы все видели, что он писатель.
Сядет утром в гостиничном баре, закажет пина коладу, закурит сигару и давай на компьютере наяривать… Этакий новый Хемингуэй.
– А Грушницкий, тот для романтики образа носил солдатскую шинель и прихрамывал, – кивнув на Женю, шепнул в ухо Ланочке Игорек Марголин, пролетая мимо нее утренним стрижем.
Ланочка во второй раз за утро непринужденно хихикнула.
Игорек, хоть и спортсмен, а не глупый.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Милая Мила Самарина Баринов любил Питер такой любовью, какой американские интеллигенты любят старую добрую Англию.
Не без доли высокомерия, какое испытывают богатые дядюшки к своим бедным племянникам, но с безусловным признанием той высокой культуры, коей эти племянники по какому-то историческому недоразумению обладают.
Как и подавляющее большинство московских интеллигентов, Баринов не уставал восклицать, – ах, как я люблю Питер, как он все же хорош! Но при этом он никак не мог избавиться от столичной заносчивости и, пренебрежительно похлопывая по плечу иного своего питерского собрата по профессии, изрекал взлелеянные московским хамством трюизмы: ну что, брат, а Москва-то наша побогаче, вон и дороги у вас похуже, и фасады пообвалились, ну и машин и магазинов дорогих поменьше будет.
В советские времена Баринов хвалился перед ленинградцами московскими высокими окладами и хорошим "берёзковским" снабжением, а во времена нового капитализма – мэром Лужковым и нефтяными деньгами, на которые тот понастроил скоростные кольцевые магистрали и роскошные дома.
Мораль Баринова всегда была одна и та же. Вы, питерские, хоть и при какой-то мифической культуре состоите, но никогда вам не угнаться за нашим московским богатством.
Вот и теперь, приехав в любимый город и встретившись со старыми университетскими друзьями, Баринов по-прежнему источал смесь барского высокомерия богатого родственника с добродушием старого однокашника, не забывшего факультетское братство. Одна его половина как бы говорила, де, я помню наши студенческие чудачества, и печень моя помнит выпитый в общагах портвейн: а другая его половина как бы морщилась от простодушного панибратства этих бедных по московским понятиям людей, и половина эта как бы говорила, – не ровня вы мне, ах, не ровня!
Исключение, пожалуй, составляла только Любочка Мелик-Антонова-Садальская. Она никогда не спускала Баринову его замашек. Баринов ее и побаивался, и уважал за неженский ум и за неженскую хватку. Любочка сразу, еще на первом курсе, раскусила москворецкие купеческие замашки в Сашеньке Баринове и даже написала курсовую работу по факультативу в СНО (* прим: Студенческое Научное Общество), посвятив ее исследованию темы "Происхождение некоторых русских фамилий", где в двух больших абзацах объяснила происхождение фамилии Баринов…
Тогда Люба безжалостно высмеяла только еще зарождавшееся столичное высокомерие московского барчука, непонятно как залетевшего в Ленинградский университет.
– Твоя фамилия, Баринов, ну никак не восходит к Рюриковичам или иной новгородской знати. Фамилия Баринов говорит о том, что твой предок был либо барским холопом, то есть, буквально – "человеком барина", либо… либо Баринов – это внебрачный сын барина от крестьянки, то бишь, по русски, выблядок…
Весь поток их курса ржал над этими словами Любочки. Уж больно достал этот московский барчук своим высокомерием.
И Баринову пришлось даже пару раз подраться и разбить несколько интеллигентских носов и круглых по моде того времени очков, чтобы кличка "барский выблядок" не пристала бы к нему с её, Любочки, легкой и злой руки.
