– Эх, кабы вы знали Александра Евгеньевича, – всплеснула руками администраторша из Москвы, – у вас бы никаких сомнений не было.
В общем, в тот раз до конца не договорились.
Блудная дочь с администраторшей уехали обратно в Москву, Ланочке надо было участвовать в студийных съемках тех эпизодов, которые снимались не на Кубе, а в Москве.
Ланочка уехала, а Мама-Мила своего разрешения не дала. Категорически сказала, что пока этого ходатая, этого Баринова, сама не увидит, никуда Ланочка не поедет.
Тем более на Кубу.
***
– Вот такая вот у меня миссия, Люба, – сказал Баринов, опуская боковое стекло и впуская в машину необычайно жаркий для этих северных мест ветер, – еду объясняться с мамой моей юной протеже.
– Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! – хмыкнула Люба, глядя на дорогу.
Они ехали по Мурманскому шоссе в сторону Всеволожска в Любином "форде".
– Это из Грибоедова, что ли? – улыбнулся Баринов. – У меня другая комиссия, быть мелкой протежейки ходатаем.
– Так или иначе, но пожилым мужчинам вечно приходится из-за молодых барышень страдать, – подытожила Люба.
– Пожилому? – ухмыльнулся Баринов, кося глаз на водителя, – мы с тобой одногодки, между прочим.
– Мужской век теперь короток, Саша, короче женского, – сказала Люба, – в России мужчины в среднем до пятидесяти пяти живут, а женщины до семидесяти пяти.
– Ой, не пугай, Любовь моя! Я и без твоих пугалок то инсульта, то инфаркта, то диабета, то простатита страшусь, а тебе, женщине чего бояться? Разве что морщин на лице или целлюлита на попке? А от этого ведь не умирают.
– И то правда, – согласилась Люба.
Встали в пробке.
Впереди был какой-то железнодорожный переезд.
– Так, а что у тебя за интерес-то во Всеволожске? – после продолжительной паузы спросил Баринов.
– На завод фордовский заеду, – не отрывая взгляда от стоявшей впереди машины, ответила Люба.
– Ой, не ври, – хмыкнул Баринов, – я вранье всегда носом чую, особенно бабье.
– А чем тебе моя версия не нравится? – улыбнулась Люба.
– А то, что на сервис на завод не ездят, для этого есть дилерские сервисные центры. Ты чего-то мне не договаривашь – Ну, хочу на мамочку этой твоей протежейки поглядеть, – призналась вдруг Люба.
– Да и тебя так давно не видала, соскучилась.
Машины впереди тронулись.
Люба отпустила педаль, и "фордик" резво побежал, как будто чуя, что едет на родину – к тому заводу, где два года назад его собрали из привезенных из-за границы деталей.
Они въезжали во Всеволожск.
***
Мила ждала этого московского критика.
Он еще накануне позвонил ей, и Мила назначила встречу в кафе, как раз на том самом Котовом поле, где когда-то начинала свою недолгую карьеру культработника.
Когда встречаются незнакомые друг другу мужчина и женщина, возникает какая-то обязательная неловкость.
И даже если эта встреча заведомо деловая, все равно, где-то в глубине души, не признаваясь в этом самому себе, каждый участник рандеву тщит себя надеждой, авось придет на свидание человек, из-за которого вся жизнь переменится!
Мила много раз заводила знакомства через Интернет. И после короткой переписки соглашалась на встречу. Здесь. В кафе на Котовом поле. Избалованные женским вниманием питерские женихи не всегда соглашались ехать во Всеволожск, капризничали, пытались выторговать смотрины поближе. Но Мила в таких случаях прекращала переписку. Если она ему интересна, то приедет и в Кириши, не то что во Всеволожск. А если он выпендривается и предлагает самой двигаться на Невский, то, скорее всего, с таким ничего не получится.
Впрочем, у Милы отчего-то не вытанцовывалось и с теми, кто приезжал на первое свидание во Всеволожск. То ли не везло Миле с женихами, то ли с ней самой было что-то не так, но личная жизнь у Милы никак не складывалась. Так и ходила красивая женщина одинокой-холостой. Да пару раз в неделю бегала на квартиру к подруге для короткого перепиха с Вовой Лубянским. Вот и вся ее личная жизнь.
Конечно, ей хотелось нормальных отношений, любви, семьи.
Она все еще на что-то надеялась.
Но годы шли, а ничего не менялось.
Вот теперь в кафе она ждала критика из Москвы.
Какой он из себя?
Наверное, строгий и высокомерный, как все эти столичные…
Баринов оказался совсем не такой, как она полагала.
Несерьезный и веселый, даже чересчур.
И если бы не известная телеведущая, приехавшая с ним с ним, Мила ни за что не поверила бы, что Баринов – серьёзный мужчина, которому можно довериться в делах, касающихся ее дочери Ланочки.
Им принесли кофе и чистую пепельницу.
Вообще, кафе это на Котовом поле, конечно же, не соответствовало уровню заведений, к которому, наверное, привыкли эти московские штучки, и Мила даже сперва застеснялась и подумала, что, может быть, надо было назначить встречу где-нибудь на Невском. Однако здесь и стены помогали.
Буфетчица Настя и официантка Катя уже привыкли к тому, что Мила здесь встречается со своими кавалерами, и старались обслужить ее на класс выше, чем это делалось с другими посетителями.
– Вы Людмила, мама Ланочки? – уточнил Баринов, простецки протягивая Миле руку, – а это моя однокашница по университету Любовь Мелик-Антонова, – Баринов сделал многозначительную паузу и добавил со смаком: – Антонова-Садальская, большая питерская знаменитость собственной персоной.
– Да, я вас часто по телевизору вижу, – кивнула Мила, пожимая протянутую Любой руку.
Баринов сразу принялся шутить, острить, блистать и изображать Жванецкого, Винокура и Петросяна в одном флаконе.
Это у него всегда получалось. Уж Любочка Антонова-Садальская это знала точно.
– Этот ваш Всеволожск ну никак не похож на Детройт, – балагурил Баринов. – Но и слава Богу, что не похож, да и вы, Людмила, никак не похожи на американку. Я в Америке два года лекции по современной русской литературе читал, и вам доложу, преотвратное зрелище эти самые американки!
– Не врет, правда читал, – кивнула Любочка Садальская, своим теле-авторитетом как бы поддерживая приятеля, чтобы его, боже упаси, не заподозрили в дешевой лжи на публику. – Он в провинциальной американской дыре, в каком-то сельскохозяйственном штате в университете Оклахомы Бунина с Чеховым в тупые американские головы запихивал, как будто они там нужны!
– Да, запихивал и утрамбовывал, – подтвердил Баринов, гордо при этом выпрямившись, словно памятник Горькому на Петроградской.
И Баринов живо и артистично рассказал пару анекдотов из своей заграничной жизни.
Мелик-Садальская знала цену этому артистизму – Баринов тысячи раз рассказывал эти свои случаи и поэтому отрепетировал сии эстрадные номера, доведя их до блеска и совершенства, хоть на концерте в Кремле с ними выступай! Да и цену вдохновения Мелик-Садальская тоже видела и понимала. Нравилась Баринову Мила, вот он и раздухарился.
А для Милы это московское позерство, этот столичный выпендреж были не совсем понятны. В смысле, она не могла понять свое отношение к Баринову. С одной стороны, как и положено провинциалке, она благоговела перед гламурной публикой, представители которой так вот запросто говорили о поездках за рубеж, как будто они не в Америку, а в поселок Морозовку прокатились, но с другой стороны все в ней протестовало, почему этим везунчикам так легко все в жизни дается? Красивая работа в Москве на телевидении и в престижных издательствах, заграничные интересные поездки, красивая жизнь в живописных пригородах Москвы…
Она вот нигде, кроме дурацкой Турции, и не была. А ведь не глупее многих из этих везунчиков. За что им все это?
– Ладно, давайте все же к делу, – Мила, поджав губки, дала понять, что этот хвастливый выпендреж не производит на нее никакого впечатления.
– Да, вы правы, – кивнул Баринов, сконцентрировавшись на чистой пепельнице, которую он механически вертел в руках.
Люба Мелик-Садальская, отлично зная Баринова, с улыбкой наблюдала, как он нервничает и за хвастливым ёрничеством пытается скрыть ту неуверенность, которая возникает у мужчин в те моменты, когда женщина им нравится, но они не знают, как к ней, злючке, подступиться.
Да, Мила сразу понравилась Баринову.
Очень понравилась.
– Мой тип, – как он объяснял в таких случаях близким друзьям, чтобы те прониклись глубиною его, Баринова, увлеченности предметом, – она мой тип, а ведь это большая редкость, потому как мне, настоящему эстету и человеку, сопричастному искусствам и исполненному тонкого вкуса, трудно угодить.
Однако, Мила была права – time is money, talk is cheap.
– Мила, отпустите вы Ланочку на Кубу! Ей-богу, ничего там с ней не случится, – перешел к делу Баринов. – Туда едут приличные известные люди. Знаете, кто будет в команде с Ланой?
И Баринов назвал несколько очень и очень известных имен спортсменов, эстрадных певцов, модных художников и писателей.
