Неделю она, в повязке, вылезала из комнаты только в магазин, сокрушаясь, что пропускает упражнения для ног и груди — чтоб не напрячь случайно лицевые мышцы и не повредить свежие швы. Нетерпение томило ее.
— Не пугайтесь, — предупредил хирург, освобождая ее от проклятого целебного намордника. — Прошу.
Клара осторожно и со страхом, чуть разжав веки, в щелочку между ресниц поглядела в зеркало. Глаза распахнулись, рот раскрылся горестно:
— Охх!..
Бесформенная сизая свекла топорщилась на отекшем лице.
— Дивно! — возрадовался хирург, бережно трогая свеклу.
— Ы-ы-ыы… — безнадежно провыла Клара.
— Не смей реветь, сопли потекут! — закричал хирург. — Его надо беречь, он еще нежный! Не «ы-ы», а пять баллов, — ярился он. — Через пару дней отек спадет, тогда увидишь, что не «ы-ы», а «о-о»! Вот тебе для компрессов…
Эти дни она провела перед зеркалом. Зеркало исправно являло волшебство. На пятые сутки отек спал совершенно. Швы в крыльях носа не замечались.
Это было другое лицо; она поймала себя на самозабвенной и бесстыжей любви к этому лицу. Пользуясь ходульным выражением — ее распирало от счастья. Упругий ветер перемен достиг весны.
— С Восьмым марта! — поздравил Звягин, явясь с мимозами. Потянул носом запах озона (после кварца), подергал крепления мешков на штанге, полез с ревизией в холодильник.
— Плюс три триста! — отрапортовала Клара, после приседаний глубоко дыша по системе йогов. — Спасибо, Леонид Борисович.
— Не сутулься! — гаркнул он. — Носки врозь! Что — скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается?
Дело, однако, делалось. Еще как делалось.
Звягинские три листочка распухли за зиму в «дело Клары» — папку с адресами, телефонами, рецептами и расписаниями. Он привез гримера с «Ленфильма» к знакомому офтальмологу, и втроем они два часа подбирали Кларе оправу для очков — такую, чтоб глаза казались больше, чтоб выглядела украшением. Подобрали, но это был единственный образец, и Звягин перерыл пол-Ленинграда, пока достал требуемое. Клара нацепила очки, засмеялась и отныне снимала их только перед сном (десять часов!).
(«Как девочка?» самолюбиво спросил Звягин. — «Ничего», — с мужским глубокомыслием решил офтальмолог. Звягин хмыкнул: «Одеваться не умеет».)
Мужчине редко удается понять, как захватывающе увлекательна проблема женской одежды. Заваленная журналами мод и книгами по истории костюма, квартира Звягина превратилась в избу-читальню: жена и дочь обменивались восклицаниями — и вздыхали…
— Конечно, если одеть ее в туалеты от Диора… — язвила дочь…
Если и было на свете что-то невозможное — так это смутить Звягина.
— Диор нам не по карману, — без сожаления объявил он Кларе очевидное. — И ладно. Простое правило: носить надо не самые красивые и модные вещи, а те, в которых ты сама выглядишь красивой и привлекательной. Лучше прекрасная золушка, чем уродливая миллионерша, не согласна?
Клара возразила в том духе, что лучше прекрасная миллионерша. Задетый Звягин (теоретически подковавшись до уровня едва не законодателя мод) в ответ перекроил ее спрессованное расписание и загнал строптивицу на курсы кройки и шитья: «Вот и шей себе что хочешь».
— Без фирменных тряпок сейчас никуда не денешься, — упорствовала Клара.
— Лучшая одежда для таких, как ты — смирительная рубашка! — негодовал Звягин. — Нет ничего нелепее самоходной вешалки из ателье мод! Никогда царица Савская не надела бы брюки «диско» или короткую юбку: у нее были кривые ноги — а худо-бедно она слыла красивейшей в мире. Для тебя изобретены свободные сверху брюки, шея длинная — ворот раскрыть, талию перетянуть широким поясом…
— Их никто не носит!
— А ты будешь! Или тебе это все надоело? — зловеще спросил он.
Клара ослепительно улыбнулась и поставила ноги в первую позицию.
— Не надоело, Леонид Борисович, — вкрадчиво прошелестела она. — Я буду паинькой. Я буду ходить в казацких шароварах и перетягиваться офицерским ремнем. Вы меня не бросите?
— Браво, первая валторна! — изумился Звягин. — Теперь ты понимаешь, что форма определяет содержание?
Она вынула из духовки горячий пирог, принесла специально купленный высокий стакан с ледяным молоком. Выпятила грудь, присела «пистолетиком» на одной ноге; брякнула:
— Хочу сменить работу… Не очень-то приятно, знаете, когда в тебя за спиной тычут пальцем и пристают с расспросами…
— Отрезать прошлое, — согласился Звягин. — Потерпи до лета. А швейную машинку — в кредит — чтоб купила с получки!
— Денег не хватит…
— Одолжу.
Весь вечер дома он просидел перед телевизором, мрачен и задумчив. Жена ни о чем не спрашивала и пропускала ошибки в проверяемых тетрадях.
— Доигрался? — не выдержала она за ужином. — Заморочил девочке голову?
— Весна, — заступилась дочка. — Я бы на ее месте тоже в тебя влюбилась, — нахально заявила она.
Звягин хлюпнул молоком, беспечно свистнул и подвел итог:
— Пожалуй, хватит. Собственно, немного и осталось.
Ночью он сидел на кухне и красным фломастером аккуратно зачерчивал пункты своего плана, составленного полгода назад. Оставалось немного.
— Нормально, — сказал тренер.
— Совсем иное дело, — сказала балерина.
— Хорошо, пусть осенью приходит, — сказал начальник отдела кадров радиозавода.
— Готовить умеет? — спросил археолог. — А лопатой работать может? Только платим мы в экспедиции немного, учтите. И пусть принесет с работы справку об отпуске.
Первого мая Звягин велел Кларе начать отращивать волосы: «Хватит». А на Черное море она поедет бесплатно — в археологическую экспедицию: вода, солнце, физические нагрузки и общество. Нет, никаких хлопот — достаточно было зайти в Институт археологии.
Клара посмотрела в сторону и сунула ему в руки сверток.
— Это еще что? — удивился Звягин, разворачивая свитер.
— С праздником, — сказала Клара.
— Зачем?
Она стояла на фоне окна, сияющего майской голубизной, — стройная, мило очкастенькая, печальная.
— Не бойтесь, это недорого, я сама связала… Давайте погуляем… Погода хорошая, праздник… Я вас долго не задержу.
Второго мая, на дежурстве, между вызовами, Звягин играл в шахматы на двух досках — с Гришей и Джахадзе. Гриша продул быстро и пошел на кухню жарить бифштексы и накрывать стол.
— С хорошей девушкой ты вчера гулял по Петроградской, — по-свойски одобрил Джахадзе, зевая белого слона.
— У каждого свое хобби, — улыбнулся Звягин. — Шах.
Явился Гриша, делая метрдотельский приглашающий жест, но вместо формулы: «Пожалуйте к столу» врубился селектор:
— Десять тридцать два, на выезд. Черная речка, падение с высоты.
— Мат, — объявил Звягин, вставая. — Если до возвращения кто съест мое мясо, пусть пеняет на себя — растерзаю.
Спустился по лестнице и пошел к машине — прямой, беспечный, легко обогнав Гришу своей внешне медлительной походкой.
…В августе, вернувшись с семьей из отпуска, Звягин достал из почтового ящика два письма от Клары.
«…Здесь так чудесно, море, солнце, рядом виноградники, ем виноград корзинами и толстею… волосы растут так быстро… народ замечательный, столько интересного… сделала штангу из ручки лопаты и мешков с песком… неужели это все правда…
Помните, вы говорили, что у меня „царапучее имя“? Ну, так уж если быть другим человеком, пусть я буду не Кларой, а Клавой, — подумаешь, всего одна буква. Приеду обратно — сменю паспорт, и дело с концом. Это, конечно, смешно, но у меня такое чувство, будто прежнее имя не имеет отношения ко мне нынешней…
И вообще за мной тут один ухаживает, но пока не знаю…»
«…Не бойтесь, я не собираюсь ни о чем таком личном вам писать, но мысленно я часто с вами разговариваю. Я перебираю прошедший год день за днем, вспоминаю вновь и вновь, переживаю, радуюсь и немножко грущу от того, что это все уже позади, навсегда, и никогда больше не повторится. Мне нечем с вами сквитаться, нечем отблагодарить, что я вам?.. Мысленно я говорю вам то, чего никогда не — посмею сказать наяву, — и вы отвечаете мне то, чего никогда не ответите… И я спрашиваю вас: „Леонид Борисович, на что я вам сдалась? Почему вы подошли ко мне тогда, зачем возились со мной?“ И вы отвечаете — я знаю, что так:
„Каждый порой мечтает о том, чтобы кто-то, сильный, умный и добрый, пришел на помощь в тяжелый час. Чтобы он понял твою душу, утешил горести, сказал, что все исправимо, — и исправил. Чтобы он был надежный и всемогущий, и с ним стало исполнимо и просто все, о чем мечтаешь. Чтобы он заряжал безграничной энергией, неколебимой верой, которых так не хватает человеку в борьбе с судьбой. Потому что все в жизни возможно, просто не хватает сил, или храбрости, или денег, или знания, или желания, или здоровья, и самому иногда не справиться.
