она хотела было во второй раз наброситься на Софью, но Андрей Петрович преградил разъярённой женщине путь.
— До приезда конвоя Софья Константиновна будет находиться в своей комнате, — сказал пристав, а затем обратился к Софье:
— К несчастью, мы будем вынуждены запереть дверь, — Сафонов кивнул своему помощнику, и они вдвоём повели арестованную в дом.
Наконец и Якунин оправился от шока. Он бросился вслед за полицейскими и закричал:
— Постойте! Постойте, чёрт возьми! Вы не… — догнавший его Владимир Борисович одёрнул за рукав Алексея, и тот замолчал.
— Если ты хочешь помочь Софье Константиновне, то должен действовать трезво, а не подставлять под удар себя и свою семью, — спокойно и строго проговорил Верховский.
— Она пожертвовала своей свободой ради меня! Я знаю, что она невиновна, знаю, что…
— Ещё скажи при всех, что ты убийца. Ну же, Алёша, хватит ломать комедию! Посуди сам: всё, что ты сейчас можешь сделать — поговорить с Андреем Петровичем и привести ему доказательства невиновности Софьи Константиновны.
— У меня их нет, — тяжело вздохнув, сказал Алексей.
— Нет? Тогда почему ты так уверен в том, что она никого не убивала? — посмотрев на Алексея, Владимир Борисович покачал головой. — Бросай это, Алёша, бросай.
Якунин замолчал и бросил колкий взгляд на дядю; затем губы офицера тронула лёгкая усмешка, и он сказал:
— С вашего позволения, дядюшка, я отправлюсь прогуляться. Сегодня просто восхитительная погода!
Не обращая внимания на попытки дяди остановить его, Алексей направился к дому. В голове рождался план.
**
— Нет, я отказываюсь верить в то, что убийца — Софья Константиновна, отказываюсь! Но что я мог упустить из вида, Фёдор Иванович? — пристав ходил по комнате, яростно массируя виски.
— Что вы могли упустить? Мне кажется, ничего. Я думаю, что вы заблуждаетесь, Андрей Петрович. Против Софьи Константиновны свидетельствуют все улики, и, как мне кажется, её вина очевидна. Но дело в другом: вдруг убийц, к примеру, двое? Ни капли не удивлюсь, если мы выясним, что и Алексей Николаевич замешан в этом грязном деле.
— Да нет же, Фёдор Иванович, нет! Помяните моё слово: мы с вами не знаем чего-то очень важного, — Сафонов замолчал и поёжился. — Сегодня в доме ужасно холодно, несмотря на то, что уже июнь. Не пойти ли вам, Фёдор Иванович, спросить разрешения разжечь камин? Я продрог, честное слово, продрог.
Филимонов кивнул и пошёл к Владимиру Борисовичу. Через несколько минут на пороге комнаты полицейских уже стояла горничная с ворохом ненужных бумаг для розжига. Стоило ей подойти к камину, как Андрей Петрович бросился туда.
— Подожди-ка: я должен проверить все бумаги! Вдруг ты сожжёшь что-нибудь важное?
Горничная удивленно посмотрела на пристава, и Сафонову показалось, что она хочет покрутить пальцем у виска, однако девушка лишь молча кивнула головой и отошла.
Признаться честно, эта была одна из самых старых привычек Андрея Петровича: он никогда не позволял разжигать камина без проверки каждой бумажки. Должно быть, пристав искренне верил, что однажды эта слабость поможет ему раскрыть какое-нибудь запутанное дело.
— Не то, не то, снова какая-то ерунда… — то и дело приговаривал Андрей Петрович на протяжении последующих десяти минут.
Вдруг молчание в комнате прервал его возглас:
— Ничего нельзя доверить этим горничным! Ты чуть было не сожгла очень важную бумагу, — обратился он к стоявшей рядом девушке. — Должно быть, Владимир Борисович по ошибке её выбросил. Надо немедленно вернуть это хозяину!
Спустя несколько минут Сафонов, зажав бумагу в руках, стоял у кабинета Верховского.
— Владимир Борисович, здравствуйте! — воскликнул пристав, как только ему открыли дверь.
— Здравствуйте, Андрей Петрович. Уже приехал конвой?
— О нет, он будет только к вечеру. Я пришёл по другой причине: вы чуть было не отдали невероятно важную бумагу на сожжение. Посмотрите, здесь же расписка о том, что вы должны четыреста сорок пять рублей ассигнациями!
По лицу Верховского пробежала тень.
— Я уже отдал все свои долги, Андрей Петрович. Вы смело можете сжигать эту бумагу.
— Вы уверены?
— Разумеется, я уверен.
Сафонов кивнул головой, а губы его тронула лукавая улыбка. Мужчины попрощались, и пристав вышел из кабинета, шепча под нос: «Занятно, очень занятно».
Стоило Андрею Петровичу зайти в свою комнату, как он крикнул своему помощнику:
— Эврика, Фёдор Иванович, эврика! Я уверен, что нашёл кое-что очень и очень важное. Позвольте поручить вам выяснить обо всем, что происходило за карточным столом во время этого в прямом и переносном смысле убийственного бала.
— Это займёт немало времени, Андрей Петрович. Сначала надо взять у Анны Васильевны адреса приглашённых на бал, потом выяснить, кто из них в тот вечер играл в карты, после — связаться с ними, дождаться ответа…
— Нет, Фёдор Иванович, такой вариант развития событий меня совсем не устраивает. Быть может, слуги что-то знают про карты?
— Я задавал им этот вопрос, однако не получил подробного ответа.
— Значит, будем импровизировать! — Андрей Петрович потёр руки. — Вперёд, Фёдор Иванович, вперёд!
Когда полицейские вошли в кабинет к Верховскому, он сидел за столом и читал книгу. Сафонов выглядел излишне оживлённым и довольным, что несколько удивило Владимира Борисовича.
— Рад вас снова видеть. Чем обязан на этот раз? — спросил хозяин имения у пристава и урядника.
— Владимир Борисович, разрешите задать вам вопрос, — улыбаясь, произнёс свою любимую фразу пристав.
— Конечно, Андрей Петрович, спрашивайте, — улыбнувшись в ответ, сказал Верховский. Сафонову показалось, что он был взволнован.
— Почему вы солгали мне?
— Позвольте, я, кажется, чего-то не понимаю. Когда я солгал вам? Я человек чести, и ни за что бы не позволил себе…
— Я имею в виду ваш карточный долг, — прервал его Сафонов. — Мне кажется, или в ночь
