Сестра заговорила более ласково и нежно, чем прежде.
– Я понимаю, что это звучит глупо, но я сказала ему, что, возможно, у меня отнимут руку. И потому он приедет сейчас в больницу, и это очень здорово, потому что я надеюсь, что он вернется ко мне, – тараторила Хэт.
– По-моему, вам лучше пойти со мной. Полежите немного, а я найду врача, который с вами поговорит, ладно?
– Отлично. Вообще-то я не хочу, чтобы у меня отрезали руку. Я садовод, мне без рук не обойтись. Просто я хочу, чтобы он подумал, что я могу ее потерять, понимаете?
– Вполне, – ответила сестра, бережно ведя Хэт по коридору.
– Я уже варила кроликов в его квартире, но это не помогло. Думала, что это покажется ему смешным, но вместо того, чтобы плавать в кастрюле, как в фильме, мои кролики разварились и потеряли форму. И к тому же провоняли всю квартиру, но я этого не знала, потому что спряталась в шкафу. Вы видели этот фильм?
Сестра велела Хэт лечь на кушетку за занавеской.
– Я понимаю, о чем вы. А теперь проглотите вот это и полежите немного, а я схожу за врачом и объясню ему ситуацию… – сказала сестра, протягивая Хэт две бледно-розовые таблетки.
Хэт проглотила их.
– Обязательно перевяжите мне руку потолще, как будто у меня там что-то ужасное. Кстати, что это за таблетки? У меня рука почти не болит… просто мне нужно…
11
Затишье перед бурей
Хэт просыпалась после глубокого сна. Она и не помнила, как уснула. Попробовала открыть глаза, но не смогла. Попробовала еще раз – и опять ничего не вышло. Такая обычная и простая процедура оказалась невыполнимой. Ей казалось, что веки сшиты шпагатом. С большим напряжением она все-таки разомкнула веки и увидела, что мир вокруг нее бел как снег, как будто все вокруг залито неоновым светом. Хэт издала глубокий стон. В ее голове крестьяне складывали сено в стога.
– Наконец-то проснулась… – услышала она голос Миш, по которому поняла, что Миш не в лучшем расположении духа.
– Как ты себя чувствуешь? Можешь встать? – продолжала Миш.
Не успела Хэт ответить, как ее подруга наклонилась и прошептала:
– Надо бы смыться отсюда поскорее, а то как бы тебя не упекли в психушку. Когда оказывали первую помощь, вроде бы не собирались. Все равно пришлось чертовски потрудиться, убеждая их, что ты не свихнулась, но это было не просто.
– Надеюсь, руку мне не ампутировали? – устало спросила Хэт.
Где-то в ее подсознании теплилось, что она просила отрезать руку.
– Нет, не ампутировали, а зря. Надо было бы обе отрезать, чтобы не звонила больше Джимми. Если честно, то я в жизни своей не слышала, чтобы у медсестры просили о таком ради возвращения жениха!
– О боже, Джимми Мэк! Где Джимми Мэк? – закричала Хэт, немедленно возвращаясь к жизни.
– Он ушел.
– Ушел? Ты хочешь сказать, что он был здесь и ушел? Был здесь, и я его не видела? Боже мой, я не могу поверить! Как это вышло? Что случилось?
Миш улыбнулась подруге выстраданной, но сочувственной улыбкой и начала объяснять, что случилось.
– Сестра решила, что ты чокнулась, не знаю, с чего она это взяла, и, цитирую, «представила классические симптомы человека, потенциально опасного для себя и окружающих». Она дала тебе успокоительное, потому что, по ее словам, ты хотела нанести себе увечья и таким образом вернуть кого-то, кто снова тебя полюбит. Тут приехал Джимми, заявил, что ты ему звонила и сказала, что меня нет в городе… – Миш искоса взглянула на Хэт, дав ей понять, что не одобряет ее ложь, – но благодаря таблеткам ты уже спала. Когда он понял, что ты вне опасности, он решил, что ты наверняка солгала насчет моего отсутствия, и позвонил мне. Я приехала и по дороге купила тебе билет в один конец в психбольницу, который, если ты не прекратишь всю эту чушь, тебе явно понадобится.
– Опять все получилось как-то не так, Миш. Я не должна была уснуть, и тогда Джимми застал бы меня с перевязанной рукой, а вид у меня был бы потерянный и безнадежный.
– Очень на тебя похоже, – саркастически протянула Миш.
– Ну вот еще! Это была бы вовсе не я, поэтому я и решила, что все получится. Если бы он застал меня в таком виде, ему захотелось бы мне помочь, стало бы меня жалко, всю такую перевязанную, да еще и руку могли отрезать. Я вызвала бы у него сочувствие, как при виде не очень страшного раненого.
– Ты ждешь любви из сострадания?
– Ну, не любви, конечно, просто мне хотелось, чтобы он почувствовал ответственность за меня и…
– То же самое. Любовь из сострадания, свадьба из сострадания… Ты хотела так его разжалобить, чтобы он сделал все, что ты захочешь, да?
– Да, – ответила Хэт, машинально сболтнув правду. – То есть нет, вовсе не разжалобить, мне хотелось, чтобы он понял, насколько он ошибался.
– Хэт, разве это справедливо?
– Может, и нет… не знаю, но разве справедливо то, что я должна отменить свадьбу, все свои планы, вообще все только из-за того, что жених взял и вдруг передумал?
Миш ничего не ответила, потому что знала – несправедливо. Но знала она и то, что Хэт надо поскорее вставать и пить кофе, иначе ей придется столкнуться с куда большей неприятностью, чем свадьба без жениха.
После скоротечной и безуспешной затеи с ампутацией Хэт несколько дней пребывала в подавленном настроении. В таком подавленном, что ей удалось снова стать самой собой и к тому же нормальной. Она даже умудрилась заставить Миш поверить, будто увидела свет в конце тоннеля. Наглую ложь она не говорила – так далеко она не зашла, просто предпочла не делиться с ней своей новой идеей. Эта свежая блестящая идея придала ей сил и укрепила в решимости. Она снова ожила. Ничто в ее поведении не говорило о том, что она собирается выбросить прочь остатки осторожности, которые сохраняла на тот случай, если все остальное рухнет.
Случись Хэт, что невероятно, составить на досуге «Десять лучших способов вернуть жениха», эпизод с варкой кроликов и задумка с ампутацией заняли бы в нем первые два места, если сравнить их с целесообразностью следующего запланированного ею шага. Казалось, это были симптомы неудавшегося заговора, но по сравнению с тем, что стало следующим пунктом, это был отлично обдуманный маневр, рассчитанный на победу. Хэт собралась сделать нечто такое, что в случае провала лишало ее всякой почвы под ногами. План был смелый. Решительный. Потрясающий. Мог и сработать.
Хэт, покинутая невеста, находилась во власти навязчивой идеи. Эта идея постепенно видоизменилась и стала чем-то большим, чем идея. Как и большинство людей, оказавшихся в подобной ситуации, за деревьями она не видела леса. Любой мог подойти к ней с щепкой, и она бы разглядела ее, а не бревно из притчи. Надо отдать должное Хэт: ответственность за ее действия лежала не только на ней. Отчасти была виновата ее навязчивая идея. Всякая уважающая себя навязчивая идея вправе требовать членства в эксклюзивном клубе «Навязчивые идеи – это мы», только подчинив своей власти душу и тело ее носителя. Настоящая навязчивая идея овладевает своим заложником, точит и грызет его до тех пор, пока не переключит на себя все помыслы своей жертвы, притом до такой степени, что та утрачивает способность видеть истинную ценность объекта своего внимания. Если охваченный навязчивой идеей осознает, что предмет его желания недостижим, чары рассеиваются. Но это логическое обоснование на Хэт пока не снизошло. Ее неудержимо несло вперед, и она закрыла глаза, ожидая встречи с препятствиями, преградами и стенами.
