— Выращиваю, — пояснил я, вертя в руках упаковки таблеток, и ткнул пальцем в длинный шрам. — Это мой старшенький. Любимый…
— Не; у меня тоже есть, но…
— Да ты ж, считай, новичок в Зоне. А я — чуть ли не ветеран уже, тертый. Вот меня и того… — я провел ладонью по груди. — Потерло.
Среди таблеток нашелся пенталгин, и я бросил в рот две штуки. Воды не осталось, пришлось проглотить так. Положив куртку, сел на нее, после чего мы с напарником уставились на карусель. Ее спираль-ядро с тихим гудением раскручивалось примерно в метре над полом, а выше, до самого потолка, воздух вибрировал, сквозь наполняющую пространство муть почти ничего невозможно было разглядеть.
— А я ПДА разбил, — вдруг объявил напарник и стал расстегивать ремешок. — Даже и не помню когда. Экран совсем треснул, не работает.
— Так выбрось.
— Уже, — он бросил девайс под перегородкой и добавил: — Слушай, мне кажется, или эта хрень необычная какая-то?
— Не кажется. Я поначалу и не понял даже, что это карусель. Да и сейчас не очень-то уверен. Структура вроде как у нее. Обычно карусель и не разглядишь, но мы как-то изучали одну, шашку дымовую рядом подожгли, и когда она дым стала вращать, засасывать, рассмотрели как следует. Так что вроде она. Хотя…
— А разве нормально, что там огоньки эти?
— В том-то и дело, что ненормально. Это мясорубки искрят и озоном пышут, а карусели — нет.
— Так что же оно тогда такое? Я помолчал.
— По-моему, все же карусель. Но необычной… ну, модификации. Разновидности. Или, может, она срослась с мясорубкой.
— Да разве такое бывает?
— Выходит, что да. Или нет? Не знаю я, Пригоршня!
— Но ведь кровь камня вокруг каруселей обычно вырастает?
— Где ты кровь камня увидел? — удивился я.
— Да вон, — он махнул рукой. — И не только, там еще что-то…
Должно быть, после всех приключений у меня с головой не совсем в порядке было, раз я первым их не заметил, уступив беспокойному тугодуму Никите. Но теперь я поднялся, по-прежнему прижимаясь к стене, вперил взгляд туда, куда он показал.
И присвистнул.
На стене слева метрах в трех-четырех от перегородки росли грозди артефактов под названием «кровь камня»: довольно безобразненькая красноватая штуковина, которая, насколько я понимал, состояла из всяких природных ингредиентов вроде остатков растений, земли, иногда — костей и мяса. Все это сжималось, слипалось в общую массу, полимеризировалось — это когда низкомолекулярные вещества срастаются в макромолекулы полимера… Откуда же оно здесь взялось? Я присел на корточки, потом лег, прижавшись щекой к полу. В клубящейся вокруг аномалии полутьме лежал скелет с жалкими остатками мяса и сухожилий на костях. Вот откуда карусель ингредиенты взяла… А вместо земли что-то другое использовала, к примеру верхний слой железа со стены… «Использовала». Я в который раз поймал себя на том, что думаю об аномалии как о живом существе, обладающем пусть примитивными и отличными от человеческих, но все же оформленными устремлениями и волей. Когда приходилось непосредственно работать с артефактами, я тоже воспринимал их как организмы, да и вся Зона зачастую представала перед мысленным взором в виде огромного разума, чье прозрачное аморфное тело расползлось по ограниченному району на поверхности планеты, слилось с ландшафтом и само стало ландшафтом, всеми его холмами, горами, руслами рек, лугами, долинами, брошенными базами, разграбленными поселками и всем прочим, из чего состояла Зона…
— И не достать их никак, а, Химик, вот беда? — спросил знающий мою страсть Пригоршня чуть ли не издевательски.
Постаравшись сделать равнодушное лицо, я ответил:
— Да он дешевый. Курильщик за одну «кровь» не больше червонца дает. Хотя тебе артефакт не помешал бы сейчас, конечно…
— Почему?
— Он, понимаешь, раны заживляет хорошо. Облучает их чем-то, и они очень быстро срастаются, кровь останавливается… Твоя б дыра на плече уже к вечеру стала бы затягиваться, если к ней бинтом кровь камня прижать. Но не достать их никак, а, Пригоршня? Вот беда…
Я подмигнул ему (страдальческое выражение уже покинуло небритое лицо напарника, оно разгладилось, а в глазах даже появился блеск), пробрался вдоль перегородки и стал разглядывать другую стену.
— Ну что? — спросил он вскоре. Я ответил:
— Шутки шутками, а там на стене целая гроздь мясных ломтей висит. Они, правда, тоже дешевые, но вон выше… Эх!
— Что — эх?
— Там почти под потолкомдушаприлипла.
Он помолчал, вспоминая, должно быть, мои рассказы. Потом воскликнул:
— А! Мы ж ее видели один раз, Хемуль показывал, да? Такое… красно-желтое такое, вроде кровь с Желтком яичным смешали? Оно, да? Ты тогда говорил, от него бодряк накатывает, правильно?
— Если б тебе душу на пояс, Никита, ты бы тут скакал, как кенгуру, до потолка, а темных голыми руками бы всех растерзал и стволы их узлами позавязывал. Правда, потом сутки пластом лежал бы и биологически постарел года на два-три, но это потом, часов через семь-восемь.
— Это круто! — откликнулся он, и что-то в голосе напарника заставило меня поглядеть на него. Он как раз повернулся ко мне, так что я увидел искрящиеся, будто пьяные глаза — ага, поплыл Никита. Нет, его не тошнило и голова не кружилась, на него промедол иначе подействовал. Главное, чтоб он теперь голову не потерял и не полез бы на эту карусель кататься…
— Ты как себя чувствуешь? — на всякий случай спросил я, возвращаясь к двери.
Пригоршня неуверенно поднял руку, коснулся лба. Сказал:
— Ну… нормально, в общем. Плечо не болит, и вообще ничего не болит. Будто онемело все, хотя вроде конечностями свободно двигаю.
— А в голове что?
— В голове… радостно в голове, — признался он. — И какой-то бред на ум всю дорогу лезет.
— Ты, главное, его контролируй.
— В смысле?
— В смысле, не поддавайся безумным мыслям. Ты должен понимать, что это бред, что он лекарством вызван, обезболивающим. Пока ты это помнишь, осознаешь — до тех пор ты его контролируешь. Пусть себе лезут всякие мысли, нужно не забывать, откуда они, тогда нормально будет.
— А, понял. Нет, я не забываю, в порядке все.
— Ну и хорошо.
— Я знаю, где мы, — объявил вдруг напарник.
— Серьезно? И где?
— Это — бродячая база. Я поморщился.
— Типа пропавшего взвода, что ли? Опять сказочки твои…
— Не сказочки! — возразил он с вызовом. — Про базу — не такая история интересная, как про взвод, но… Вернее, тут и истории-то нету особой. Так просто: есть база, которую вояки в Зоне секретно отстроили для каких-то хитрых экспериментов. Не то они на ней свое глубоковакуумное оружие собирались усовершенствовать, не то еще чего. И в какой-то момент она у них пропала. Ну то есть исчезла вся начисто, связь оборвалась, а когда туда вертолеты послали, так только складку такую, трещину в земле увидели, узкую, но длинную и прямую необычайно. А потом, значит, база в другом месте объявилась, через год сталкеры на нее случайно наткнулись, недавно, может, несколько месяцев назад. Но уже брошенная, людей нет, и эта… обветшалая вся. Как-то весть до вояк дошла, и они туда быстро опять вертолеты прислали. Высадилась команда десантников из десяти человек, осмотрели все — пусто. По рации все разобъяснили, им сказали, что сейчас спецов каких-то с Кордона пришлют, с приборами, чтоб там все измерить, — прилетают спецы… Нет базы. Исчезла вместе с десантниками, будто ее кто-то взял и в другое место перенес. Ну и так она потом то пропадала, то возникала в разных местах, но появлялась все реже.
— А темные эти, значит, — те самые десантники, которые до сих пор здесь бродят, одичалые? — спросил я.
Пригоршня помотал головой.
— Не, не похожи. Хотя кто их знает, может, и они. На одном вон берет был десантный…
— Ну тогда их темными сталкерами называть нельзя, при чем тут темные группировки?
— Да какая разница, как мы их называем? Похожи на темных — и ладно.
— Хорошо, значит, следует нам отсюда выбираться… а как — не знаю. На той стороне барака вроде дверь открытая. Кажется, свет сквозь нее падает. Но как туда попасть…
— Вдоль стен никак, да? Я покачал головой.
— Нет. Затянет тут же.
— А до потолка не долезть? Нету там лестниц нигде?
— Нет, нету лестниц.
— Хреново это.
— Ага.
Мы помолчали.
— А я однажды видел, как мужика каруселью закрутило, — объявил напарник. — Неподалеку от бара Курильщика, кстати. Не знаю, кто это был, раньше не видел. То ли он там в карты проигрался совсем и начал буянить, а ему накостыляли, то ли еще что — без понятия. Я, в общем, сзаду к ним подходил как раз, через рощу, откуда там эта карусель взялась — ума не приложу, место-то вроде чистое, всем знакомое… Но проросла, короче, за ночь. Я и не заметил, сам бы в нее попал, но тут этот полоумный выскакивает с ревом — почти голый, в ссадинах, лицо в крови, орет что-то… Выбежал, в общем, из бара и деру через рощу дал, будто за ним кровосос гонится. Сзади Кривой появился и пару парней, подручных его. А этот прям на меня бежит. Вижу, Кривой из-за спины его мне маячит: мол, задержи гаврика, у нас с ним разговор не закончен… Я как раз успел подумать: помогать им или нет? Не очень-то я Кривого люблю… Когда — бабах! — и мужик этот прям в карусель" влетает. Она его в воздух сразу вздернула, закрутила, повращала чуток, а потом… Хорошо, ты мне уже тогда рассказывал, как карусель работает, и я на землю упал. Потому что мужика того на части… Ну, как все равно если по ореху молотком со всей силы. Или нет, эта… — должно быть, мозги Пригоршни работали все же слегка наперекосяк под действием обезболивающего, потому что он вдруг разродился поэтическим сравнением, к которым отродясь таланта не имел: — Короче, развалился мужик на части, как мокрый батон. Надо мной так и свистнуло, хорошо, я плашмя лежал, а то б пришлось куртку новую менять, а могло и глаз выбить его почкой или там ребром — ребра-то как бумеранги разлетелись, понимаешь… А вот еще мозги его…