Быстро переодевшись, я вышла из укрытия, сжимая в руке мокрое «старое» платье.
— Брось в сундук, и в следующий раз тебе не придется ничего отдавать, чтобы что-то взять, — сказал Ириан, который тоже уже успел переодеться. В новом кафтане, с волосами, медно-красным плащом лежащими за спиной, нечеловечески прекрасный, он действительно выглядел, как бог.
Но отметила я это сугубо формально, сухо, как отмечают совершенные линии статуи или геометрической фигуры, и не случилось переизбытка прекрасного и дурноты. Обычные люди без защиты не могут вот так просто смотреть на сидхе, и никогда не привыкают к ним, но я — друид по крови, и это делает меня куда менее восприимчивой. При первой встрече с королем меня стошнило, как и тогда, когда я впервые увидела Ириана во всей красе, но больше этого не случится.
— У тебя волосы сухие, — заметила я. — Снова чары?
Улыбнувшись, сидхе подошел ко мне и протянул простенький гребень с редкими зубьями. Я осторожно взяла его в руки, повертела, чтобы отыскать символ чар, нашла, и провела несмело по своим мокрым, спутанным волосам. По позвоночнику прошла легкая волна энергии, и я с удивлением ощутила, как щеки коснулся сухой, блестящий волнистый локон. Я стала щупать голову свободной рукой и с восторгом обнаружила, что одно только прикосновение гребня сделало мои волосы такими, какими их не смогли бы сделать и лучшие парикмахеры! Чистые, объемные, легкие, они волнами улеглись на мои плечи и спину.
Вернув Ириану гребень, я прошептала:
— Мои волосы прямые, а стали волнистыми.
— Гребень делает их такими, как нравится тебе. Они держат красивый вид до тех пор, пока ты не расчешешь их обычным гребнем.
— Еще немного таких чудес, и я стану фанатом эльфийской магии!
Рыжий улыбнулся, покровительственно на меня глядя, в его золотых глазах разгорелись искорки, и тогда я вспомнила, что совсем недавно он был совершенно невыносим. Поглядев на стол, на сундук, на бражку, я спросила:
— Это все благодарность за снятие проклятья?
— Я дам тебе больше, много больше, но пока могу порадовать только этим.
— Ты так любезен, что мне не по себе.
— Мне самому не по себе, ведь никто бы не назвал меня любезным, — иронически ответил Ириан и указал на стол. — Присаживайся, Магари, выпей со мной, поешь вдоволь. Сегодняшняя ночь — праздник не только для всех неблагих, но и для меня лично. Сегодня я праздную свое возвращение к жизни и хочу, чтобы ты разделила со мной радость.
Нельзя сказать, что я себя непринужденно чувствовала в компании этого сидхе, некогда проклятого за «надменность, хаос и битвы». У него-то сегодня праздник, а у меня случилась катастрофа. Но раз изменить ничего нельзя и уйти тоже, то почему бы и не поесть? Проблемами займусь позже, а пока что в самый раз подкрепиться и чуть-чуть расслабиться.
Решившись, я присела на табурет и, взяв вилку, подцепила сочный стейк. Отрезав ножом кусочек, поднесла ко рту… и вспомнила тот факт, что в холмах не бывает человеческой еды. Здесь не водятся куры, в реках не живет рыба, а из дичи только… сами фейри.
Поглядев с подозрением на рыжего, я спросила:
— Лучше не знать, что я на самом деле ем, да?
— Вкус будет такой, как тебе хочется, — уклончиво ответил он.
Сглотнув, я с подозрением посмотрела на кусочек стейка. Это, наверное, мясо какого-нибудь гоблина со склизкой кожей, покрытого наростами… или мясо тролля. В животе забурчало. Философски рассудив, что мясо есть мясо, я решительно взяла в рот кусок стейка и стала жевать. На вкус неведомо чье мясо оказалось божественным…
Ириан сел напротив и поднял свой кубок.
Я тоже подняла кубок.
— За жизнь, — кратко сказал сидхе, и осушил кубок, даже не поморщившись.
— За жизнь, — повторила я и попыталась повторить его маневр.
Ох, и переоценила же я свои питейные способности! Бражка оказалась такой крепкой и горькой, что я даже не смогла удержать ее во рту, не то, что проглотить; в итоге она вышла носом и ртом. Раскашлявшись, я выпустила из рук кубок, будто бы это он был виноват в этом конфузе, и тот гулко брякнулся о пол.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ириан громко рассмеялся и произнес:
— Так не годится, Магари, придется повторить, ведь для нас обоих сегодня началась новая жизнь. За нее обязательно нужно выпить, как следует.
Тыльной стороной ладони стерев обжигающую бражку с губ, я проворчала:
— Предложил бы тогда вкусное вино, а не эту горькую дрянь, которую и проглотить-то невозможно.
— Тебе горько, Магари? — загадочно проговорил рыжий. — Хочешь, чтобы было сладко?
— Да.
Ириан встал, снова поднял бочонок, наполнил свой кубок бражкой, взял его и подошел ко мне. Уверенная, что он предложит мне выпить из своего кубка, я покачала головой, давая понять, что мне вообще лучше не пить. Сидхе не обратил внимания на мои возражения… и сам отпил из кубка. Я удивленно воззрилась на Ириана, а потом случилось неожиданное: рыжий склонился ко мне, взял за подбородок и припал к моим губам.
От неожиданности я приоткрыла рот, и ощутила изысканный, медовый вкус во рту. Сидхе исполнил мое желание: бражка из горькой стала сладкой… Проглотив алкоголь, я ощутила приятное тепло внутри, и так же приятно ощущались бархатные губы сидхе на моих. Он был медом, сладостью, удовольствием, и мне захотелось…
Но так нельзя! Это противоестественно! Он — другой вид!
Я слабо толкнула Ириана в плечи, и его отшвырнуло аж до стены.
Ойкнув, я вскочила с табурета и подбежала к нему. Он был без сознания и, несмотря на «ломаную» позу, мирно посапывал во сне. Выдохнув, я мысленно поблагодарила дядю за хитрую защиту и подошла к кровати. Захватив подушки и покрывала, я вернулась к рыжему и устроила ему спальное место прямо на полу. А что? Затащить его на кровать я точно не смогу, надорвусь скорее.
Вернувшись к столу, я отдала должное другим блюдам, наелась и, зевнув, устроилась на кровати Ириана прямо в платье — все равно оно стало немнущимся. Угрызения совести за такое нахальство не мучили. Это он повел себя, как нахал, причем с самого начала: и дверью ударил, и с приглашением провел, с поцелуем полез… Так что я просто закрыла глаза и постаралась заснуть.
Проснувшись, я не сразу вспомнила, где нахожусь. Потянувшись и сладко зевнув, посмотрела в потолок, подумала лениво о том, что у нас с бабулей кофе кончился и что придется «бодриться» зеленым чаем, зевнула еще разок, еще слаще, и… увидела рыжеволосого, даже почти красноволосого сидхе.
Холмы! Ириан! Бражка!
— Я… я… — заговорила хрипло, ища оправдание вчерашнему, — я…
— Я-я-я, — поддразнил он, и потер виски пальцами. — Вчера, кажется, перебрал с бражкой: голова раскалывается, и помню только свой первый кубок… Тебе тоже дурно?
Я неопределенно качнула головой.
— Я ухожу, — поставил меня в известность рыжий. — Меня не будет до вечера. Ты останешься здесь. В твоих же интересах из дома не выходить, разве что в туалет. Захочешь поесть — опусти ладонь на стол, и появится то, что хочешь.
Больше он ничего мне не сказал, проследовал к двери и вышел.
То, что он ушел, меня только обрадовало: я не находила удовольствия в том, чтобы пребывать в одном доме с практически незнакомым мужчиной, к тому же бывше-проклятым сидхе.
Встав с постели, я первым делом вышла наружу и сходила в кустики. Осмотрев мельком непривлекательные окрестности, зашла в дом, нашла кувшин воды и, смочив платок, умылась, затем почистила зубы. Закончив с гигиеническими процедурами, села завтракать: стол попотчевал меня пышными оладушками с медом и вареньем, кофе со сливками и йогуртом. Позавтракав, я достала из сумки новенький блокнот номер один (всего я взяла три), и принялась записывать все, что сочла полезным, начиная с момента перехода в холмы, в форме кратких записей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я долго и обстоятельно описывала то, что видела, что показалось мне странным, что испугало и восхитило. Когда устала рука и шея заболела, я отвлеклась и встала, чтобы размяться. Вот так, с лету, я заполнила блокнот на треть. Вряд ли мои почти дневниковые записи будут иметь ценность для науки, но я не могла не запечатлеть впечатления в бумаге.
