Первым под дождь вышел серьгастый. Вынес трёхпудового младенца на руках, маршем дюжей няни пронёс его до поддона и впечатал в деревянный настил.
Запел.
Двое, выходя со своим грузом на руках, подхватили песню.
Подавшись невольно навстречу участником события, водитель начал жадно ловить слова. Несомненно главный секрет был в них. Точно.
– Это Кара-Кара-Кара-Каракум…
Ночь уходила. Свет фонарей угасал. Огромным багряным заревом поднималось над горизонтом солнце.
Голышом, в одних трусах и ботинках, троица выгружала последние мешки из вагона. Из тени внезапно вынырнул Наумыч. Водитель Сёма, сверкая шальными глазами, бросился ему навстречу. Бедолагу шатало из стороны в сторону.
– Наумыч, не подумай чего, – заголосил он, тряся головой. – Я не пьян, ей-Богу!
Наумыч молча уставился на него, затем перевёл взгляд на трудяг.
– Ты, брат, легко отделался, – заметил он. – Одёжка всё-таки при тебе осталась.
Сёма зажмурился.
– Не пил ничего.
– Конечно.
– Наумыч!
– Верю. Ты, Сёма, пьян этой стервой Победой. Я знаю. И со мной такое бывало.
– Да, – закивал, соглашаясь, Сёма. – Та ещё зараза. Нет спасения.
Подошёл Нечет.
– Поздравляю с успешной сдачей норматива! – раскрыл ему объятия Наумыч. – Отлично сработали. – Обнимая и хлопая по спине, добавил:
– Пошли за расчётом.
Утро вступало в свои права. База просыпалась. Ночная смена, усталая и довольная, с заработанным рублём в кармане шла на проходную. Путь триумфаторов был усеян овощным изобилием. Картошка, брюква, морковь… Внезапно глазам открылась арбузная отдушина. Они сошлись. Словно сами собой большие полосатые ягоды прыгнули в руки. Боронку – две, братьям – по одной. Ноша окрылила. Идти стало намного легче.
Из-за поворота перед проходной наперерез внезапно выскочил человек в чёрной робе. Уставившись на них, он увидел арбузы и, словно гончая, поймавшая след, устремился навстречу.
– Охрана, – тихо сказал Чет.
– Не слепые, – в тон ему произнёс Боронок.
Довольная улыбка во весь рот озаряла лицо человека.
– Какая удача! – осклабился он, разводя руками. – За всю неделю ни одного воришки, а тут за один раз сразу трое. Ну, что, попались, ребята? Сдавай кладь, будем акт оформлять, штраф вам светит нешуточный.
Боронок переглянулся с братьями.
– Погоди, – сказал он. – Рано радуешься. Эти арбузы – битые.
– Битые? – переспросил человек. Нахмурился, шумно задышал и, приходя в бешенство, ткнул перед собой пальцем: – Покажи!
– Смотри, – пожал плечами Боронок. И простым бесхитростным движением шулера выронил арбуз.
Хрясь – разбился вдребезги тот.
Человек замер. Боронок, улыбаясь, стал подкидывать в руках второй арбуз, Чет и Нечет, вторя, принялись жонглировать своими.
– Ты не за теми охотишься, – заметил Боронок. – Мы – работяги, всю ночь здесь пахали. Этими арбузами не восполнишь того, что выжала из нас твоя база.
– Ищи лучше халяву, – посоветовал Чет. – Она там не стесняется – арбузы тачкой увозит.
– А? – обрёл дар речи человек.
– Ага.
– Куда увозит?
– Будто сам не знаешь. Туда, где дыра в заборе.
– Где? – присел человек.
Боронок и братья показали. Не сговариваясь – в противоположные стороны. Глаза охранника растерянно заметались.
– Дыра сквозная, – объяснил Боронок. – Вход-выход.
Человек жадно посмотрел на арбузы, перевёл взгляд на розовое пятно на асфальте, махнул рукой и, чертыхаясь, побежал искать дыру в заборе.
На проходной навстречу поднялась пожилая женщина-сторож.
Чет прижал арбуз обеими руками к груди.
– Заплачено, бабуля!
– Кому, ему?
– И ему тоже.
Она уставилась в окно.
– Тогда куда-это он стреканул?
– За долей своей. Чтобы не забыли.
– Ах, ты!
Они вышли наружу. Остановились, вдохнули полной грудью свежую прохладу нового дня и, оживлённо переговариваясь, устремились к поджидавшему их мотоциклу. Ещё одна ночь из череды трудовых будней была позади.
Сквозь сон Степан услышал птичью трель, бодрую и заливистую. Будя, она звала ожить, вспорхнуть и запеть вместе с ней. Он открыл глаза. Звонили в дверь.
Спрыгнув с дивана, он поспешил на зов. По пути услышал шум с кухни – Илона что-то готовила, ей было не до птичьих разговоров.
С замиранием сердца открыл дверь. За ней – никого. Он хотел было закрыться, но в последний момент, передумав, решил выглянуть наружу. По лестнице вниз удалялась знакомая широкая спина.
– Тит! – окликнул он.
Боронок оглянулся.
– Я думал тебя нет, – радостно осклабился он, меняя направление движения.
– Здесь мы вдвоём, – сказал Степан, встречая друга. – Закрылись, как в крепости. Почти не выходим.
Боронок понимающе кивнул.
– Никто вас не беспокоит внутри крепости? – спросил он, останавливаясь и обмениваясь рукопожатием.
– С какой стати? – встревожился Степан. – Хозяин уехал.
– Сам – да. А домовой на страже. Вдруг материализуется, захочет свести знакомство.
– Пусть он Горыныча дожидается. Мы здесь транзитом, на время, поживём и съедем.
– Ладно. Тогда у меня есть предложение. Приглашаю посидеть вечерком по-соседски, парой на пару, вчетвером.
Внезапно к разговору присоединилась Илона. Прильнув сзади к Степану, она обхватила его руками и выглянула наружу.
– Здрасте!
– Здрасте! – кивнул Боронок.
– А почему в дверях? – спросила Илона.
Вопрос повис в воздухе – из кухни донеслось громкое шипение, раздался протяжный свист, застучала гулкая дробь.
– Ой! – вскрикнула она, отшатнулась от Степана и стремглав бросилась на шум.
– Колдует, – кинул ей вслед Степан.
– Консервы, – заметил Боронок, принюхиваясь.
– Ага.
Минуту друзья молчали.
– Хорошо, что ты зашёл, Тит, – сказал Степан. – Спасибо за приглашение. Давай и правда отметим наше новоселье, закатим пир на весь мир.
– Договорились. Тогда до вечера. Встречаемся у меня.
Боронок двинулся вниз. На середине лестницы, вспомнив что-то, остановился.
– А Горыныч что с тебя за квартиру требовал?
– Знакомства, – ответил Степан. – Подругу хотел.
– Старая песня, – усмехнулся Боронок.
– Я не смог ему ничем помочь.
– Не терзайся. Такое положение вещей – в интересах общего дела. Пока Горыныч один, нам с тобой делить блага. Тебе – квартира, мне – его дружба.
Стоя перед раскрытой зеркальной дверью шкафа, Алёна перебирала платья. Сегодня с Титом они ждали гостей и потому следовало выглядеть достойно. Полосатое или в горошек? А может быть это – отливающее бирюзой? Примеряя платья, одно за другим, она смотрелась в зеркало. Неудовлетворённая, продолжала поиск. Внезапная мысль мелькнула в голове: дело не в платьях – в ней самой. Разница в возрасте, целых семь лет! Отсюда неуверенность, искажающая лицо, облик, фигуру. Как справиться с ней? Море платьев вокруг. У каждого своя история. Она закрыла глаза, уходя в мир воспоминаний, поплыла и пропала. Спустя время, по возвращении платье из платьев ждало её. Затая дыхание, как в первый раз, она одела его, пригляделась, подняла голову. Да, та самая. Любимая. Красивая и молодая, вне возраста, времени и памяти лет.
Начало вечеринки кружило голову. Проведя несколько дней взаперти и отвыкнув от людского общения, Илона к своему удивлению стеснялась. Придти в себя и освоиться помогла хозяйка. Радушия, непринуждённости и гостеприимства ей было не занимать. Илона видела перед собой взрослую женщину, превосходство опыта и умения быть собой, старшую подругу из соседней квартиры, ту самую, что в иных моментах бытия – открытия сокровенных женских и житейских тайн – ближе родной матери. Общий стол, сидящие рядом мужчины не давали возможности сблизиться. А так хотелось! В разгар вечеринки, переглянувшись, они поднялись со своих мест. Взяли початую бутылку лёгкого вина, бросили мужчин и уединились в углу на мягком диванчике среди полумрака и тишины. Грёзы и мечты парящей в небесах одной, обретённая твердь под ногами другой – встретились два полюса, качнулись качели и начался поиск уравновешивающей всё единой вечной истины.
Мужчины были заняты собой. От обильной еды ломился стол, горели ярким огнём звёзды крепкого армянского коньяка, шло полным ходом весёлое и беззаботное братание.
Наступила глубокая ночь. Небо было усеяно звёздами. Боронок и Степан вышли на балкон. Вспыхнула ярким пламенем спичка, рассеяла тьму, зажгла два огонька. И заклубился сигаретный дым. Языки развязаны, души нараспашку, пришло время откровения.
Боронок выпрямился, вынул сигарету изо рта и, удерживая её на весу перед собой, заговорил:
– Знаешь, Стёпка, я с рождения одержим одной большой мечтой. Сколько себя помню – пашу изо всех сил, ищу счастье, прокладываю путь в свой залитый солнцем оазис. Мне счастья много надо, я хочу его всё, что есть на земле и мне отмерено. За это ничего не пожалею, любую цену заплачу, себя с землёй сравняю.
