настырные ладони, крепко стиснувшие её талию. — Я велела тебе не приближаться ко мне все выходные.
— Ты ничего такого не говорила.
— Это подразумевалось автоматически.
— Будем считать, что я не понимаю намеков… — Ксавье решительно разворачивает её и делает шаг вперед, пытаясь прижать к стене. Обжигающие пальцы уверенно проникают под тонкую водолазку с высоким горлом. — Я очень соскучился, между прочим…
Она старается оттолкнуть его.
Честно старается в течение нескольких секунд, пока его губы не касаются бьющейся жилки на шее. Зубы дразняще прикусывают тонкую бледную кожу, и все тело Аддамс сиюминутно прошибает разрядом тока. Поток мурашек проходит по спине раскаленной волной, а мышцы внизу живота мгновенно сводит тянущим спазмом. Ощущение его близости и горьковато-пряный аромат парфюма напрочь уничтожают жалкие остатки здравого смысла.
Неконтролируемое, почти животное желание накрывает с головой чудовищно быстро — и Уэнсдэй сама приподнимается на цыпочки, сама обвивает его шею руками… и сама впивается в приоткрытые губы жадным глубоким поцелуем.
Суровый голос рационального мышления отчаянно противится её действиям.
Ты ведешь себя ещё хуже, чем родители.
Им хотя бы хватает выдержки добраться до спальни. А ты готова через пять минут раздвинуть ноги прямо в коридоре.
Но пожар возбуждения, охвативший все тело и пылающий между бедер требовательной пульсацией, заставляет доводы разума умолкнуть.
Впрочем, некая доля здравого смысла в его возражениях однозначно есть. Будет весьма иронично, если их двоих застукают прямо в коридоре за совершенно непотребным занятием. Аддамс слабо представляет, что произойдет в таком случае, но ничего хорошего явно ждать не стоит.
И потому, из последних сил совладав с собой, она решительно отстраняется — какого черта это так катастрофически сложно — и тут же тянет Ксавье за собой в сторону запертой двери её комнаты. Пальцы бьёт мелкой дрожью, поэтому вставить ключ в замочную скважину удаётся только со второй попытки. Ксавье только усугубляет ситуацию, запуская пальцы под водолазку и грубовато стискивая грудь.
Аддамс чувствует, как мышцы между бедер сжимаются вокруг пустоты, а нижнее белье быстро становится влажным.
Проклятый Торп с поразительной легкостью воздействует на неё, пробуждая самые темные, неведомые прежде желания.
Словно он каким-то непостижимым образом всегда знает, где и как нужно прикоснуться, чтобы ей окончательно отшибло последние мозги. Абсолютно иррациональная реакция, сбивающая с толку.
Какой ужасающий кошмар.
Наконец оказавшись в своей комнате — к огромному облегчению, здесь никого нет — Уэнсдэй вновь поворачивается к нему и притягивает к себе с требовательным поцелуем. Язык Ксавье уверенно скользит ей в рот, а руки собственнически сжимают талию.
У него вкус мятной жвачки и яблочного пунша, который подавали за ужином.
Она совсем не любит яблоки.
Но сейчас с упоением проводит языком по его нижней губе, заставляя Ксавье рвано выдохнуть.
Не разрывая поцелуя, Аддамс увлекает его в сторону кровати на монохромной половине комнаты. И решительно надавливает на плечи, принуждая опуститься на чёрное покрывало — Торп как всегда покорно подчиняется её вечному стремлению контролировать процесс.
Она устраивается сверху на его бедрах, склоняется ниже и запускает ледяные пальцы под синюю футболку, чуть царапая заостренными ногтями разгоряченную кожу.
Но сегодня Ксавье позволяет себе небольшую вольность — поочередно стягивает резинки с обеих косичек и быстро их распускает. Уэнсдэй слегка хмурится, когда иссиня-чёрный водопад рассыпается по плечам. Она совсем не любит распущенные волосы, и он прекрасно об этом знает. Но мгновенно забывает о недовольстве, когда рука Ксавье запутывается в её волосах, наматывая на кулак немного вьющиеся локоны.
Дернув на себя, он заставляет её склониться ниже и впивается очередным яростным поцелуем в шею, ещё скрытую высоким воротником. Возбуждение накатывает с новой силой, пульсация мышц внутри многократно возрастает — не имея совершенно никаких сил ждать, Аддамс тянется к пряжке ремня на его джинсах.
— Мой скорпиончик, мы… — за спиной слышится скрип открываемой двери. — Оу…
Отец осекается на полуслове.
И воцаряется звенящая тишина.
Уэнсдэй резко выпрямляется.
Сердце в груди делает кульбит.
Oh merda. Трижды.
Нет, десятикратно.
— Мама тоже там? — зачем-то спрашивает она, не оборачиваясь.
— Да, дорогая, — слышится голос Мортиши позади. Абсолютно ровный и безэмоциональный, словно не произошло совершенно ничего из ряда вон выходящего.
— А Пагсли?
— Нет, дорогая, — мать по-прежнему сохраняет непроницаемое спокойствие.
— Ясно, — Уэнсдэй коротко кивает собственным мыслям.
Шестеренки в голове как назло замедляют свой ход, и она абсолютно не представляет, что делать дальше. Просто смотрит прямо перед собой, внимательно разглядывая лицо Торпа, медленно заливающееся краской — багряный румянец ползет по его шее, разливается яркими пунцовыми пятнами по острым скулам.
Одна его рука всё ещё лежит на её бедре.
Стиснув запястье Ксавье мертвой хваткой, Уэнсдэй решительно отбрасывает широкую ладонь. Он растерянно хлопает глазами, уставившись на неё с выражением абсолютного шока.
Наверное, нужно что-то сказать.
Да, определенно.
— Это Ксавье Торп, мой… знакомый.
— З… знакомый? — севшим голосом переспрашивает Гомес.
— Ага.
Проще от этого пояснения не становится.
Уэнсдэй отчаянно пытается собрать остатки самообладания воедино, чтобы подняться на ноги и посмотреть родителям в глаза.
Не то чтобы ей стыдно, даже напротив — возможно, те наконец поймут, что она испытывала на протяжении шестнадцати лет, вынужденно наблюдая за их мерзкими неконтролируемыми лобызаниями.
Но она приложила столько усилий, чтобы доказать, насколько кардинально она от них отличается… И все эти усилия пошли прахом всего пару минут назад.
— Любовь моя, давай выйдем в коридор ненадолго, — Мортиша обращается к мужу самым елейным тоном. Таким, будто змея гипнотизирует свою жертву перед смертельным броском. — Уверена, Уэнсдэй нам все расскажет чуть позже.
Отец не отвечает.
Но, по всей видимости, подчиняется — позади слышится неясная возня и негромкий хлопок двери. Вот только уходить далеко родители явно не намерены — из коридора вполне отчетливо доносятся их голоса.
Совершенно потерянный отцовский.
И непроницаемо спокойный мамин.
— Caro mia, но она ведь совсем дитя… — сокрушается Гомес. — Как думаешь, они хотя бы предохраняются?
— Думаю, да, любовь моя.
— У тебя не осталось той настойки из аконита? Мне кажется, у меня прихватило сердце… Я определенно чувствую холодное дыхание смерти.
— Дорогой, это просто сквозняк.
— Моя маленькая гадючка… — в голосе Аддамса-старшего слышны нотки отчаяния.
— Гомес, ей почти семнадцать, — возражает Мортиша. Судя по интонации, она произносит эту фразу со своей коронной плотоядной улыбкой. — Нам ведь было столько же, когда мы впервые…
— Замолчите! — шипит Уэнсдэй на полтона громче, чем следует.
Внезапно накатившая злость оказывается как нельзя кстати, запуская затормозившийся было мыслительный процесс.
Она наконец поднимается на ноги и быстро одергивает помятую водолазку. Затем берет с прикроватной тумбочки тонкую расческу и принимается уверенно разделять пробор
