для Богданы в одном сплошном стрессе.
Сначала умерла бабушка. Внезапно – она даже не успела с ней попрощаться. Прилетела только на похороны. Ностальгии по России не испытала. Сложно радоваться встрече с родной страной, когда прямо из аэропорта едешь в морг, а потом ругаешься в похоронной конторе из-за несуразно высоких цен на гробы, венок и место на кладбище. Да, в Кувшинино теперь сверкали яркими вывесками магазинчики, спортивные клубы и бары, но все казалось сделанным наспех, аляповато, напоказ. Их улица обросла десятком богатых особняков, зато прочие дома совсем обветшали. Бывшие подружки кто уехал, кто погряз замужем. На Богдану, по-европейски расслабленную, несмотря на скорбный повод, поглядывали завистливо. Останься подольше – смогла бы, может, привыкнуть или растопить лед. Но торопилась вернуться: мало ли что итальянские родственники учудят.
Она заколотила окна, заперла домик, нашла человека, чтобы за бабушкиной могилкой присматривал, и отбыла на новую родину.
Здесь ничего не изменилось.
Сильва продолжала жить на два дома, и Богдане казалось: Марио с Пириной целенаправленно превращают милую, разумную девочку в дьяволенка. Та всегда возвращалась из Менаджио в образе капризной принцессы. Начинала требовать завтрак в постель, лимузин к подъезду, бесконечный шоколад, мобильный телефон, джинсы «Армани». За несколько дней, уговорами, убеждениями и угрозами, Богдана приводила дочь в чувство. Сильва становилась прежней. Помогала по дому, с удовольствием читала книжки. Но наступали выходные, а после них – очередной ад.
Игнацио в процесс воспитания никак не вмешивался и вообще дома почти не бывал – то на работе, то у бабы. Если заявлялся в их квартиру, то дрых или ныл: работа собачья, спина болит, платят мало.
Богдана не обращала внимания на его скулеж. Зато Марио с Пириной оказались более благодарными слушателями.
И когда Игнацио однажды открыл шкаф, вывалил свою одежду на пол, отобрал рабочие комбинезоны и начал от души их топтать, жена решила: супруг сбрендил с ума.
Но тот гнусно улыбнулся, объявил:
– Баста. Не шофер я больше.
И гордо поведал: транспортная компания, на которую отпахал девять лет, теперь принадлежит ему. Папа с мамой подарили.
– А что ты с ней делать будешь? – выдохнула в изумлении Богдана.
Муж улыбнулся самодовольно:
– Как что? Управлять. Чем я хуже Энцо Феррари? Тот, как и я, с нуля начинал.
– Но управлять надо уметь!
Он отмахнулся:
– Подучусь. Да и помогут. – И добавил важно: – Только имидж надо сменить.
Игнацио сходил в парикмахерскую, состриг патлы. Приобрел кожаный портфель, костюмы, несколько пар лакированных ботинок.
Богдана надеялась: внезапно разбогатевший муж щедро воздаст ей за все годы, когда поддерживала, терпела лишения и не жаловалась.
Но оказалось: в новом бытии для нее места нет.
Она сама за десять сложных лет ни разу не побывала у косметолога, стриглась раз в год, располнела. Муж теперь поглядывал снисходительно. Раньше из одного теста были слеплены, а нынче укорял:
– Хоть бы ногти в порядок привела. Не стыдно?
Но денег продолжал давать самый минимум. О том, чтоб, наконец, квартирку их убогую сменить, даже не заикался. С любовницей жил открыто.
Сильва на отца внимания обычно не обращала, но тревогу забила первой.
Когда сидели вдвоем за ужином, сказала серьезно:
– Папа скоро уйдет от тебя.
Богдана отмахнулась:
– Да и пусть уходит.
Девочка повесила голову:
– А если он меня заберет?
Мама крепко обняла дочь:
– Я тебя не отдам!
– Бабушка с дедушкой говорят, ты много пьешь. Тебя родительских прав лишить могут.
Перед Богданой – как всегда по вечерам – стоял бокал с кьянти. Давно и незаметно привыкла – один, второй, третий, иногда и целую бутылочку приговаривала.
Матери казалось: дочка маленькая, ничего не замечает. Но раз пошел разговор, надо объясниться. Честно – как принято в Европе.
Она вздохнула:
– Сильва, я тебе объясню, в чем причина. У меня в жизни – кроме тебя – больше никаких радостей. Работа тяжелая. Денег вечно не хватает. Из друзей – только Грася. Страна чужая. С папой твоим у нас… м-мм…
– Понимаю, – серьезно кивнула юная итальянка. – Мне он тоже совсем не нравится. Как мужчина.
– Мне все время грустно, – продолжала Богдана. – А от вина становится хоть чуть-чуть веселее.
– От печали есть специальные таблетки, – продемонстрировала эрудицию дочь.
– Есть, – кивнула Богдана. – Но их должен выписывать врач. И мне кажется, что вино безопаснее.
– Но у тебя становится противное, красное лицо, – вздохнула Сильва. – И по ночам ты храпишь, я даже через стенку слышу.
– Хорошо, моя милая, – смиренно склонила голову Богдана. – Если тебе не нравится, я буду себя контролировать. Только один бокал в день. Просто чтобы запить еду. Это тебя устроит?
И с тех пор – по крайней мере, при дочери – пила по глоточку.
Игнацио все больше от них отдалялся. Теперь, похоже, не просто к любовнице наведывался, а левую квартиру снял. Богдана иногда (довольно вяло) думала: «Надо мне тоже любовника найти. Для здоровья». О принце речи уже не шло.
Но наломаешься в чужом доме, вечером до кресла любимого доползешь, винца выпьешь – и не нужен никакой любовник. Лишь бы не трогали.
* * *
Наступил 2005 год. Сильва с нетерпением ждала октября – когда у нее будет первый в жизни юбилей, десять лет.
У Богданы тоже подбиралась круглая дата. Праздновать, впрочем, не собиралась – настроения вообще никакого.
Однако Сильва настаивала:
– Мама, юбилей – это очень важно! Целых тридцать лет! Бабушка даже на некруглую дату устраивала банкет на яхте!
– Ну, яхту мы себе позволить не можем.
– Тогда давай сходим в кино! – воскликнула дочка. – Как раз новый фильм вышел. «Гарри Поттер и Кубок огня». – И вкрадчиво добавила: – А если станет скучно, возьмешь себе пива. И чипсов.
Богдана теперь при дочери почти не пила. Но в те дни, когда Сильва была в Менаджио, а Игнацио где-то шлялся, отрывалась по полной программе. Пару раз даже за столом засыпала – ну, и ничего страшного, все равно никто не видит.
Ладно, раз Сильва хочет – пусть будет юбилей. Вместе с дочкой составили программу. С утра, вдвоем, пойдут в парикмахерскую. Дальше легкий ланч. Потом кино. А вечером – в ресторан.
– Может, бабушку с дедушкой пригласим? – простодушно предложила дочка.
– Ой, Сильва, можно не надо! – взмолилась Богдана.
– И почему ты их не любишь? – вздохнула та.
– Ну, они ведь не водят меня на Монте Наполеоне[25], как тебя, – подмигнула мама.
– На день рождения, наверное, сводили бы, – серьезно произнесла Сильва.
– Нет, нет. Давай лучше вдвоем. Как подружки. И никому про наш секретный план не рассказывай.
Дочка с восторгом пообещала. Но –
