что она могла бы задурить мне голову? – спросил он с той интонацией, с которой сыны Эйдина уточняют, не назвал ли собеседник случайно их матушку или сестру гулящей девкой, а их самих трусливыми псами.
После таких вопросов обычно следовал мордобой, но, конечно, Ронан не собирался вызывать друга на кулачный поединок.
– Ни секунды в тебе не сомневался, ловец Макаллан, – усмехнулся Эдвард, но тут же снова стал серьезным. – Сеньора дель Розель хитра и умна. Мне важнее понять не то, пройдет ли она испытание при комиссии, а то, что ты думаешь о ней.
– То есть не задурит ли она головы наших почтенных мужей?
– Не совсем так. – Эдвард поднял с тропинки большую палку и свистом подозвал Спайка. Палка отправилась в полет, пес за ней, а две смеющиеся девчонки за псом. – Моя матушка говорит, что ей нравится Глория. Моим сестрам нравится Глория. Его Высочеству принцу-регенту тоже очень нравится Глория – настолько, что за бокалом вина он рассказывает мне о песнях картахенских хитанос, которые нашел невероятно близкими своему сердцу. Даже мне нравится Глория, она приятная собеседница и демонически красивая женщина. – Уголки его губ растянулись в почти мечтательной улыбке. – Но она не нравится некоторым фрейлинам Ее Высочества, а еще ряду почтенных лордов в совете и, что уж таить, не нравится королевскому врачу, на которого работает. Я, правда, склонен считать, что это профессиональная ревность к женщине и чужестранке, но, Ронан Макаллан, быть может, я ошибаюсь?
Мечтательность исчезла. Лицо Эдварда стало серьезным и даже тревожным. Он смотрел вперед, под сень яблонь, где носились собака и две его сестры, и видел что-то совсем другое.
У Донны Луны два лика, подумал Ронан. Светлый – невеста, верная подруга, дарящая свет во тьме. И темный – лик гнева и злой магии, что берется из источника, полного мглы. Он успел прочитать кое-что о хитанос и их магии – и их богине, которая любила женщин куда больше, чем мужчин.
В Эйдине была своя гневливая богиня, трехликая Морригу, мать ночи, магии и скорби, Воронья королева. Ей поклонялись ведьмы Холмов, к ней шли одержимые местью вдовы, жертвы насилия, за которых некому заступиться, и отвергнутые девицы. Морригу не разбиралась, был кто-то виноват или нет, она приходила черной бедой, дарила своим просительницам власть насылать проклятия.
Ронан испытал эту власть однажды и больше не хотел бы обижать жриц опасных, мстительных богинь. В том числе потому он и стал ловцом: кто-то же должен противостоять злому колдовству и отделять злонамеренность от безысходной ярости загнанного в угол существа, которая – Ронан знал это – тоже иногда оборачивалась проклятиями. Ловческий Кодекс разделял эти явления, но, увы, не все ловцы стремились дойти до самой сути.
– Мне тоже нравится Глория, – признался Ронан и поймал любопытный, хитрый взгляд. – Возможно, она задурила голову мне, а возможно, действительно не желает ничего плохого ни Ее Высочеству, ни Логрессу, ни кому бы то ни было еще. Знаешь… а вы, кстати, похожи.
Эдвард склонил голову набок: мол, я внимательно слушаю.
– Ты любишь сестер и мать, – пояснил Ронан и посмотрел под дерево, где сидела Клара. – Любишь собак, не обижаешь девиц, я не слышал ни от кого о тебе и плохого слова. Но я знаю, что ты можешь убить человека и твоя рука не дрогнет.
Эдвард промолчал. Лицо его на миг стало жестким, сквозь портрет хорошего логресского мальчика, как называла его леди Тулли и ей подобные, проступило что-то иное. Но стоило Эдварду тряхнуть головой, как это исчезло.
– Вот так и леди Глория, – закончил мысль Ронан. – Она не хранит в доме запрещенных вещей, не практикует темную магию, но случись что действительно серьезное, пожелай кто-то причинить вред ей, и, я могу поспорить, она убьет обидчика шпилькой для волос. И обставит это как самозащиту. Поэтому, друг мой, я скажу так: я выступлю за то, чтобы комиссия разрешила сеньоре дель Розель получить лицензию мага. Но я бы не стал доверять ей от и до.
Они прошли еще несколько метров в молчании, пока Спайк вился вокруг, требуя внимания хозяина.
– Я тебя понял, – сказал Эдвард, машинально гладя пса по ушам. – Но ты будешь лично следить…
– А вот тут, лорд Милле, вы влезаете не в свою юрисдикцию, – усмехнулся Ронан. – Право слово, что у вас за привычка портить чудесный день разговорами о работе!
День и правда выдался чудесный: солнечный и теплый. Жара словно бы отступила на время, и сейчас, за полдень, воздух еще не раскалился до невозможной духоты. Свежий ветерок то налетал, то исчезал куда-то, в тени деревьев было почти прохладно.
– Ты задержишься на обед? – спросил Эдвард, не оборачиваясь.
Он наклонился, чтобы поднять с земли очередную палку.
– Если ты приглашаешь и если твоя матушка не против.
– О нет, она точно не будет против. – Почему-то казалось, что Эдвард вдруг впал в задумчивость. – Но завалит тебя вопросами. День рождения Клары близко. Матушка хочет дать небольшой бал в ее честь.
– Ей же пятнадцать? – на всякий случай уточнил Ронан.
В Логрессе выходили в свет с шестнадцати, но исключения, конечно, случались.
– Верно. – Эдвард свернул на тропинку, ведущую к ступеням широкой лестницы, ко входу в особняк. – Поэтому бал небольшой. Но ты приглашен как близкий друг семьи.
Ронан улыбнулся и от души поблагодарил.
Балы он скорее терпел, чем любил: видали праздники и повеселее! А еще Ронану не нравилось ни то, как танцевали в столицах, ни то, что балы, особенно летом, больше напоминали что-то среднее между торговой площадью и охотой. Это мешало, тем более Ронан не мог с точностью сказать, кем сам он был на таких балах: охотником или дичью. После Айсы, своей невесты, которая так и не стала женой, Ронан бы предпочел вообще никогда не жениться – и пусть отцу дарит внуков Кеннет, старший сын! Когда нагуляется и посмотрит мир, конечно!
Воспоминания об Айсе кольнули сердце тоской, как острая веточка, попавшаяся вдруг под ногу. Ронан поежился и заставил себя думать о другом.
У высоких двустворчатых дверей, застекленных разноцветными витражами, они ждали, пока девочки поймают Спайка и заставят его сполоснуть лапы в пруду. На белоснежных юбках уже виднелись темные пятна, рукава вымокли. Клара, собравшая свои книги, подушки и плед в большую плетеную корзинку, наблюдала за этим, недовольно качая головой.
– И ты не прав, Ронан.
Эдвард стоял, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к серой, покрытой пятнами лишайников стене.
– В чем же? – не понял Ронан.
– Я все же обидел недавно одну девушку. – Эдвард покачал головой, в его глазах мелькнула досада. – Сам того не желая, причинил ей боль.
Ронан пожал плечами.
– Если ты не хотел ее обижать, может быть, можно просто извиниться? – спросил он. – Прислать ей цветы, или книгу, или конфеты, что там обычно делают? Леди Тулли что, пора радоваться и нести всей округе весть, что Эдвард Милле влюбился?
Эдвард расхохотался так, что Спайк обернулся, а вслед за ним и девочки, все три.
– Нет, что ты! Я бы не влюбился в женщину, с которой провел не самые плохие два часа за столом во время званого ужина. Но, пожалуй, ты прав. – Он похлопал Ронана по плечу и открыл дверь, чтобы пропустить радостного и мокрого Спайка в дом. – Пришлю ей приглашение на бал. И ей, и ее сестрам. А то у Клары как-то совсем нет подруг, и это, знаешь ли, меня беспокоит.
Флоренс смогла проснуться только к обеду: приступ обернулся головной болью, и леди Кессиди приказала горничным не будить мисс Голдфинч, но следить, чтобы той не стало хуже. Она, видимо, списала все на переутомление, а потому ворчала и на отца Сэмюэля, и на собственного мужа, и даже на Флоренс, которая совсем себя не берегла.
На прикроватном столике в графине был лимонад с зачарованными камушками, чтобы он оставался прохладным, а еще «Новейшие пилюли от мигреней» в круглой баночке из алого стекла и бутылочка с ароматической солью, этикетку на которой успели затереть так, что надпись не читалась.
Там была смесь масел мяты и лаванды, она пробуждала чувства и заставляла туман в голове отступить.
Флоренс встала с постели. Ноги еле держали, волосы были мокрыми у корней, словно ночью вдруг поднялся жар. Очень хотелось обтереться влажной губкой, а лучше бы, конечно, принять ванну – такая роскошь.
Горничная Розалин появилась скоро. Она была взволнована, на лице читалась неподдельная радость.
– Ох, как вы нас напугали, мисс! – Она всплеснула руками.
Розалин заправила кровать и распахнула шторы быстрее, чем Флоренс
