в свет, но уверен, что Вы нашли бы с ней общий язык. В моей семье принято пышно праздновать некоторые события, поэтому в честь дня рождения Клары мы даем небольшой бал.
С огромной радостью я приглашаю на него лорда Оливера Силбера и его семью: леди Кессиди Силбер, их дочерей и сына, а также племянницу, то есть Вас, мисс Флоренс Голдфинч.
Это приглашение сделано из величайшего уважения к лорду Силберу, который, насколько я знаю, был партнером моего отца в некоторых делах, а также из желания отблагодарить леди Кессиди, чудесную хозяйку вечера, который я умудрился едва не испортить.
Надеюсь увидеть вас всех.
С уважением,
лорд Эдвард Фердинанд Милле, пятый граф Лоуренс
Флоренс перевела растерянный взгляд на дядюшку. Тот смотрел на нее, задрав подбородок.
– Он не врет – я правда сидел с его отцом рядом в палате лордов, – проворчал Оливер Силбер. – И поступает умно: пишет и тебе, и нам всем и зовет всех. Но подумай, Флоренс, с чего бы такому блистательному джентльмену и завидному жениху вдруг присылать записку девице, которую он видел один раз?
– Он… вежлив и правда сожалеет? – предположила Флоренс.
Нужно было сказать что-то, как на уроке, к которому плохо подготовилась, но мысли словно ветром выдуло. Лорд Милле, тот красивый и приятный в общении мужчина, не просто ее запомнил – он пригласил их всех к себе в дом!
– Ему что-то от нас нужно! – резко возразил дядя.
Флоренс подумала, что «глупую девчонку» в конце фразы он не добавил лишь ценой серьезного волевого усилия. В носу снова защекотало от подступающих слез.
– Или, что тоже вероятно, ты ему понравилась, и он хочет познакомиться поближе. Эдвард Милле в том возрасте, когда пора уже искать невесту. – Дядя забрал из рук Флоренс и конверт, и письмо, предназначенное ей. – И ты будешь последней дурой, если не попытаешься его очаровать.
Флоренс моргнула. Потом еще раз.
– Очаровать? – переспросила она. – Простите, дядя Оливер, но меня никогда не учили очаровывать мужчин. Скорее наоборот. – Что-то внутри Флоренс сейчас взбунтовалось, и даже ее голос вдруг стал смелее и звонче. Слова сами слетали с языка: – Меня учили быть скромной, прилежной и тихой, держаться подальше от красивых молодых людей, а еще рассказывали, что флирт изобретен врагом Господа нашего, равно как соблазнительные наряды, и горе тем девицам, которые…
– Довольно. – Дядя со злостью бросил конверт на стол, и Флоренс осеклась. – Скромность – твое сильное качество, но моя жена права: красивое личико продает невесту куда лучше. Я не потому выбирал тебе женихов, что они мои партнеры. И совсем не из желания тебе досадить. Я выбирал тех, с кем тебе не придется бедствовать и брак с кем не опозорит Силберов, как брак твоей матери.
Флоренс шмыгнула носом. Вся смелость слетела с нее, стоило конверту упасть на стол. Дядя налил воды из графина – там оставалось совсем немного – и протянул ей стакан.
– Спасибо, – прошептала Флоренс.
– Я прощу твою дерзость, потому что ты юна и не понимаешь, что я желаю тебе лишь блага. Сможешь породниться с Милле – получишь жизнь лучше, чем я мог представить. – Он усмехнулся. – Хотел бы я тебя уязвить, Флоренс, я бы не показал тебе его письма. И постарался бы сделать так, чтобы его заинтересовала, к примеру, Дженнифер. Но я даю тебе этот шанс. – Он потянулся, чтобы открыть ящик стола, и, пока искал в нем что-то, добавил: – Впрочем, выбор за тобой. У меня есть еще два партнера, которым я отдам тебя без раздумий, если попросят… и которые отнесутся с должным почтением и к тебе, и ко мне, и, так уж и быть, к твоему покойному отцу.
Он вытащил еще стопку писем, перехваченных толстой зеленой нитью вроде тех, которыми перевязывают свечи или свертки из бакалейной лавки. Стопка была небольшой.
– А что касается очарования… Думаю, тебе стоит на это взглянуть. – Он рассек нить канцелярским ножом и отдал письма Флоренс. – Я долго думал, показывать тебе это или нет, и моя жена была со мной не согласна, но, раз уж все так сложилось, смотри, дорогая племянница: это прислали те, кто жаждал новой встречи с тобой.
Просто у них не было графского титула, подумала Флоренс, перебирая конверты, – двенадцать, все как один распечатаны и распотрошены, потому что дядя Силбер не посчитал зазорным ознакомиться с содержанием писем.
Ни графского титула, ни хитрости, ни сообразительности. Ни шансов.
А главное, она с трудом вспоминала имена, которыми подписывались отправители. И это было, пожалуй, обиднее всего.
Флоренс дрожащими руками собрала письма и встала из кресла, чтобы положить их на стол.
– Спасибо, дядя Оливер, но я не хочу их читать.
Он посмотрел на нее, приподняв брови: мол, молодец, правильное решение!
– Ты ничего не потеряла, дорогая племянница, – сказал он с жесткой усмешкой. – Можешь быть свободна. И попроси у леди Кессиди средство от припухших глаз: будет обидно потерять цветущий вид перед встречей с графом Милле.
Встретиться с принцессой во второй раз оказалось сложнее. Пришлось подключить все свои связи, точнее – все связи Эдварда, чтобы убедить Ее Высочество уделить несколько минут Ронану Макаллану, Черному ловцу.
Ее Высочество Элизабета, урожденная Третья принцесса Мироверская, была чрезвычайно занятой особой. Вся ее жизнь подчинялась строгому распорядку: чаепития, музицирование, встречи с высокородными леди, рукоделие и работа в саду.
В саду они и встретились. Элизабета сидела в легком переносном шатре: несколько деревянных перекладин его каркаса в конце дня складывались и уносились в теплицу. Полотна белого шелка защищали фарфоровую кожу принцессы от солнечных лучей. Элизабета пила розоватый чай, пахнущий мелиссой и лемонграссом, и наслаждалась тем, как ее фрейлины и несколько служанок подстригают садовые розы и избавляют грядки с ароматными травами от сорняков.
Рядом с Элизабетой стояли три лакея, готовые исполнить любой ее каприз, а вокруг были глубокие кадки со свежесрезанными цветами. Один из лакеев держал в руках опахало, которым отгонял от госпожи и от цветов опасных насекомых. Впрочем, работы у него было немного: в траве у шатра стояло несколько курительниц с благовониями.
– Герр Охотник! – Элизабета улыбнулась и протянула Ронану руку – под тонким кружевом сверкали кольца, а запястье обвивал браслет из серебра. – В этот солнечный день вы выглядите еще мрачнее, чем я вас помню!
Ронан осторожно сжал ее пальцы и поклонился, следуя протоколу.
Ее Высочество только выглядела как хрупкая фарфоровая статуэтка, но было в ней что-то почти опасное. Принцесса снова улыбнулась – кармин на ее губах делал зубы ослепительно-белыми:
– Эдвард сказал, у вас ко мне дело, – проговорила она и подала лакеям какой-то знак.
Двое вышли, третий занялся цветами в кадках: начал перебирать их, вытаскивая те, которые, видимо, находил несовершенными.
Ронан снова поклонился. В Мировере, он слышал, правила этикета куда строже, чем в Логрессе: сложная иерархия и система титулов, жесткий дворцовый протокол. Он догадывался, что, выйдя замуж, Элизабета была вынуждена принять чужой уклад. Но Ронан сейчас очень нуждался в ней как в союзнице и очень старался показать свою приязнь. Так, чтобы это выглядело естественным почтением, а не попыткой подольститься.
– Да, Ваше Высочество. – Он протянул ей сложенный вдвое лист со сломанной сургучной печатью. – Я бы хотел обсудить этот вопрос наедине.
– Это будет сложно, – ответила она, лениво взяв письмо.
Кодекс ловцов запрещал принимать анонимные жалобы на злое колдовство: тот, кто обвиняет другого в столь тяжелом преступлении, должен обвинять открыто. Исключения делались для жертв, чей обидчик оставался на свободе. Но в таком случае личность скрывали лишь от публики и лишь до тех пор, пока шло следствие. Кто-то из фрейлин Ее Высочества не знал об этом и был достаточно нагл, чтобы написать донос на сеньору дель Розель, адресованный Ронану и преподобному Томасу Льосскому – человеку, который отвечал за работу ловцов при дворе Логресса.
– Какое… интересное письмо, – задумчиво сказала принцесса.
На ее кукольном личике появилось что-то похожее на скрытый гнев.
Интересно, злилась она на бедняжку-фрейлину, написавшую донос, на Ронана, который показал ей письмо, или на Глорию дель Розель, которую попытались обвинить в использовании черной магии.
– Оно пришло в двух экземплярах, Ваше Высочество, – тихо сообщил Ронан.
Лакей за его спиной сложил неугодные цветы в охапку и, подхватив ее, вышел из шатра.
– Мне и одному из моих начальников, – добавил он. – У которого содержание этого письма вызывало лишь восхищение потрясающей фантазией его автора.
– А у вас? – спросила принцесса, все еще разглядывая аккуратную,
