Последующие дни мало отличались от первого. На новой работе оказалось довольно много дел. Действительно приходило много людей – нужны были и акты, и договоры, потом вдруг выяснилось, что ко всем уже подписанным проектам необходимы исторические справки, а это ни много ни мало шестнадцать памятников! Хорошо, что я работала в музее и вообще историк, – знала и где материал взять, и как его подать, так что справки составила. Мишель заходил несколько раз: один раз принес акты по законченному участку на подпись, потом пришел совершенно без дела, рассказал, какие новости на раскопе и в музее, решив, видимо, что это мне интересно. Конечно-конечно, и поесть принес. В общем, скучать не приходилось, и день пролетал незаметно. А после работы я шла на пустой раскоп. Разбирала лотки, все прибирала и шла к камню, чтобы хотя бы минуту постоять у теплого валуна. А назавтра опять люди, звонки, бумаги… И так почти всю неделю. Выходные пролетели незаметно, мы с детьми съездили в лес, набрали грибов – весь вечер их чистили, а в воскресенье – домашние дела, уроки и что-то совсем неинтересное по телевизору. Понедельник начался тоже обычно – звонки, бумаги на работе, лотки и тетрадки на раскопе. Однообразно и спокойно.
Я сидела в камералке и записывала статистические данные в таблицу. Вдруг прямо под моим окном раздался глухой голос:
– Ну, что нового?
Человек спрашивал спокойно, даже лениво, как будто говорил с приятелем.
В ответ кто-то пробурчал довольно неразборчиво:
– Ничего.
– Я плачу тебе, чтобы хоть что-то происходило. – Интонация говорившего не поменялась нисколько, ни тон, ни манера его речи, но в этом спокойном ленивом голосе вдруг так явно почувствовалась угроза, что я замерла.
Я испугалась. Так испугалась, что боялась не то что пошевелиться, но даже скрипнуть карандашом или перелистнуть тетрадь, да что там тетрадь – я вздохнуть боялась. И при этом мне так хотелось посмотреть, кто это разговаривает, что я с трудом сдерживалась, чтобы не подойти к окну и не выглянуть. Послышался скрип шагов. Это мужчины отошли чуть дальше от моего окна, и от этого стало хуже слышно, о чем они говорят. Можно было перевести дух. Шальная мысль пришла неожиданно: конечно, раз мне их почти не слышно, следовательно, и они меня не слышат, а значит, можно осторожно встать и, пройдя несколько шагов по коридору, выглянуть в соседнее окно. Слава богу, дверей-то у нас нет и рам нет – скрипеть не будут! Главное – под ноги смотреть, чтобы на стекло или деревяху какую не наступить.
Я понимала, что веду себя совершенно неразумно, но поделать ничего не могла. Любопытство пересилило страх.
Осторожно соскользнув с лавки, длинной, тяжелой, большой и потому совершенно неподвижной и, соответственно, бесшумной, я затаив дыхание начала двигаться по коридору. Уже через несколько шагов я могла довольно отчетливо разобрать слова:
– …А несчастный случай и подстроить можно. Научить?
Я невольно сглотнула сухой ком в горле и облизала губы. Страшно. Где-то между лопатками побежала холодная струйка пота. Но теперь я уж точно должна была посмотреть на говорившего. Его собеседник, и до этого-то отвечавший довольно невнятно, замолчал, может быть, тоже испугавшись. Неожиданно по улице, что шла вдоль нашей стройки, с ревом и скрежетом пронеслись несколько мотоциклистов, тут же оглушительно залаяли собаки. Я воспользовалась этим шумом и сделала еще несколько быстрых шагов вперед по коридору, затем свернула в соседнюю комнату и бросилась к окну, из которого были видны силуэты разговаривавших мужчин. И в этот же момент меня схватили. Крепкая мужская рука, молниеносно скользнув по груди, обхватила мои плечи и прижала руки так, что я не могла пошевелиться. Ладонь сильно зажала мне рот. Я просто онемела. Мужские руки, не ослабляя хватку, резко развернули меня, и я подняла глаза. Передо мной стоял Стас. Увидев, что я узнала его, он разжал руки. Ноги мои предательски подкосились, но, ухватившись одной рукой за плечо Стаса, другой я несколько раз сильно, хоть и бесшумно ударила его в грудь. Он покачал головой, дескать, согласен, виноват, и, осторожно обняв меня за плечи, прижал к себе, показав жестом, что надо молчать и слушать.
– …а потом объяснить, как такое могло произойти.
Я пропустила начало фразы и толком понять не могла, о чем идет речь, но этот голос, хоть и показался мне не таким угрожающим, как несколько минут назад, все равно не предвещал ничего хорошего.
– Подстава получается, – пробурчал второй невнятно, как будто опасаясь чего-то. – При чем тогда камень-то?
– Да ты никак сомневаешься? – О боже, опять. Опять эта ледяная угроза, от которой по всему телу бегут мурашки… Недолгое молчание – и снова спокойный ленивый тон: – Кстати, а эта, из археологов, еще здесь?
Час от часу не легче. Я вздрогнула и подняла глаза на Стаса. Несмотря на то что на улице было еще относительно светло, в помещении царил полумрак. Поэтому разглядеть реакцию Стаса мне не удалось, но мне показалось, что он лишь слегка повел плечами.
– Да, здесь, но не беспокойся, она на той стороне, у входа черепки моет, нас не видит и не слышит.
– Интересная баба, яркая, – ленивый голос еще больше растягивает слова и как будто даже усмехается, – в глазах что-то этакое у нее, бесовское.
– Даже не думай, – пробурчал собеседник, теперь уж как-то раздраженно. – Тебе что, неприятности нужны?
Было слышно, как первый в ответ хмыкнул, а в голосе говорившего появились тревожные нотки:
– Серьезно тебе говорю, не думай даже. На нее сам хозяин глаз положил.
Я, конечно, головы не повернула. А что вы думаете? Выдержка у меня что надо. И вообще, тут о другом надо подумать, вдруг решат они, что нужно вообще-то проверить, сижу ли я на лавочке, мою ли черепки и… Но решить, что в таком случае нужно делать, я не успела. Я почувствовала, как дрогнула рука Стаса на моем плече, как сжались его пальцы и твердые губы коснулись моего виска. Удивленно вскинув голову, я успела лишь заметить лихорадочный блеск в его глазах, и в то же мгновение его губы нежно, но уверенно прильнули к моим.
Почему я не остановила его, почему не вырвалась, почему не прервала этот сумасшедший, запретный, упоительный поцелуй? Мне хочется думать, что я знала, что любое сопротивление произведет шум, а шуметь было нельзя, ни в коем случае нельзя. Но… в общем, единственное, на что у меня хватило сил и здравого смысла, – это упереться ладонями в его грудь, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию. Это нас и спасло. Потому что через минуту самым краешком сознания я уловила опасность, исходящую от слов, произнесенных невнятным раздраженным голосом:
