— А-а, захлебнулась, дымоглотка! — мстительно выкрикнул Федор Петрович. Но тут же ужаснулся: — Постой, что я? Беда ведь!
Заметил: во двор завода вошло несколько человек. Все глядели на трубу, размахивая руками. Но дождь скоро прогнал их. А ведь все из-за непослушного сорванца. Надеть-то сумел колпак, а как следует не закрепил. Теперь льнозавод, наверное, придется останавливать. И надолго — скоро ли найдется кровельщик-высотник. Конечно, сейчас могут и к нему обратиться, но разве он пойдет! Нет, нет!
Он топтался, стараясь отойти от окна, чтобы не глядеть больше на трубу, не травить душу.
Но через несколько минут увидел бежавшего к трубе парнишку. Дождь хлестал его, а он только ниже наклонялся, точно это могло защитить его от дождя.
Добежав до трубы, парень выпрямился. Да это же он, Сережка! Угаров испугался, закричал:
— Куда ты, Ваня, Ваня! Сорвешься!!
На крик выбежала на терраску Дарья Петровна.
— Зачем встал-то? Кто тебя просил? Лежи, ай не обойдутся там без тебя? Дурень!
Но Федор Петрович отстранил жену и, накинув на голову кепку, шагнул к дверям. В сенях звякнуло — он взял ящик с инструментами.
Когда Угаров доковылял до трубы, Сережка был уже высоко. Он так проворно и неудержимо лез вверх, что было бы бесполезным останавливать его. Неловко ступая покалеченной ногой на железные прутья лестницы, Федор Петрович тоже полез вверх, к Сережке.
— Один ничего не делай. Подожди меня, Ваня. Слышь, не трогай колпак, один не сумеешь…
Только едва ли слышал это Сережка — ветер заглушал все. Но когда парень поглядел вниз и увидел поднимающегося к нему старого кровельщика, очень обрадовался и махнул ему рукой. Федора Петровича этот жест перепугал.
— Держись, говорю, крепче, обеими руками. И ничего без меня. Слышь, ничего! Да не гляди ты вниз!
* * *
После работы они вместе шли домой. Дождь отшумел, облака откатились за лес, в небо взмывали ласточки.
— Высоко взвились, знать, грозы больше не будет, — глядя на ласточек, заметил Федор Петрович.
Затем он поглядел на трубу. Она струила беловатый дым. Завод продолжал работать. Переведя взгляд на Сережку, спросил:
— Стал быть, окончательно решил высотником стать?
— Да.
— Только того… ежели уедешь, не забывай своих, — с надеждой наказал ему.
Суд
Случилось, чего никто не ожидал в семье Сорокиных: второй сын, Иван, лучший шофер Шумихинского лесопункта, не выехал в очередной рейс.
Разгрузив на нижнем складе первый воз леса, он пригнал машину к гаражу и пошел в контору.
Дорогой он придумывал, с чего начнет разговор с диспетчером. Вот, мол, вам путевой лист, больше Иван Сорокин не ездок в бригаду Егорова. Пусть другие возят его лес, а с него, Ивана, хватит.
В нем еще все кипело. Надо же было так рассориться! Ссору он запомнил в подробностях от начала до конца и всецело винил в ней бригадира. Было это всего два часа назад на верхнем складе. Поставив машину под погрузку, Иван заметил, что эстакада опять не исправлена: по-прежнему поднятый край ее так высоко задирался вверх, что как ни подводи лесовоз, его платформа оказывалась немного ниже эстакады. А это означало, что и сегодня двадцатикубометровый пучок хлыстов при скатывании с эстакады с неимоверной силой обрушится на автомобиль. Да как бы ни могуч был новый МАЗ (Иван всегда называл свой автомобиль по марке завода), но такой удар тяжело выдерживать и гиганту.
Нет, это неспроста подставляет Егоров ножку. Не может простить за Галину. А он, Иван, что ли, виноват? Сама тогда села к нему в кабину, когда возвращалась в поселок из леса, где работала поварихой в столовой. До этого она не решалась даже на глаза ему показываться, каждый вечер ехала домой на любом лесовозе, только не на сорокинском.
Иван понимал: совестится! Ведь почти всю юность провели вместе, каждый в поселке нарекал их женихом и невестой, но ни с того ни с сего замуж вышла за этого рябого Степу Егорова. Да нет, он-то знал о причине: смалодушничала Галинка, матушки своей испугалась, у которой свои счеты были с Сорокиными. Одно время Василиса, то есть Галинкина мать, пристрастилась гнать бражку и втихую продавать поселковым мужикам. Невелики, правда, деньги наживала, но вред делу наносила ощутимый. Бывало, так засидятся у нее иные любители хмельного, что утром им уже не до поездки в лес, на работу. Отец Ивана однажды и привел к Василисе милиционера. Пришлось ей закрывать свою бражную кухню да еще и штраф платить. С тех пор Василиса и возненавидела Сорокиных. Дочке сказала:
— С Сорокиными родниться? Ни за что!
А у Галинки духу не хватило пойти против воли матери. И стала она женой Егорова. Через год и Иван женился. Деваха досталась видная собой и работящая. А такие среди лесорубов в почете. Но Галинку он помнил. Помнила, как казалось, и она его. И когда поехала с ним в тот раз из леса, завела разговор о былом.
— Что уж теперь об этом, — попытался было остановить ее Иван.
— Нет, Ваня, я виновата перед тобой. Если бы не мама…
— А ты что, плохо живешь со Степаном?
— Нет, хорошо. Он ведь не обидит, не прикрикнет. Но сердцу не прикажешь…
Это признание Галинки разволновало Ивана, он слушал ее и чувствовал, как теплая волна захлестывает сердце. С трудом подавив волнение, он сказал:
— Не надо, Галя, помолчи.
— Да, конечно, теперь уж поздно, — согласилась она и неожиданно обхватила его горячими руками, поцеловала в губы: — Это за все! И не поминай меня лихом.
Раскрасневшаяся вышла она из кабины. Потом кто-то сказал об этой поездке Степану, и он, как теперь думалось Ивану, затаил зло на него. Если бы не так, неужто бы не исправил эстакаду?
Перед началом погрузки он молча вышел из кабины, отошел в сторону и закурил. Но не спускал глаз с огромного пучка хлыстов, с неразговорчиво-хмурого Степана. А когда пучок с треском покатился по эстакаде, когда стальные тросы, обнявшие многотонную ношу, зазвенели от натуги, он вдруг заорал, отшвырнул папиросу:
— Отставить! Раздавите МАЗ, черти!
И бросился к машине. В одно мгновение он оказался над грозно звенящим тросом. Остолбеневшие грузчики увидели, как к шоферу подбежал бригадир и потащил его прочь из опасной зоны.
— Сумасшедший! Да ты что вздумал: всех под монастырь, а? — зашумел Егоров.
Но Иван был неукротим.
— Вчера еще обещал опустить эстакаду, а не сделал. Хватит! МАЗ не дам гробить. И вообще ни ногой больше в вашу шарашкину бригаду.
Егорова будто кипятком ошпарило: его бригаду, вот уже второй месяц перевыполняющую план заготовки леса, посмели назвать шарашкиной. У него заходили желваки, исказив и без того некрасивое рябое лицо.
— Не заплачу. Дадут другого шофера. Не задавалу!
— Подожди, вспомнишь еще обо мне! — пригрозил Иван, снова пытаясь закурить. Но руки дрожали, никак не могли вытащить папиросу из мятой пачки. — Вспомнишь!
— И так помню…
Дождавшись, когда ухнули на машину хлысты, Иван взобрался в кабину и включил мотор. Поехал, ни разу не оглянувшись на бригадира…
В конторе не оказалось диспетчера — куда-то вызвали. Иван потолкался у дверей, потом увидел в окошечке седую голову «министра финансов», как называли шоферы старого кассира. И сообразил: да ведь сегодня выдача зарплаты за вторую половину месяца. А ну-ка к нему! Раз нет диспетчера, можно с получкой сходить в буфет для «успокоения нервов». А может, и к Галинке? Заодно уже… Раньше он с товарищами не упускал случая малость посидеть в день получки в буфете. Правда, это было после работы. Но сегодня особый случай…
Он подошел к окошечку. «Министр финансов» сказал, что по заведенному порядку зарплата будет выдаваться в конце рабочего дня, но передовому шоферу можно выдать и сейчас. И отсчитал ему несколько новеньких десятирублевок. А тут подкатились к Ивану дружки.
— На тебе, Иван Великий, лица нет. Кто посмел обидеть? А ну, пойдем разбираться…
В буфете было много водки, но мало закуски.
Домой Ивана привели дружки под руки.
А на другой день вовсе не до работы было ему. Болела голова, противно щемило сердце. Жена было побежала в аптеку за порошками, но свекор остановил ее:
— Подожди, ужо мы пропишем ему лекарство…
Прохор Васильевич с вечера не находил себе места. Ничем он не мог оправдать поступок младшего сына. Ведь это прогул из прогулов, да в такое время, когда весь лесопункт держит новогоднюю трудовую вахту. Шестьдесят первый пошел Прохору Васильевичу, но он не помнят, чтобы кто-то раньше из близких положил пятно на его большую семью потомственного ветлужского лесовика. Вон старший сын Николай уже пятнадцатый год крутит баранку и то за все это время ни разу не оступался. Почему? Дорожит фамильной честью. Дочка Валентина и затек Федор, тоже идущие по стопам папаши, ровно ничего худого не сделали. А их работа не менее хлопотлива: ремонтом в гараже занимаются. На что внук Игорь, первенец старшего, забияка — и тот ни в чем не огорчит дедушку.
