— Я жду! — заторопил его с ответом отец.
Иван резко провел рукой по глазам, как бы снимая с них что-то очень мешающее зрению. И повернулся к отцу.
— Думаешь, я перепутал?
Подождав с минуту, тихо ответил на свой же вопрос:
— Не знаю. Может…
Но тотчас же снова вскипел.
— Я что защищал? Машину, технику. Ему, рябому дьяволу, заработок нужен, ему не до машины. А я хотел, чтобы он эстакаду исправил, чтобы не пробила она МАЗ.
— И для этого нужно было прогуливать? — не отступался отец. — Я бы на твоем месте как поступил? А вот: пошел бы к начальнику и доложил бы об упрямстве бригадира.
— Жаловаться?
— А почему не пожаловаться, если это необходимо, если бригадир не прав? Только ни в чем ли лишнем подозреваешь ты его?..
— Знаю в чем…
— Так ты скажи, скажи, Ваня, — попросила жена и сжалась, ожидая ответа.
— А, чего говорить… — махнул рукой.
— Нет уж, говори, раз начал, — потребовал отец. — Галина разве замешана в чем? Ну-ка!
— Перестань, батя, — вздохнул Иван и замолчал. Потом глянул на жену, на подошедшего к ней сынишку, тоже Ивана, тезку, поднял голову: — Галина — спетая песня. У меня своя семья. — И снова вскинулся: — А он-то, дура, не знаю, что думает.
Опять посмотрел на жену. Она концом платка вытерла глаза, теперь они, освежившиеся, стали теплее.
— Ладно, в это поверим, — сказал отец. — Но ты о деле давай. Как завтра на улицу выйдешь, в каком виде обществу покажешься. Жду ответа!
Мать, участливо следившая за сыном, подкладывала ему пирожки, дважды меняла остывший чай. Наконец попросила:
— Отступились бы от него, или не видите — переживает человек.
— Подожди, мать, — глянул на нее Прохор Васильевич. — Может, мне больше жаль его. Да ведь на сегодня он подсудимый…
Он прокашлялся и обратился к Ивану:
— Говори последнее слово: сможешь смыть черное пятно с семьи?
Теперь все глядели на Ивана. Он долго молчал, нервно стукая толстыми пальцами о край стола. Затем поднял голову, обвел всех взглядом и остановил его на отце.
— Слову ты едва ли поверишь. Проверяй по делу…
— По делу? — переспросил Прохор Васильевич. Помедлив немного, согласно кивнул: — Ладно! А потому и приговор будем выносить позже.
— Уж оправдайте вы его, — опять попросила мать.
— Он же сказал: сам берется оправдаться…
Эти слова Прохор Васильевич сказал так же сурово, но в глазах его сверкнула добрая искорка. И мать поняла: старый поверил в сына.
Она встрепенулась.
— Пейте же чай-то, давайте всем горячего налью. И пирожки ешьте: на сметане замешены…
Через час большая комната опустела. Прохор Васильевич загасил огонь и лег спать. Но сон долго не приходил. Из сыновней комнаты доносились голоса. Иван о чем-то разговорился с женой. Потом стукнула дверь. По крупным и гулким шагам старик понял, что вышел Иван.
Сколько прошло времени, когда вновь стукнула дверь, Прохор Васильевич определить не мог. Но зато он хорошо узнал, куда ходил сын. Из комнаты явственно послышался басок Ивана:
— Все рассказал начальнику… Велел завтра с утра выезжать. Ох, и жарко же сегодня!..
Только после этого подслушанного разговора Прохор Васильевич спокойно уснул. Ему хорошо надо выспаться: завтра утром придется провожать на работу в полном составе всю династию.
Срочный рейс
В этот день капитан Коряков последним уходил из затона. Закончив рейс — сегодня пришлось доставлять ГСМ[1] на промежуточную базу, — Алексей Семенович долго еще возился на катере, чинил да драил его. Любил Коряков, чтобы тяжеловоз, как он называл свое судно, всегда был умытым и опрятным. На таком, считал он, веселее и работать.
Доставалось последнее время капитану. За исключением сегодняшнего дня, он был занят на буксировке древесины для волжского фанерного комбината. Мог бы, конечно, чередоваться со сменщиком, но щадил его — Захарыч всего три недели как вышел из больницы после операции. Человек только что избавился от грыжи, так не наживать же ему новую. Но теперь пусть постоит на мостике. С начальником сплавконторы капитан договорился — поначалу не посылать Захарыча в дальние рейсы.
А он, Коряков, скоро опять придет на выручку, только малость отдохнет. Да, завтра поедет в санаторий, на юг. Путевка уже в кармане, осталось лишь купить билет.
Уходя домой, Алексей Семенович по привычке зашел к диспетчеру справиться, какие дела у плавсостава на завтра.
— С сегодняшними еще не управились, — ответил диспетчер. — Твой Филя не подает вестей.
Корякова передернуло: до каких пор будут называть молодого моториста Галкина «Твой Филя»? Было время, работал у него на катере этот самоуверенный бахвалишка, но давно ушел. Слишком жесткой оказалась для него коряковская дисциплина. Еще и рот кривил: Коряков-де всего-то курсишки кончал при царе Горохе, самоучка, а у него, Филиппа Галкина, за спиной техникум.
— По рации вызывал? — справился Коряков.
— Вызывал. Не отвечает.
— Хороший нагоняй бы дать ему, — свел рыжеватые брови Коряков. — Ушел он куда?
— В Малавино, на дальний рейд.
— Да, далеко. Погоду узнавал?
— Погода обыкновенная, нынешняя: ветер, ожидается дождь.
Неспокойное было это лето. Частенько налетали и бури. Правда, на водных дорогах пока все обходилось благополучно. В общем-то, буря была страшна, когда захватывала плотогонов на приволжском водохранилище, или, как его здесь именовали — новом море, затопившем многокилометровую пойму, а в русле Костромки, с ее высокими берегами, буксиры могли безбоязненно ходить в любое время.
— Ну, бывай! — Коряков вскинул руку к фуражке с крабом над козырьком и повернулся. Но у дверей задержался. — А с Филей вы и впрямь построже.
— Насолил же он тебе, капитан. Не можешь забыть?
— Не все забывается… — Коряков хлопнул дверью.
Дома его ждала вся семья: жена, дочь, только что вернувшаяся со студенческим стройотрядом из Заволжья, сынишка-домосед, мастеривший замысловатую модель яхты с крыльями. В сынишке своем Витьке Алексей Семенович видел продолжателя капитанской фамилии.
На столе пыхтел самовар — Коряков любил после работы попить чай из самовара. Умывшись, он сел за стол рядом с женой. На обветренном лице выделялась глубокая складка, рассекающая переносицу, да светилась седина на висках.
Наливая Алексею Семеновичу чай, жена спросила о делах, потом стала наказывать, что он должен взять с собой, перечисляя все, от зубной щетки и бритвы до иголки с нитками. Витька же не мог дождаться, когда закончится разговор и чаепитие и можно будет посмотреть по телевизору фильм. Он нетерпеливо ерзал на стуле.
— Да подожди ты, егоза. Дай хоть немного поговорить — не часто бываем вместе, — подосадовала на него мать.
— А сколько лет, пап, ты работаешь? Может, пора юбилей справлять? — спросила дочь.
— Юбилей? — усмехнулся Алексей Семенович. — Об этом я не думал. А вообще-то, в будущем году тридцатипятилетие моего рабочего стажа.
— И пятьдесят лет от роду, — добавила жена.
— Ну уж отметим!
— Не больно надейтесь, плавучему человеку ее всегда приходится справлять праздники. Помните…
Он стал перечислять, какие праздники заставали его в пути. Однажды пришлось нести вахту в первомайские дни — спасал затонувшую баржу с горючим. Да мало ли было всего.
На войну отправлялся с Северной Двины, куда посылал его наркомат на выручку к плотогонам, попавшим в беду. Десятки тысяч кубометров леса вывез к заводским пристаням.
А после войны — опять вернулся на родные приволжские реки. Вспомнив сейчас о прожитом, Алексей Семенович улыбнулся и сказал:
— Моя биография вроде бы большая, а написать можно коротко: учился, работал, воевал, работаю…
Пробило восемь часов. Витюшка встрепенулся:
— А кино-то…
Алексей Семенович включил телевизор.
После фильма дети ушли в свою комнату. Алексей Семенович лег спать. Но сон не приходил. За окном гулял ветер, где-то скрипела калитка.
Где теперь Галкин? Вдруг ветер застал его на море. Опыта все же нет.
Он представил себе заволакиваемый мутью водный разлив и даже поежился. Еще бы: самому не раз приходилось встречаться с бурями и на море, и на Волге. Прошлогодний ураган на всю жизнь запомнился. С нефтеналивной баржи, которую он вел через водохранилище, снесло в воздух поленницу дров, а с катера сорвало мачту, реквизит, моментами отказывало управление. Но груз, правда, привел в назначенный срок.
А Филя? Добро, если буря застала его в безопасном месте. А если на море?..
— Что ты не спишь, все вздыхаешь? — спросила жена.
— Слышишь, как разгулялся ветер? А Галкин где-то там…
— Галкин… После того как он освистал тебя, ты еще…
— Не надо! — остановил ее Алексей Семенович.
