Сколько можно вот так ехать, чтоб не наскучило?… Наверное, всю жизнь!
…Когда я вернусь в купе, бабушка, оторвавшись от книги, поцелует меня нежно в макушку и скажет: «У тебя волосы пахнут гарью…»
31 АВГУСТА 1957 ГОДА
Сегодня мы переехали в новую квартиру. В совсем другой район, на другую улицу.
Здесь нет степи за окном. Зато здесь прямой и широкий проспект братьев Коростелёвых.
Дом наш большой, красивый, буквой «Г». На первом этаже – аптека и книжный магазин. Наша квартира на третьем этаже – двухкомнатная, с узеньким изящным балконом. Окна и балкон смотрят во двор. Впервые мы будем жить без соседей.
Вечер. Пока взрослые расставляют мебель, я вышла во двор. Двор просторный, чистый, асфальтированный. Здесь хорошо будет играть в «классики». Во дворе – ни души. Посреди двора – густой сквер. Прямо заросли! Я иду по тропинке между кустов жёлтой акации… И выхожу к песочнице. Здесь тоже никого.
Песок – белый, нежный, чистейший речной песочек… Как на самарском берегу… Я сажусь на песок и окунаю в него руки по самые локти… Песок прохладный и тёплый одновременно… Нежность и наслаждение испытывают мои ладони, голые колени…
Я скидываю сандалии, нагружаю их песком и вожу свои «баржи» по прохладным песочным барханам…
К песочнице подходит мальчик. Он тоже снимает свои сандалии, нагружает их песком и начинает толкать свои «баржи» по песочным барханам…
Через несколько минут мы уже болтали, как старые знакомые. Мальчика звали Мишкой. Мишкой Бочкарёвым. Ему было, как и мне, семь лет. Так же, как и я, он завтра шёл в первый класс.
…Мы играли до глубоких сумерек… Пока наши мамы не позвали нас домой. Почти одновременно из окон нашего дома прозвучало:
– Лена!
– Миша!
И мы пошли к нашему дому. Вошли в наш подъезд. Поднялись на наш третий этаж…
И оказалось, что наши квартиры – напротив! Моя – №7, Мишкина – №9.
(И здесь, как на Полигонной, у нас квартира № 7! С тех пор я люблю это число).
ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ
Первого сентября, после торжественной линейки во дворе школы, учительница завела нас, первоклашек, в класс. И стала рассаживать за парты: девочек с мальчиками. Она взглянула на нас с Мишкой и сказала:
– А вы садитесь за третью парту у окна.
Так мы оказались неразлучными с Мишкой на целых два года. На два долгих, счастливых года. Пожалуй, это были два самых счастливых года за всё моё детство… Спасибо тебе, Мишка Бочкарёв, мой хороший друг!
ЕЩЁ ПРО ШКОЛУ
Мы вместе с Мишкой ходили в школу. А школа была довольно далеко. Но в то время не принято было провожать детей в школу. Первоклассник считался уже взрослым, самостоятельным человеком. И если бы кого-нибудь в школу водила за ручку мама, или бабушка, то это беспомощное существо было бы навеки осмеяно и предано позору… Нас с Мишкой никто за ручку не водил.
Мы топали по проспекту длинную троллейбусную остановку… В одной руке – портфель, в другой – чернильница-непроливайка в матерчатом мешочке. (Мы все носили тогда с собой чернильницы в школу). Потом мы переходили проспект. Точнее – перебегали… Это было всегда страшно… Только через год появился в этом месте светофор. Но в первом классе его не было. Наверное, у меня оттуда ещё тянется страх перед машинами. Для меня это было каждый раз испытание – бежать, с колотящимся сердцем, через широкий проспект, видя, как они с бешеной скоростью несутся на меня – и слева, и справа… Страшные, очень страшные, очень огромные, рычащие, фыркающие вонючим бензином… Но я бы никому не сказала тогда, что мне страшно. Это я сейчас говорю.
А потом мы шли два квартала тихими улочками – это был район частной застройки. Маленькие, уютные домики, почти как в деревне. Заборы, садики, лай собак…Правда, и здесь поджидали опасности – собаки иногда прохаживались по улице… И тут главное было пройти тихо и незаметно, как привидение – не дыша… Собаки и машины – самые страшные существа на свете. Но мы – отважные первоклашки – каждый раз мужественно добирались до своей маленькой двухэтажной школы. Где нас ждала не очень приветливая учительница.
Я решительно не помню её имени. Не могу добыть его не из каких глубин памяти…
Но я хорошо помню её тёмные, глядящие исподлобья, презрительные глаза, чёрные низкие брови и низкий лоб. Она была похожа на Чингиз-хана, как его рисуют в учебнике истории. Или на Мамая. Я побаивалась свою первую учительницу и при всём желании не могла её полюбить. Она никогда не улыбалась. Она приказывала нам сидеть на уроках, заложив руки за спину. Она говорила, что это улучшает осанку. Но сидеть так подолгу было очень трудно: нестерпимо ныла спина и, особенно, болели руки – казалось, что их выкручивают…
За два года, которые я ходила в школу к этой учительнице, я не запомнила ничего интересного или занимательного. Запомнились только несколько унизительных для меня сцен.
* * *
Русский язык, проходим ударения. Учительница даёт классу задание: переписать упражнение и расставить в словах ударения. Я сделала слишком быстро и маюсь от скуки. От нечего делать решила расставить ударения и в односложных словах, хотя прекрасно знаю, что в односложных оно не ставится. Но надо же чем-то заняться! Мне нравится рисовать значок ударения, он такой мягенький, аккуратненький…
И тут слышу над собой её голос, исполненный презрения:
– Слышала звон, да не знаешь, где он! – говорит она с издёвкой.
Кровь ударяет мне в лицо. Хочется плакать. Но я изо всех сил сдерживаюсь.
* * *
Урок математики. Предпоследний перед Новым годом. Самостоятельная работа. Я быстренько решила задачку и примеры, у меня с этим никогда не было проблем. И потом до конца урока рисую в тетрадке ёлку с шарами и бусами… И вывожу красивым почерком: «С Новым годом!» Сдаю на проверку тетрадку: то-то учительница удивится и обрадуется!
На следующий день получаю тетрадку обратно. Открываю с замиранием сердца…
На полстраницы – красуется красная ядовитая единица! И приписка: «Что это за хулиганство?!»
…Иду домой, холодея от ужаса. Что я скажу маме? Как я покажу ей эту страшную единицу?! Вот какой подарок несу я ей к новому году…
Но мама, к счастью, не ругала меня. Она – смеялась. Хорошая моя мама. Я так благодарна ей была, когда она засмеялась, открыв мою тетрадку. Я была в полуобмороке, когда она её взяла в руки… И вдруг – СМЕХ!…
Я слышала, как мама говорила бабушке: «У этой женщины совершенно нет чувства юмора! Не повезло Лене с первой учительницей. Жаль…»
* * *
А что ещё там было, в этой школе? Ведь целых два года ходила туда! Что же ещё?…
Помню, как я опоздала однажды на занятия. У нас дома остановились часы. А Мишка не зашёл за мной – он заболел. И вот, я пришла к середине второго урока. Стучу в двери класса… Захожу. Натыкаюсь, как на острые копья, на её тёмный взгляд и ядовитый вопрос:
– Ну что, явилась? И где же ты болталась два часа?
Хотелось провалиться сквозь землю…
* * *
Ещё помню, как я защищала Мишку. Его вдруг стали дразнить мальчишки – за то, что он дружит с девчонкой. То есть – со мной. Его дразнили «девчатником», он жгуче краснел и даже несколько раз плакал в классе. И, разумеется, классическое: «Жених и невеста, тили-тили тесто» не давало нам проходу…
И вот, я встала как-то на уроке, видя, как Мишка полыхает, получив очередную дурацкую записку, и громко сказала:
– Это подло! Подло издеваться над человеком! За то, что он дружит с девочкой.
Учительница удивлённо посмотрела на меня и сухо сказала: «Садись».
И все в классе удивлённо посмотрели на меня. Ведь я была тихоней. Едва рот открывала, когда меня вызывали к доске. А тут вдруг такое выступление – всем на удивление.
Но, как ни странно, мальчишки после этого оставили Мишку в покое.
* * *
Вот и все воспоминания о двух первых школьных годах. Можно сказать – почти ничего…
А дома – быстренько, за несколько минут, сделать уроки, это было просто и легко. И – во двор! Или к Мишке в гости. Или на лестничную площадку. Смотря по погоде.
ЗИМЫ НА КОРОСТЕЛЁВЫХ. КОНЬКИ
Мишка учит меня кататься на коньках. Прямо у них в комнате. В этой маленькой комнатке (как была у нас на Философской) он живёт вместе с родителями и старшей сестрой Светой. А в двух других комнатах их квартиры живут соседи.
Мишка даёт мне свои коньки, я их привязываю к домашним тапочкам и хожу по комнате, старательно наступая в щели между половицами. Щели замазаны коричневой замазкой, и когда я в них наступаю лезвием конька, эта замазка с хрустом проламывается – и конёк приятно погружается в щель… Так я себя чувствую устойчиво. Как сейчас слышу этот вкусный, как будто вафельный, хруст сухой замазки… Странно, но Мишкина мама, тётя Люба, никак не препятствовала моим «тренировкам».
