И все это ждало меня впереди.
У художника Дейнеки есть такая картина – «будущие летчики»: молодые ребята на берегу моря мечтательно глядят в небо, на легкий контур далекого самолета. Если бы я рисовал картину «будущий вампир», она бы выглядела так: бледный юноша сидит в глубоком кресле возле черной дыры камина и завороженно смотрит на фото летучей мыши.
Первый укус
Митра позвонил узнать, как дела.
– Нормально, – ответил я хмуро. – Вот только эта норма мне не особо нравится.
– Образно говоришь, – хохотнул Митра. – Язык делает нас интересными собеседниками. У нас даже пословица есть: «язык до Киева доведет»…
– А какие еще пословицы у вампиров?
– Например, такая: «ради красного словца не пожалеет ни мать, ни отца». Смысл не надо объяснять?
– Не надо.
– Не понимаю, отчего ты мрачен. Ты хоть понимаешь, что ты теперь совсем другое существо? Намного образованней, совершеннее? Интеллектуально выше?
– У этого другого существа накопилось много вопросов. А на них никто не хочет отвечать.
– Подожди, скоро будешь знать больше, чем захочешь. Всему свое время. Сейчас, например, время предупредить тебя об одной вещи. Чтобы это не было для тебя шоком.
– Что такое? – спросил я встревоженно.
Митра засмеялся.
– У тебя, похоже, уже шок. Скоро ты первый раз укусишь человека. Когда точно, я не знаю – но ждать осталось недолго.
– Я не думаю, что у меня получится, – сказал я.
– Не переживай, – ответил Митра. – Твоя скрипочка заиграет сама.
– Ну и сравнения.
– В самый раз. Помнишь, как у Гумилева: «Но я вижу ты смеешься, эти взгляды – два луча. На, владей волшебной скрипкой, загляни в глаза чудовищ, и погибни славной смертью…»
Митра сделал интригующую паузу.
– Ламца-дрица ча-ча-ча, – закончил я.
Видимо, препарат «Пастернак+1/2Nabokov» еще не выветрился полностью из моего организма.
– Ты просто боишься нового, – сказал Митра. – А бояться не надо. В твоей жизни приближается радостное событие. Первый раз – это… Я не берусь описать. Но воспоминания остаются очень отрадные.
– Что мне надо делать?
– Ничего, я же сказал. Жди. Твой дух сам проявит себя, когда настанет время.
Не могу сказать, что меня ободрило это напутствие. Я вспомнил японский обычай – получив новый меч, самураю следовало ночью выйти за окраину города и срубить голову первому встречному. Меня томило чувство, что я должен сделать нечто похожее. Но язык пребывал в равнодушном покое, и эта уверенная в себе тяжесть в самом центре души успокаивала, словно приложенный ко лбу лед… Я понимаю, что слова «в центре души» звучат странно – у души ведь никакого центра нет. Но это у нормальной души, а у моей он был.
Произошло все совсем не так, как я предполагал. Первый вампирический опыт оказался связан не столько с Танатосом, сколько с его многолетним партнером Эросом. Но назвать это событие приятным мне трудно все равно.
Однажды днем, сразу после занятий с Бальдром, я уснул. Проснувшись через несколько часов, я почувствовал внезапное желание выйти на прогулку. Надев джинсы и черную футболку с одним из Симпсонов (в этом наряде я когда-то ходил на работу в универсам), я вышел из квартиры.
Город тонул в вечернем солнце. Я шел по улице, мучаясь неясным томлением – хотелось то ли курить, чего я никогда не практиковал, то ли выпить пива, чего я никогда не любил. Я испытывал потребность что-то сделать, но не понимал, что именно и как. И вдруг это стало ясно.
Не берусь объяснить, каким образом я выбрал цель. Просто в какой-то момент оказалось, что она выбрана. Произошло это так – я увидел в толпе девушку, которая шла мне навстречу. На ней было светлое клетчатое платье, а в руке – белая сумка. Посмотрев на меня, она прошла мимо. Безо всяких сомнений или колебаний я развернулся и пошел за ней следом.
Я понял, что сейчас произойдет. У меня было ощущение, что действую уже не я – язык взял на себя управление моей волей. Я действительно чувствовал себя лошадью, которая несет в атаку старого опытного кавалериста. Лошади было страшно и хотелось убежать. Но шпоры сидели в ее боках слишком глубоко. Поэтому я действовал быстро и точно.
Приблизившись к девушке, я наклонился к ней, словно чтобы окликнуть. Инстинкт заставил меня приоткрыть рот, будто я хотел втянуть воздух; я увидел раковину ее уха совсем близко, и тут произошло нечто странное. Я услышал негромкий щелчок. Моя голова непроизвольно дернулась – и я понял, что дело сделано.
Со стороны, должно быть, это выглядело так: молодой человек решил обратиться к девушке с вопросом, открыл рот, наклонился к ее уху, внезапно чихнул – и, смутившись, сбавил шаг.
Она не обернулась, только нервно повела плечами. На ее шее появилось крохотное розовое пятнышко. Укус был выполнен мастерски – на коже не выступило ни капли крови. Борясь с желанием сесть прямо на тротуар и томно прикрыть глаза, я пошел за ней следом.
Тогда я еще не знал, что впервые укусить человека другого пола – это такое же странное переживание, как впервые поцеловаться. Есть такое библейское выражение – «познать женщину» (на него, я полагаю, намекала известная реприза юмориста Хазанова «у ты какая»). Но к людям оно не относится. Мужчина может в лучшем случае переспать с подругой. А вот познать женщину в состоянии лишь вампир. И это открывает ему глаза на удивительную тайну, которая в полном объеме не знакома никому из людей – хотя каждый знает ровно одну ее половину.
Дело в том, что сосуществование двух полов – это удивительный и смешной казус, невероятно нелепый, но совершенно скрытый от человека. Люди основывают свои мнения о внутренней жизни другого пола на всякой ахинее – почерпнутых из настенного календаря «секретах ее души» или, что гораздо страшнее, «методах манипулирования мужским „сверх-я“» в версии журнала «Женщина и Успех». Эта внутренняя жизнь обычно изображается в понятной другому полу терминологии: мужчина описывается как нахрапистая и грубая женщина с волосатым лицом, а женщина – как мужчина-идиот без члена, который плохо водит автомобиль.
На деле мужчины и женщины гораздо дальше друг от друга, чем могут себе представить. Это даже трудно объяснить, насколько они непохожи. Дело здесь, конечно, в гормональном составе красной жидкости.
Можно сказать, что наш мир населяют два вида наркоманов, которые принимают сильнейшие психотропы с очень разным действием. Они видят диаметрально противоположные галлюцинации, но должны проводить время рядом друг с другом. Поэтому за долгие века они не только научились совместно ловить принципиально разный кайф, но и выработали этикет, позволяющий им вести себя так, как если бы они действительно понимали друг друга, хотя одни и те же слова, как правило, значат для них разное.
Могут возразить, что это знает любой транссексуал, который сделал операцию по перемене пола и прошел курс гормональных инъекций. Не совсем так. Транссексуалы меняют свое внутреннее состояние постепенно – это похоже на плавание через океан, за время которого путешественник забывает, кто он и откуда. А вампиры могут переноситься из одного состояния в другое за секунду…
Девушка, которую я укусил, запомнила меня – и я понял, что понравился ей (это было все равно что увидеть свое отражение в наделенном эмоциями зеркале). Сначала я удивился. Потом смутился. А потом мои мысли приняли не вполне порядочный и не до конца контролируемый характер.
Мы повернули на Большую Бронную. Шагая за ней, я бесстыдно рассматривал узлы ее памяти и соображал, как воспользоваться увиденным. Когда мы приблизились к Пушкинской площади, план был готов.
Обогнав ее метров на десять, я остановился, развернулся и пошел ей навстречу с широкой улыбкой на лице. Она с удивлением посмотрела на меня и прошла мимо. Немного подождав, я повторил маневр – обогнал ее, повернулся навстречу и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ – и снова прошла мимо. Когда я повторил процедуру в третий раз, она остановилась и сказала:
– Чего?
– Ты меня не узнаешь? – спросил я.
– Нет. А кто ты?
– Рома.
Я назвал собственное имя, потому что она не помнила, как зовут человека, за которого я решил себя выдать.
– Рома? Какой Рома?
И тут я выложил на стол своего ворованного туза:
– Пансионат «Тихие Азоры». Новый год. Комната с елкой. Где свет не горел. Когда все пошли жечь пиротехнику. Правда не помнишь?
– Ой, – она даже покраснела. – Это был ты?
Я кивнул. Она опустила голову, и мы пошли рядом.
– Я никогда так не напивалась, – сказала она. – Стыдно. Долго не могла в себя прийти.
– А для меня, – соврал я бессовестно, – это одно из лучших воспоминаний жизни. Звучит высокопарно, но так и есть. Я тебе звонил потом. Много раз.
– Куда звонил?
Я назвал номер ее мобильного, изменив последние две цифры с «пятнадцать» на «семнадцать». Она всегда говорила «семнадцать», когда не хотела давать свой настоящий номер, но неловко было отказать: потом всегда можно было сказать, что собеседник ослышался.
