– Хм-м… назначить… полномочным представителем… по поручению… в Каменграде… оказывать все возможное содействие… с допуском по форме два… личная ответственность… Ох. – Вент Мирославич поднял на меня совершенно шалый взгляд. – Но… но это форма военного времени. Я же с этой бумагой любого воеводу могу повесить без суда и следствия… Да…
– И будете, как там сказано… а, вот: «нести личную ответственность перед государем за все принятые решения». – Я хмыкнул. – И вообще, насчет воеводы я не уверен… Но меня, при случае, можете и расстрелять. Сомневаюсь, что государь будет уж очень сильно возражать… в том смысле, что вынесенного вами приговора не оспорит. Вот.
– Виталий Родионович, не шутите такими вещами. – Укоризненно покачал головой полковник, и мне не оставалось ничего иного, кроме как развести руками, мол, что вы хотите от пьяного?
– Хорошо, Вент Мирославич, уговорили, – кивнул я и поинтересовался: – Добрый совет примете?
– Внимательно вас слушаю.
– Не светите этой бумагой без надобности. В Каменграде, кроме воеводы и начальника отделения Особой канцелярии, знать об этой… хм-м… тяжелой артиллерии, думаю, никому не нужно.
– Вита-алий Родио-оныч, – с до боли знакомыми интонациями протянул полковник, и я ухмыльнулся.
– Прошу прощения, но Владимир Стоянович настоял, чтобы я обязательно вам об этом напомнил.
– Ясно. Когда выезжаем? – Вздохнул Толстоватый, закрывая тему.
– Транспортный дирижабль будет готов к вылету послезавтра. В шесть утра вы должны быть на его борту. Хм… и послушайте совета, Вент Мирославич, на этот раз от меня лично. Не берите с собой супругу. Пусть лучше она приедет к вам тем же рейсом, что и моя семья. А мы до тех пор подыщем в Каменграде подходящее жилье. Согласитесь, Верея Нискинична не обрадуется необходимости проживания в гостинице. Тем более в ее-то положении…
– Действительно, добрый совет, – улыбнулся полковник.
Кто бы мог подумать, что наши женщины творчески разовьют эту идею, и Верея Нискинична, собрав чемодан своего повернутого на небе мужа, по соглашению с Ладой, сама переедет в наш особняк.
Впрочем, по недолгому размышлению, мы с Вентом Мирославичем пришли к выводу, что это была замечательная идея. Все же под одной крышей с подругой ей будет легче перенести разлуку с мужем, да и присмотр за находящейся в положении женщиной лучше доверить близким людям, а не нанятым работникам…
А через день, когда транспортный дирижабль Императорского военно-воздушного флота величаво взмыл в воздух, я еще долго не мог отойти от иллюминатора, высматривая в небольшой толпе провожающих Ладу с детьми. От этого занятия меня отвлек хмурый полковник, молча зашедший в мой кубрик и выставивший на стол бутылку «шуста».
Военно-транспортный дирижабль, огромнейшая сигара, выкрашенная в невнятный серо-голубой цвет… эдакий воздушный камуфляж, изнутри оказался огромным, прорезанным мощными стальными фермами лабиринтом, с многочисленными трубопроводами, сияющими надраенной медяшкой, забранными в мелкую сетку матовыми плафонами под низкими потолками и металлическими же решетчатыми фальшполами, под которыми виднелись все те же вездесущие трубы. Вообще, интерьеры этого «левиафана» чем-то напомнили мне узкие переходы подводных лодок «того света». Правда, это впечатление сохранялось лишь до тех пор, пока я не оказывался в салоне или собственном кубрике. Такого простора ни в одной подводной лодке не увидишь… равно как и иллюминаторов. И вот здесь как раз были и деревянные лакированные панели, самым причудливым образом соседствующие с полированной сталью изогнутых ферм, и изящные в своей простоте настенные светильники под ткаными абажурами, а в салоне имелся даже ковер… удручивший меня своим состоянием. Ну, нельзя так отвратительно относиться к хорошей вещи!
К моему удивлению, экипаж этого монстра насчитывал всего два десятка офицеров и матросов. Нет, в самом деле, даже мне, человеку, помнящему совсем другие средства передвижения и уровень развития техники, трудно представить, что для управления этим дирижаблем достаточно столь небольшого экипажа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
За те три дня, что длился наш полет, Толстоватый облазил транспорт сверху донизу, побывав всюду. От мостика до ходовой, и от трюмов до огневой точки на верхней площадке. И, думается мне, не будь на нем погон, личный состав давно надавал бы любопытному полковнику по репе. Если уж он меня умудрился достать, то что говорить о несчастных матросах?! С другой стороны, пусть скажут спасибо, что он их расспрашивал, не воспользовавшись приемами, весьма активно использующимися в работе его родного ведомства.
Но сегодня Вент Мирославич перещеголял сам себя и умудрился не только увлечь меня своим рассказом, но и вытащить на все ту же открытую площадку, расположенную над «сигарой» и огражденную лишь тонкими стальными тросами, натянутыми меж метровой высоты штырями. Учитывая высоту полета и чудовищно холодный ветер, весьма ненадежная конструкция, должен заметить. И могу сказать честно, даже наличие страхующего линя, крепящегося одновременно к поясу и все тому же тросу ограждения, не делало прогулку по решетчатому узкому мостику менее волнующей. А еще этот респиратор… Вообще, для того чтобы выбраться на эту площадку, нам пришлось весьма серьезно экипироваться. Начиная с тяжелой, подбитой мехом куртки-косухи, шлема с пристегнутой маской респиратора и круглых защитных очков и заканчивая обязательным и довольно тяжелым баллоном с дыхательной смесью в ранце за спиной, поясом с многочисленными чехлами на подвесах и ботинками на магнитной подошве. Космонавты, чтоб его… зато все точно согласно инструкции, отступить от которой нам не позволил следивший за снаряжением матрос.
А вот возможность говорить и быть услышанным, не снимая маски, меня увлекла… Причем настолько, что я умудрился пропустить две трети восторженной речи Вента Мирославича, демонстрировавшего мне что-то вроде накачанной анаболиками картечницы Гатлинга, выросшей до совершенно монструозных размеров. Вращающееся вокруг своей оси двенадцатиствольное убоище, длиной в мой рост, скомпонованное с креслом стрелка, заставило меня передернуть плечами. Если из такой штуки попасть в человека… скажем так, погибшим на поле боя бедолагу уже не объявишь, а вот пропавшим без вести запросто. В пыль разнесет.
– Виталий Родионович, вы меня совершенно не слушаете, – вдруг встрял в мои мысли голос полковника.
– Отчего же, Вент Мирославич… Очень даже слушаю, – возразил я. В ответ Толстоватый хмыкнул, но лезть в бессмысленный спор не стал. А я решил исправиться. – Лучше ответьте, снаряд, используемый в этом… устройстве, не кажется вам избыточным?
– Не сказал бы… – Покачал головой полковник, с энтузиазмом переключаясь на предложенную тему. – Видите ли, сей скорострел предназначен, в первую очередь, для поражения легкобронированных и небронированных частей дирижаблей противника. Весьма эффективное оружие. Конечно, против укрепленной конструктами баллонной части его применение неоправданно, но прицельная очередь по ходовой какого-нибудь рейдера-высотника может наделать немало дел… Так что вопрос преследования в этом случае можно считать снятым.
– А что, Вент Мирославич, дирижаблям уже доводилось участвовать в боевых действиях? Я не имею в виду доставку грузов, разумеется. В полноценных воздушных боях? – поинтересовался я.
– А как же! – закивал полковник. – Но, понятно, не таким, как наш «Буривой». Военные транспорты в бой не идут… если, конечно, не говорить о налетах на конвои…
– И что, неужели вот этими вот… скорострелами воюют?
– Ну что вы… Для серьезного боя на борту артиллерия имеется. Кстати, здесь тоже есть батарея. Небольшая, правда… не желаете взглянуть? – проговорил Толстоватый и, заметив, как я поежился, представив себе ползанья по обшивке дирижабля под ударами холодного и резкого ветра, поспешил добавить: – Орудийные казематы разнесены по бортам основного уровня, так что вновь вылезать на свежий воздух нам не понадобится.
