— Так где же твои зеленые? — повернулся Гога к человеку, который привел их в хату. — Этот?.. Чтобы впредь не врал, всыпать ему двадцать!
Фролова увели.
5
— Григорий Владиславович, — обратился к Бродскому поручик, видя, что тот бросает взгляды на стоящие на столе четвертные и тарелки. — Не находите ли вы, что нам можно воспользоваться этими трофеями?
— А ты сам как считаешь? — ответил Гога вопросом на вопрос.
— Я понимаю срочность и важность задания, но ведь ночью нам ни одного живого мокроусовца не поймать. В кои-то веки!.. «Марш вперед, труба зовет! Черные гусары!» — запел поручик.
Женщины забегали, накрывая на стол. И снова в комнате заиграла гармонь.
— А ты, гимназер? Садись и ты!
— Не могу пить!
— С красными мог, а с нами — не могу! Хорош гусек!
— Ну что у тебя за вид, Сагайдак? Волосы всклокочены. Рубаха без пояса. Босой. Приведи себя в порядок — и за стол! — приказал Гога.
Юра надел ботинки, причесал волосы, даже посмотрелся в зеркало, стоявшее на комоде, и сел за стол.
— А пояс? — спросил Гога. — Твои одноклассники-гимназисты уже щеголяют у нас в офицерской форме. Загоруй-Полесский — прапорщик. Боевой!
— Он старше меня, два раза второгодничал, — ответил Юра. — А пояс, когда мне стало плохо, я снял и не знаю, где он.
Не мог же он признаться, что пояс у него на брюках, и, заправь он рубаху в брюки, будет виден велодок, засунутый за пояс.
— «Коперник целый век трудился, чтоб доказать земли вращенье…» — пропел поручик.
Все выпили.
— Вот что, Сагайдак, заедешь к нам на дачу и скажешь — на днях буду!
— Письмо напишете?
— Осточертело писать! И так каждый день приговоры строчим. А ты очень вырос и возмужал. Надеюсь, поумнел? Я хорошо помню ту дурацкую историю в семнадцатом году. Ты тогда разыскивал в гимназии на чердаке спрятанные нами от реквизиции учебные винтовки, хотел передать их красным.
— Мы же для себя винтовки искали — пострелять!
— Смотри, Сагайдак, чтобы при твоем вздорном характере ты не докатился до банды и мне не пришлось тебя вешать. А тебя, памятуя делишки твоего отца, я повесил бы без сожаления. Распустились, сволочи! — выкрикнул Гога, и лицо его исказилось, глаза закатились под лоб, и он задергался.
Поручик быстро поднес ко рту Гоги стакан с водкой.
Гога перестал дергаться, крикнул:
— Федорчук, любимую!
Федорчук заиграл «Марш вперед, труба зовет!».
Пили, ели, даже плясали. Дуся играла на гармони.
Вернулся выходивший Федорчук и доложил:
— Ну и коня же я вам, ваше благородие, нашел. Серый жеребец! Справный, в теле! Огонь, а не конь!
— Как удалось?
— Да тут же, во дворе, возле повозки рессорной привязан.
— Так это же мой Серый! — Юра вскочил.
— Были ваши, стали наши, как говорят «товарищи»! — Захмелевший Гога злорадно смеялся. — Не дрейфь, орел! Отдам своего донца. Запален, немного да, отощал от переходов, а хорош!
— Ну, Гога, ну, пожалуйста! Он же у нас… — Тут Юру осенила блестящая мысль. — Лидия Николаевна его у нас покупает.
— Мать?
— Ну да… Даже задаток дала… пять мешков муки.
— А ты не того, а?
— Узнает, что ты отобрал, скандал будет. Ты же себе любого коня подберешь, а Серого под тобой убить могут. Ну, Гога, пожалуйста! Мы ведь не богаты, сам знаешь…
Оглушительно захлопали близкие выстрелы. Донеслись крики.
Гога мгновенно оказался возле окна с наганом в руке, поручик — возле другого.
— Федорчук! — крикнул он. — Бегом! Выяснить!..
Юра, Дуся и Фрося со страхом прислушивались: «Неужели поймали Сандетова и Мышонка».
— Идиоты! — визгливым, тонким голосом выкрикивал Гога, глядя на них. Лицо его перекосилось. — К стене или на пол! Жи-во!
Все трое стали у стены. Стрельба на улице прекратилась.
Гога опустил наган. Прислушался.
Вбежал Федорчук:
— Обыскивали дом неподалеку, а там оказали вооруженное сопротивление.
— Партизаны? Схватили?
— Никак нет! Застрелили!
— Идиоты! Кретины! Болваны! Я же приказал!
— Подпоручика господина Спотаки и рядового Лютова наповал уложили и того, что приводил нас сюда, тоже.
— Как было дело?
Федорчук выглянул в дверь и кому-то крикнул:
— Иди доложи!
Вошел молодой унтер-офицер с наглыми глазами. Козырнув Гоге, он с завистью посмотрел на стоявшие на столе четвертные, проглотил набежавшую слюну, откашлялся и начал:
— Так что, когда я повел того человека, которому вы, ваше благородие, приказали всыпать, он вдруг мне и говорит (подпоручик господин Спотаки сзади шел): «Золотые часы хочешь?» А я, значит, слушаю, а у самого в голове: «Ловок, подлец, только это не пройдет, не на таковских, братец, напал». Но вида, конечно, не показываю. И ему: «Кто же от такого подарка откажется?» А он мне: «Пошуруете, говорит, и еще золотишко найдется. Только меня тоже не забудьте…» И вот привел тот человек нас к дому. Стучим — не открывают. Нажимаем дюжее. Дверь высадили. А в доме разодетая барыня. Видная такая из себя, сердитая. «Иуда!» — кричит на того человека. А на нас: «Хамы, бандиты, сейчас отряд придет, перевешает вас!» Ну, подпоручик, извиняюсь, по портрету ей как даст! Да еще раз! Озлился. А этот бывший урядник шепчет: «Шибче ищите, у них золота невпроворот!» Услыхал это подпоручик и обыск объявляет. А она к двери гордо так идет и в руке большую сумку красного бархата несет. «У меня, говорит, муж — полковник. Он вас, мерзавцев, на дне морском найдет, головы посвертывает!» Подпоручик смеется: «Приятно познакомиться, мадам красная полковница», — протягивает ей руку и хвать за сумку да как рванет! Сумка раскрылась. Из нее на пол посыпались — боже ж мои! — кольца, серьги, золотые портсигары, золотые десятки… Увидели мы это и аж задрожали…
Тут унтер закашлялся, воровски метнул взгляд на Гогу и закончил деловым тоном:
— Думали, ваше благородие, что на казначейство Мокроусова наткнулись, на ихнее золото, значит.
— Дальше, дальше что было?! — визгливым фальцетом торопил Гога.
— А дальше, ваше благородие, барынька увидела, что господин подпоручик, я, Лютов и тот человек по полу ползаем и раскатившиеся кольца и золотые десятки собираем. Чтоб порядок был, значит, чтобы кто не украл потом. Да… Увидела да как закричит: «Разбой! Грабят!» Тут дверь из сенцов распахнулась настежь. И выскочил из нее мужчина, извиняюсь, в исподнем, с кольтом и браунингом в руках. Только крикнул: «Держись, красная банда!» Да сразу из двух пистолетов почти что в упор — бах-бах-бах! Мы ведь на карачках… Лютов да тот, кто привел нас, сразу свалились замертво. Господин подпоручик упал, дергается на полу… Хорошо, что я за комод схоронился. Но сделать ничего не могу, винтовка в углу стоит. Ну, тот мужчина к кровати бросился, галифе натягивает и чемодан из-под одеяла вытянул. «Эге, думаю, да это тот золотой чемодан, с которым комиссары на Капсихоре высадились». Слух такой был. Ладно… А подпоручик повернулся на полу на бок, вытащил из кобуры наган и в мужчину — бац! Тот — брык и готов! Барынька — в сенцы, из сенцев во двор. Я выскочил, винтовку схватил и за ней, кричу: «Стой!» Она через тын, и тут я ее из винтовки срезал.
