— Значит, — удовлетворенно хмыкнул Луицци, — графиня будет моей?
— Все зависит от тебя.
— Как же мне ее заполучить?
— Дорогой друг, это вопрос школяра.
— Время идет, а ты все ходишь вокруг да около.
— У нас есть время, — ухмыльнулся Сатана, — не переживай, история госпожи де Серни непродолжительна, впрочем, история ее мужа — тоже. Я расскажу тебе все в карете, ты отвезешь меня в предместье Сен-Жермен, мне нужно навестить одну юную благочестивую особу.
— Я думал, — удивился Луицци, — ты передвигаешься по воздуху.
— Порою. Но из-за этих ненормальных я слегка перепил и боюсь запутаться в печных трубах.
— Ты меня озадачил; я же не знаю, где живет графиня.
— Улица Гренель{386}, Сен-Жермен, номер …; сначала я буду неподалеку, потом направлюсь в Министерство внутренних дел.
— Ты собираешься заняться политикой?
— Да. Я должен заняться выборами в N…
— Когда я уже выставил свою кандидатуру?
— Я и не знал, что ты принял решение.
— Да, принял, только скажи мне одну вещь.
— Какую?
— Рассказ госпожи де Карен — правда?
— Совершеннейшая правда.
— Господин де Серни не был ее любовником?
— Конечно нет!
— И я имею право подтвердить это его жене?
— Она в этом уверена так же, как и ты.
— Уверена, как и я? Чего же она хочет от меня?
— Я могу сказать, чего она хочет от тебя, говоря твоим языком. Она хочет знать, откуда тебе известно, что господин де Серни не был любовником госпожи де Карен.
— Достаточно будет моего заверения, чтобы ее убедить.
— Возможно, ведь она уже убеждена, — рассмеялся Дьявол, — но это не объяснит ей, почему ты-то так уверен.
— Открыть ей, что я прочел письмо Луизы?
— Это было бы самым простым и разумным, но в то же время означало бы навсегда потерять надежду на ее расположение.
— Значит, у нее есть другой?
— Слышишь, уже бьет полдесятого. Садимся в экипаж.
— Ты хочешь надуть меня, — сказал Луицци и позвонил, требуя карету.
— Нет, искренне тебя уверяю, ты узнаешь о госпоже де Серни все, что можно, во всяком случае, все, что ты должен знать.
Минуту спустя они сидели в карете, направляясь в предместье Сен-Жермен. — Теперь, будь добр, начинай историю госпожи де Серни.
— Ну, слушай, вот она.
II
История госпожи де Серни
Устроившись в углу кареты, Дьявол начал:
— Представь себе, я еду к молоденькой женщине, которая, без сомнения, просто исключение для нашего времени. Она мила, грациозна, прекрасно сложена, белокожа; она хорошего происхождения, одним словом, достойная женщина, ни больше, ни меньше; такая не допустит компрометирующей связи или любовного приключения. Тем не менее определенная страстная восторженность и большая самоуверенность позволяют сделать из нее, если она попадет в надежные руки, очередную заурядность, погрязшую в несметном количестве маленьких тайных грешков и скандалов за закрытыми дверями. Впрочем, женщины и почти всегда их мужья подобное существование почитают за счастье.
— Ты рассказываешь историю госпожи де Серни?
— Всему свое время, — ответил Дьявол и продолжил: — Одно время я полагал, что мне нет смысла тратить время на эту крошку, и оставил людям заботу развратить ее. Но ее мать вздумала доверить дочь заботам старого кюре, и тот обратил к религии пылкую душу, которую я намеревался использовать себе во благо. Помимо того, кюре добросовестно выполнял свой долг, настойчиво предохраняя ее от любого неправильного шага. Моя маленькая барышня превратилась в набожную и серьезную особу; она вышла замуж по любви, выбрав в мужья достойного человека, стала порядочной женой, потом чуткой и бдительной матерью двух милых детишек. Я посчитал, что это уж слишком, и занялся приведением ее превосходных качеств в соответствие с моими представлениями. «Черт возьми, сударыня! — сказал я себе. — Вы набожны — я сделаю Вас ханжой, настойчивы — я сделаю Вас упрямой, скромны — я сделаю Вас стыдливой до глупости, бдительны — я сделаю Вас подозрительной; ваш дом рай — я сделаю его адом».
— Какая жестокость!
— Оставь! — хмыкнул Дьявол. — Я больше всех вас похожу на христианина, я отношусь к ближнему, как к себе самому.
— Каким же милым способом ты добился своего?
— Тем же, каким она заработала все свои прекрасные качества.
— Как это? — не понял барон.
— Она стала безупречной особой благодаря стараниям добродетельного наставника, я дал ей наставника безнравственного.
— Чтобы он подорвал твердые принципы этой женщины и перечеркнул старания благочестивого кюре?
— Да нет! — Дьявол вальяжно развалился на шелковых подушках кареты. — Я не подкапывался под добродетель, я просто воспитывал ее сверх меры. Чтобы разрушить здание, есть два превосходных способа: разрушить фундамент или перегрузить верх. Я догадался воспользоваться самым оригинальным из всех изобретенных до сих пор убеждений.
— Что за убеждение?
— Нужно сказать, что существует некая религиозная мораль, согласно которой грехом считается все, что доставляет удовольствие. Аскеты и трапписты — вот секты, проповедующие эту мораль. Для них преступление не только съесть больше, чем необходимо, но и делать это с удовольствием — грех. Итак, я сначала сделал моего кюре главным викарием, заставив поверить в его собственные заслуги, — маленькая мимоходная подножка его добродетели, затем я заменил его молодым, еще тепленьким после семинарии и теологических дискуссий священником из разряда аскетов и направил к нему мою душку.
— И он в нее влюбился?
— Святый Боже! Святый Боже! Дорогой мой, как вы порой бываете глупы! — огорчился Дьявол. — Право, вы меня расстраиваете. Я же сказал, что воспользовался оригинальным убеждением. По-моему, это не имеет ничего общего с тривиальной и набившей оскомину историей влюбленного духовника.
— Ладно, оставим это. — Барона оскорбило восклицание Дьявола. — Так какое убеждение ты выбрал?
— То самое, о котором я упомянул и которое состоит в том, что любое удовольствие считается грехом, приводя к самым поразительным мукам совести. Итак, однажды моя милая набожная особа во время исповеди…
— Она на самом деле так набожна?
— Настолько, что носила власяницу.
— Как власяницу?
— Да вот так, власяницу.
— Где, черт возьми, их берут в наше-то время?
— Там, где люди твоего сорта не могут их увидеть, тем более что женщины, которые их носят, не имеют привычки выставлять себя напоказ.
— Должно быть, это занятное зрелище — богомолка!
— О да! — Дьявол сладострастно облизнулся. — Вот уж кто необычайно вкусен, чрезвычайно пикантен, восхитительно сладок! Влюбленная святоша — это рагу с медом и перцем: сладость и горечь обволакивают и обдирают нёбо, но для такого лакомства желудок должен быть покрепче твоего. Чтобы вкушать подобного рода любовь, нужно иметь закаленный желудок, такой, как у моего обжоры-архиепископа, кстати, нередко сластолюбие и чревоугодие прекрасно себя чувствуют под одним и тем же платьем. Но вернемся к нашей богомолке в исповедальне. Вот наш диалог…
— Так там был ты?
— Везде, где зло, там и я. Говорил аббат Молине, но суфлером был я. Итак, спокойно, елейным голосом я говорю моей курочке: «С тех пор как я стал вашим духовным наставником, дочь моя, я признаю, что во многом вы на правильном пути к спасению. Но меня терзает сомнение. Когда встречаешь добродетель такой чистоты, как ваша, кажется, что она претендует на совершенство, но разве можно обладать тем, что принадлежит лишь Господу Богу?»
— Это ты сказал, Сатана?
— А почему бы и нет? — ухмыльнулся Дьявол. — Бог совершенен, ведь он создал меня. Он совершенен уже потому, что он это сделал, ибо, если зло исходило бы не от меня, ему самому пришлось бы этим заниматься, и тогда к черту покатилось бы все его совершенство. Но ты меня без конца перебиваешь. На мои слова святоша ответила:
«Я хорошо подумала и, уверяю вас, не вспомнила ни одного другого греха, кроме того, в котором уже призналась».
«Но зачастую грехи совершаются по незнанию».
«Какие грехи, отец мой?»
«Серьезные».
«О, я от них избавлюсь! Говорите, я слушаю вас».
«Ответьте мне искренне: сколько времени прошло со дня ваших родов?»
«Полтора года».
«Полтора года! Два раза по девять месяцев, — произнес я мрачным голосом, — целых восемнадцать месяцев вы жили целомудренно, соблюдая воздержание?»
«Я замужем, отец мой, и полагаю, что подчинение желаниям мужа не означает нарушения устоев веры».
«И каков результат исполнения этих желаний?»
«Отец мой, я не знаю, что ответить и…»
