— Не слишком ты быстро движешься к цели, парень, — хихикнул старик. Джули посчитал, что тот вполне мог бы и промолчать. Он тронулся в путь и вскоре уже переправился через реку.
Всю дорогу его преследовало воспоминание о событии, происшедшем несколько лет назад в Форт-Смите. Торговец хлопком, один из самых приятных людей в городе, отправился по делу в Мемфис, а его жена в его отсутствие заболела. Они пытались послать ему телеграмму, чтобы сообщить печальные новости, но он уже находился на пути назад и телеграмму не получил. Звали того человека Джон Фишер. Въезжая в Форт-Смит, Джон Фишер заметил похоронную процессию около церкви. Как человек душевный, он подъехал, чтобы узнать, кого хоронят, а все люди остановились как вкопанные, потому что хоронили его жену. Джули помогал закапывать гроб. Он никогда не забудет выражения лица Джона Фишера, осознавшего, что он опоздал всего на один день — его жена умерла накануне в полдень. Несмотря на отменное здоровье, Джон Фишер после этого прожил всего год. Если он встречал на улице кого-нибудь из тех, кто ухаживал за его женой во время болезни, он всегда спрашивал:
— Как ты думаешь, Джейн бы поправилась, если бы я раньше вернулся? — Все говорили ему, что нет, ты ничего не смог бы изменить, но Джон Фишер им не верил.
У Джули не было оснований думать, что Эльмира больна, но тем не менее он настолько беспокоился, что ненавидел всяческие отсрочки. К счастью, новая лошадь оказалась сильной и выносливой. Джули гнал ее без устали, останавливаясь только тогда, когда чувствовал, что лошади необходим отдых. Он внимательно за ней присматривал, понимая, что не может себе позволить потерять и этого коня. У него оставалось всего два доллара плюс немного кофе и бекона и ружье. Он надеялся подстрелить антилопу, но ему не везло. Так что в основном он пробавлялся беконом.
Около реки Репабликан его снова постигла неудача. Он остановился на ночь на небольшом пригорке, вконец вымотанный, и, спутав ноги лошади, заснул как убитый. Но спал плохо. Ночью он почувствовал жгучую боль в ноге, но слишком хотел спать, чтобы взволноваться всерьез. Наверное, его покусали красные муравьи.
Проснулся он от резкой боли и увидел, что правая нога у него распухла так, что ему пришлось вспороть штанину, чтобы выяснить, в чем дело. Он увидел следы змеиных зубов прямо под коленкой. По-видимому, ночью к нему подобралась змея, а поскольку он спал не спокойно и вертелся, то напугал ее. Он не слышал звуков гремушки, но то могла быть молодая змея или какая-нибудь, потерявшая свою гремушку.
Сначала он до смерти перепугался. Его ужалили ночью, яд уже несколько часов находился в организме. Поздно уже было делать надрез и высасывать яд. Лекарствами он не запасся и помочь себе ничем не мог. Со своего холма он мог видеть далеко на север вдоль реки, до самой Небраски, как ему казалось. Обидно, что такое случилось почти на виду у того места, куда он направлялся. У него и вода почти кончилась, поскольку, находясь так близко от реки, он не слишком ею запасался.
На холме негде было спрятаться от солнца. Он прикрыл лицо шляпой и лег головой на седло, стыдясь собственной беспечности. Он впал в забытье и вел долгие разговоры с Роско. Он ясно видел его лицо. Роско вроде не винил его в своей смерти. Если ему самому суждено умереть тоже, это уже большого значения не имело.
Но Джули не умер. Однако нога болела ужасно. Ночью начался дождь, и ему ничего не оставалось, как сжаться под одеялом. Зубы начали стучать помимо его воли. Он чувствовал себя настолько скверно, что не возражал бы умереть.
Но утром на жарком солнце он быстро обсох. Ощущал слабость, но умирать вроде не собирался. На ногу он старался не смотреть. Она выглядела так скверно, что он не знал, что и думать. Попадись ему доктор, тот наверняка отрезал бы ее, и все тут. Если Джули пытался согнуть ее хоть чуть-чуть, его пронизывала резкая боль, но тем не менее ему необходимо было добраться до реки, иначе он умрет от жажды, несмотря на дождь. Он был так слаб, что не смог собрать воду.
Джули встал, но не смог опереться на правую ногу. Он перевалился животом через лошадь и доехал до реки. Прошло три дня, прежде чем у него хватило сил вернуться за седлом. Поездка к реке вымотала его на столько, что у него не было сил пуговицу расстегнуть. Рано утром ему удалось подстрелить журавля, и мясо несколько взбодрило его. Нога все еще не пришла в норму, но и не отвалилась. Он уже мог слегка на нее наступать.
Через пять дней после того, как его ужалила змея, он оседлал лошадь и поехал вдоль реки. После Доджа ему не встретился ни один человек. Он беспокоился по поводу индейцев, в его состоянии он стал бы для них легкой добычей, но вскоре Джули настолько устал от одиночества, что не прочь был бы даже встретить одного-двух индейцев. Он уже начал сомневаться, а есть ли во обще люди здесь, на севере.
Ближе к Небраске равнина приобрела коричневый оттенок. Хотя Джули уже убедился, что скорее всего не умрет, он постоянно мучился от приступов головокружения, когда в глазах мутилось и выделялась обильная слюна. Ночью он просыпался от того, что говорил с Роско. Его это смущало, хотя вокруг никого не было.
Но он продолжал ехать. Ручьи стали попадаться чаще, и он перестал беспокоиться насчет воды. Однажды ему показалось, что он заметил вдалеке всадников, но когда он повернул к ним, то увидел двух бизонов, потерянно стоящих посреди прерии. Джули было прицелился в одного, но решил, что такого количества мяса ему не нужно, а если он убьет одного, другому будет так же одиноко в прерии, как и самому Джули. Он поехал дальше и вечером убил большую дикую курицу, бросив в нее камень.
Через три дня он увидел Платт, извивающийся между холмами. Вскоре он напал на наезженную фургонами дорогу и дальше придерживался ее.
Немного погодя он заметил одинокий деревянный дом в полумиле от реки. Рядом располагалось несколько загонов и сараев, и недалеко пасся довольно большой табун лошадей. Джули захотелось заплакать — это значило, что он все-таки не заблудился. Никто не станет строить дом, если поблизости нет города. После стольких одиноких недель в прерии он понял, что любит города, хотя, вспомнив, что ему пришлось пережить, он уже не слишком надеялся найти Элли. Разве способна женщина преодолеть такое расстояние?
Когда он приблизился к дому, то заметил старика, едущего от реки на лошади, с которой стекала вода. К северу от реки Джули заметил еще лошадей. Старик был сед и по виду явно мексиканец. Через седло перекинуто ружье. Джули остановился, чтобы подождать старика.
Старик смотрел главным образом на его ногу. Джули и забыл, как безобразно он выглядит, он даже запамятовал, что нога все еще желтая и голая, поскольку он срезал штанину, когда конечность слишком распухла.
— Плохо дело? — спросил старик по-английски.
— Было хуже, — ответил Джули. — Огаллала далеко?
— Двадцать миль, — сказал старик. — Я — Чоло. Пройдите в дом. Вы наверняка голодны.
Джули не стал спорить. Он почти забыл, что люди могут есть за столом, в доме. Он столько времени продержался на полусыром беконе или дичи, что засмущался при мысли о нормальном столе. Он знал, что вид его непрезентабелен.
Приближаясь к дому, он неожиданно услышал взрывы смеха. Из-за угла выбежала маленькая девочка, за которой гналась другая, немного побольше. Первая забежала в один из сараев, рассчитывая спрятаться, но сестра настигла ее в дверях, и они принялись возиться и визжать. Старшая девочка пыталась надеть что-то на шею младшей, и наконец ей это удалось, после чего маленькая начала подпрыгивать, а старшая, смеясь, убежала.
Когда они подъехали к крыльцу, из дома вышла женщина в сером платье и фартуке и с младенцем на руках. Она явно была не в духе, потому что крикнула что-то девочкам, которые прекратили верещать, посмотрели друг на друга и медленно пошли к дому. Младенец на руках женщины жалобно скулил, но определенно производил меньше шума, чем девочки. Женщина обратилась к старшей, которая что-то ей объясняла, а младшая, в свою защиту, показывала в сторону сарая. Женщина выслушала их и начала быстро говорить, ругая девочек, так решил Джули.
