ты его осудить? Может, все это к лучшему. Они хотят, чтобы Эйла осталась здесь, они больше похожи на плоскоголовых… на людей из клана. И ее здесь любят. Да, ее любят. Разве не этого ты хотел для нее? Быть принятой за свою, быть любимой кем-то… Но я люблю ее! О Великая Мать! Как могу я помешать этому? Это единственная женщина, которую я так любил! Я не хочу, чтобы ей было плохо, я не хочу, чтобы она покинула меня… Почему она? О Дони, почему это должна быть именно она? Может быть, мне надо уйти отсюда? Так и есть, я должен уйти», – думал он, на мгновение потеряв способность ясно рассуждать.
Джондалар прошел к Львиному очагу и, перебив разговор вождя стоянки и Мамута, воскликнул:
– Я ухожу. Что я могу взять с собой? – В глазах его сквозило безумное нетерпение.
Вождь и шаман понимающе переглянулись.
– Джондалар, друг мой, – сказал Талут, похлопывая его по плечу, – мы будем рады дать тебе с собой все, что нужно, но уйти сейчас ты не можешь. Весна приближается, но посмотри вокруг: видишь, какая метель, а поздние метели – самые опасные.
Джондалар притих, поняв: уйти немедленно никак не получится. Никто в здравом уме не отправится сейчас в дальний путь.
Талут заметил, что напряженные мышцы Джондалара расслабились, и продолжил:
– Весной начнутся паводки, а по пути встретится немало рек. Но потом, ты не вправе так просто покинуть нас – разве можно провести зиму с мамутои и не поохотиться с нами на мамонтов! Тебе больше не представится такого случая. Первая охота будет в начале лета, вскоре после того, как мы все отправимся на Летний сход. Как раз тогда придет лучшее время для охоты. Ты окажешь мне большую честь, если останешься здесь по крайней мере до первой охоты. Я был бы рад, если бы ты показал нам свое искусство метания копья.
– Да, конечно, я думал об этом, – сказал Джондалар. Потом он поглядел высокому рыжеволосому вождю в глаза. – И все еще думаю, Талут. Ты прав. Я остаюсь.
* * *
Мамут сидел, скрестив ноги, на том месте, где он чаще всего любил предаваться медитации, – рядом со своей постелью, на помосте, где хранились запасные оленьи шкуры. На сей раз он не столько медитировал, сколько просто думал о том о сем. С той ночи, когда его разбудили рыдания Эйлы, он все больше убеждался: уход Джондалара привел Эйлу в отчаяние. Ее муки глубоко тронули его. Хотя она и пыталась скрыть свои чувства от большинства людей, ему бросились в глаза кое-какие подробности ее поведения, которые прежде он пропустил бы. Она искренне рада была обществу Ранека и смеялась его шуткам – но в глубине души она была подавлена, и забота и внимание, проявляемые ею к Волку и лошадям, тоже были признаком ее отчаянной тоски.
Мамут обратил внимание и на своего сегодняшнего гостя – в поведении Джондалара сквозила такая же тоска. Видно было, что в душе его царит полный хаос, хотя он и старается скрыть это. После его отчаянной попытки покинуть лагерь в разгар бури старый шаман стал не на шутку опасаться, что здравый смысл покидает Джондалара при мысли о разрыве с Эйлой. В глазах старика, который привык тесно общаться с духовным миром Мут и провидел Ее суд, – это означало нечто более глубокое, чем просто проявление юношеской страсти. Быть может, у Великой Матери и на его счет есть какие-то планы, – планы, в которые как-то вовлечена и Эйла.
Хотя Мамут и боялся размышлять об этом, он не мог отделаться от вопроса: зачем Она показала ему, что таится за безмолвными чувствами этой пары? Он, конечно, не сомневался, что Ей все подвластно, – но, может быть, зачем-то Ей в этом случае понадобилась его помощь?
А пока он обдумывал, стоит ли распознавать веления Великой Матери и как это сделать, в очаге Мамонта показался Ранек, как обычно в поисках Эйлы. Мамут знал, что, взяв волчонка, она отправилась на прогулку верхом на Уинни и скоро вернется. Ранек огляделся, заметил старика и поздоровался с ним.
– Знаешь ли ты, где Эйла, Мамут? – спросил он.
– Да. Она вышла пройтись со своими животными.
– То-то ее не видно.
– Ты достаточно с ней видишься, Ранек.
Ранек хмыкнул:
– Хотелось бы побольше.
– Она ведь не одна пришла сюда, Ранек. Разве у Джондалара нет кое-каких преимущественных прав?
– Может, и были, но он же сам от них отказался. Он покинул этот очаг. – Мамут заметил, что Ранек пытается защищаться.
– Думаю, их все еще связывает сильное чувство. И они могли бы воссоединиться, будь у них случай восстановить свою прежнюю глубокую близость, Ранек…
– Если ты хочешь, чтобы я отступил, Мамут, – извини, но слишком поздно. Я тоже испытываю глубокое чувство к Эйле. – Голос Ранека дрогнул от волнения. – Мамут, я люблю ее, я хочу соединиться с ней, разделить с ней очаг. Мне пора завести себе женщину, и я хочу, чтобы ее дети играли в моем очаге. Я никогда не встречал женщины, подобной ей. Она – та, о которой я мечтал всю жизнь. Если бы я только мог уговорить ее – я хочу, чтобы мы объявили о нашем союзе во время Праздника Весны и поженились этим летом.
– Ты уверен, что хочешь именно этого, Ранек? – спросил Мамут. Он хорошо относился к Ранеку и знал: Уимез был бы рад, если бы темнокожий мальчик, с которым он когда-то вернулся из путешествия, нашел себе женщину и осел здесь. – Немало женщин мамутои были бы рады соединиться с тобой. Как насчет той хорошенькой рыжеволосой женщины, с которой ты уже был почти помолвлен? Как ее имя? Треси? – Мамут был уверен: если бы в душе Ранека что-то зашевелилось, он покраснел бы при упоминании этого имени.
– Я скажу… Я скажу: извини. Ничего не могу поделать. Никто мне не нужен, кроме Эйлы. Она сейчас принадлежит к племени мамутои. Она может соединиться с мамутои. Я хочу, чтобы это был я.
– Если это предопределено, Ранек, – ответил Мамут, – это случится, но запомни вот что: Эйла избрана Великой Матерью для некоей цели и ей дано много даров. Что бы она ни решила и что бы ты ни решил, Мут избрала ее первой. Любой мужчина, который соединит с ней свою жизнь, свяжет себя и с ее Предназначением.
Глава 25
Когда древняя земля повернула свой северный лик к великой сияющей звезде, вокруг которой она вращается, даже пространства,
