сказала она.
– Не сдерживай слезы, если чувствуешь, что тебе необходимо поплакать. Но это еще не конец, Эйла.
– Я знаю, – кивнула она. Потом повернулась к нему и спросила: – Но почему?
– Когда-нибудь ты узнаешь почему. Я верю, что твоей жизнью управляют могучие силы. Тебе предназначена особая судьба. Ты несешь нелегкий груз. Посмотри, через что ты уже успела пройти. Но в твоей жизни будет не только печаль, будут и большие радости. Ты любима, Эйла. Ты притягиваешь любовь. Она дана тебе, чтобы ты смогла нести этот груз. В твоей жизни всегда будет любовь… может быть, слишком много…
– Я думала, Джондалар любит меня…
– А почему ты решила, что он тебя не любит? Тебя любят очень много людей, включая и меня, старика, – улыбаясь, сказал Мамут, и Эйла улыбнулась в ответ. – Даже волк и лошади тебя любят. Разве мало было людей, которые любили тебя?
– Ты прав. Иза любила меня. Она была мне матерью. Не имеет значения, что не она меня родила. Умирая, она сказала, что очень любит меня… Креб любил меня, хотя я и разочаровала его, причинила ему боль.
Эйла немного помолчала.
– Уба любила меня… и Дарк… – Она вновь замолчала. – Мамут, ты думаешь, я увижу когда-нибудь снова моего сына?
Шаман подумал, прежде чем ответить:
– Сколько времени прошло с тех пор, как ты последний раз видела его?
– Три… нет, четыре года. Он родился ранней весной. Ему было три года, когда я ушла. По годам он близок к Ридагу.
Вдруг Эйла посмотрела на старого шамана и возбужденно продолжила:
– Мамут, Ридаг – смешанный ребенок, как и мой сын. Если Ридаг может жить здесь, почему не может Дарк? Ты уходил на полуостров и возвратился, почему я не могу пойти и привести сюда Дарка? Это же не очень далеко.
Мамут нахмурился, думая, что ответить.
– Я не могу дать тебе ответа, Эйла. Только ты сама можешь. Но ты должна очень серьезно подумать, прежде чем решить, что будет лучше не только для тебя, но и для твоего сына. Ты – мамутои. Ты выучила наш язык, приняла многие наши обычаи, но тебе еще многое предстоит узнать о нашей жизни.
Эйла не слушала слов, тщательно подбираемых шаманом. Ум ее был занят другим.
– Если Неззи взяла ребенка, который даже не мог говорить, почему нельзя привести ребенка, который умеет говорить? Дарк мог бы выучить язык, мог бы подружиться с Ридагом. Дарк мог бы помогать ему, приносить вещи для него. Дарк хорошо бегает.
Мамут не прерывал восторженное перечисление Эйлой достоинств Дарка, пока она сама не остановилась. Затем он спросил ее:
– Когда ты хочешь отправиться за ним, Эйла?
– Как только смогу. Этой весной… Нет, весной очень трудно странствовать, много воды. Нужно подождать до лета. – Эйла помолчала. – Или нет. Этим летом будет Сходбище клана. Если я не попаду туда до их ухода, придется ждать их возвращения. Но к тому времени Ура будет с ними…
– Девочка, которая была обещана твоему сыну? – спросил Мамут.
– Да, через несколько лет они соединятся. Дети клана созревают быстрее Других… быстрее меня. Иза думала, что я никогда не стану женщиной. Я созревала так медленно по сравнению с девочками клана… Наверное, Ура уже стала женщиной, готовой иметь мужчину и собственный очаг. – Эйла нахмурилась. – Она была ребенком, когда я видела ее, а Дарк… Последний раз, когда я видела Дарка, он был маленьким мальчиком. Скоро он будет мужчиной, готовым соединиться с женщиной, которая может иметь детей. А у меня даже нет мужчины. Женщина моего сына заведет ребенка прежде меня.
– Ты знаешь, сколько тебе лет, Эйла?
– Точно не знаю. Я всегда считаю мои года в конце зимы, сама не знаю почему. – Она опять нахмурилась. – Думаю, пора добавить еще год. Это значит, мне уже… – Она закрыла глаза, сосредоточенно подсчитывая. – Мне уже восемнадцать лет, Мамут. Я старею!
– Тебе было одиннадцать, когда ты родила сына? – удивился Мамут. – Я знал девочек, которые стали женщинами в девять или десять лет, но это очень рано. Лэти еще не женщина, а ей уже двенадцать.
– Скоро она ею станет, – сказала Эйла.
– Думаю, ты права. Но ты не такая уж старая, Эйла. Диги семнадцать лет, но она не познает мужчину до этого лета, когда будет Летний сход.
– Правильно, и я обещала, что приму участие в ее Брачном ритуале. Не могу же я быть сразу и на Летнем сходе, и на Сходбище клана. – Она побледнела. – Во всяком случае, на Сходбище клана меня не будет. Я даже не уверена, смогу ли вернуться в клан. Я проклята. Я мертва. Даже Дарк может подумать, что я – дух, и испугается меня. О Мамут, что мне делать?
– Ты должна очень серьезно обдумать все, прежде чем решать, что лучше, – ответил он. Эйла выглядела расстроенной, и он решил сменить тему. – Но у тебя есть время. Еще не весна, хотя Праздник Весны наступит прежде, чем мы осознаем это. Ты подумала о священном корне и о церемонии, о которой рассказывала? Ты очень хочешь включить эту церемонию в Праздник Весны?
Эйла похолодела. Эта идея пугала ее, но Мамут будет там и поможет ей.
– Хорошо, Мамут. Да, я сделаю это.
* * *
Джондалар тотчас понял, что взаимоотношения между Эйлой и Ранеком изменились, хотя ему и не хотелось это признать. Он наблюдал за ними несколько дней, пока в конце концов не был вынужден согласиться с фактами: Ранек разве что не переселился в очаг Мамонта, и Эйла с радостью и гостеприимством встречала его. Сколько бы он ни уговаривал себя, что все к лучшему и что следует предоставить события их естественному ходу, он никак не мог преодолеть боль утраты, заглушить обиду и ревность. Казалось бы, ведь это он сам, по своей воле, оставил Эйлу, отказался делить с ней постель и очаг. Но теперь он ощущал себя покинутым, брошенным ею.
«Не много же им потребовалось времени, – думал Джондалар. – Он уже на следующий день оказался здесь, стал за ней увиваться, а она еле дождалась, пока я уйду от нее, чтобы начать привечать его. Словно заранее поджидали, пока я сделаю это. Я должен был это предвидеть… В чем ты ее обвиняешь, Джондалар? – сказал он себе. – Ты ведь сам ушел, она тебя не гнала. После того первого раза она не ушла к нему. Она была здесь, рядом, хотела снова стать твоей, и ты знал это. Ну а теперь она готова принадлежать ему. А ему не терпится. Можешь ли
