— Чуть ниже ноги, — тяжело переводя дух, проговорил Антуан. — Так… Передохнем немножко?.. Нет?.. Тогда пошли… Осторожнее, Жак, не зацепись за ключ стенного шкафа… Мужайтесь. Скоро дойдем. Внимание, поворот… — Еще издали он заметил, что в ванной топчется Мадемуазель и обе служанки. — Уйдите, уйдите оттуда, — крикнул он им. — Нас пятерых хватит. А вы, Клотильда и Адриенна, пока перестелите постель и нагрейте ее грелками… Теперь взяли. Так, хорошо. Проходите в дверь боком. Так… Да не кладите вы его, черт побери, на пол. Подымайте! Еще выше! Давайте сначала подымем над ванной… А потом потихоньку опустим. Конечно, вместе с простыней. Держите крепче. Осторожнее. А сейчас понемногу опускайте. Еще чуточку. Так… Эх, черт, она столько воды набухала, что через край перельется. Опускайте…
Тяжелое тело, лежавшее в провисшей под ним простыне, медленно погружалось в ванну, вытеснив равный своему объему объем воды, которая, брызнув во все стороны, облила носильщиков, затопила весь пол, выплеснулась даже в коридор.
— Готово, — объявил Антуан, отряхиваясь. — Десять минут можно передохнуть.
Господин Тибо, несомненно, почувствовав тепло воды, на минуту перестал кричать, но тут же завопил еще громче. Он судорожно барахтался, но, к счастью, руки и ноги запутались в складках простыни, что сковывало его движения.
Однако мало-помалу его возбуждение стихло. Он уже не кричал, а только постанывал: «Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!» А вскоре перестал и стонать. Он явно испытывал огромное чувство физического комфорта. Даже его «ой-ой-ой» походили теперь на легкие вздохи удовольствия.
Все пятеро, стоя прямо в воде, толпились у ванны, каждый не без страха прикидывал, как действовать дальше.
Внезапно г-н Тибо открыл глаза и громко проговорил:
— А это ты?.. Только не сегодня… — Он огляделся, но, очевидно, не понял, где находится и что его окружает… — Оставьте меня, — добавил он. (Это были первые за два дня слова, которые он произнес разборчиво.) Потом замолк, но губы его шевелились, будто он читал про себя молитву; и даже что-то невнятно пробормотал. Антуан, напрягши слух, не без труда различил несколько слов:
— Святой Иосиф… Покровитель умирающих… — И потом: — …бедные грешники…
Веки его снова смежились. Лицо было спокойно, дышал он неглубоко, но ровно. Уже одно то, что не было слышно криков, стало для всех нечаянным отдохновением.
Вдруг старик хихикнул до удивления четко, совсем по-детски. Антуан и Жак переглянулись. О чем он думает? Глаза его по-прежнему были закрыты. Тогда достаточно ясно, хотя и осипшим от беспрерывного крика голосом Оскар Тибо снова затянул припев той самой песенки, которую пели ему в детстве и которую напомнила ему Мадемуазель:
Гоп, гоп! Трильби, вперед!Гоп, гоп! Милая ждет.
Он повторил: «Гоп! Гоп!» Потом голос его спал.
Антуан, испытывая чувство неловкости, боялся поднять глаза. «Милая ждет, — повторил он про себя. — Безвкусно, надо сказать, до предела. Что-то подумает Жак?»
Жак испытывал точно такое же чувство: ему было неловко не оттого, что он слышал, а что слышал не он один; каждый из них был смущен за другого.
Десять минут прошло.
Антуан, не спуская глаз с ванны, вслух обдумывал обратный путь.
— Нести его в мокрой простыне нельзя, — вполголоса произнес он. — Леон, принесите-ка матрас с раскладной кровати. И попросите у Клотильды полотенца, которые она нагревала.
Матрас бросили прямо на мокрые плитки. Потом, по команде Антуана, взялись за углы простыни, с трудом вытащили больного из ванны, и, хотя с него ручьем стекала вода, положили на матрас.
— Вытрите его побыстрее, — продолжал Антуан. — Так. А теперь заверните в одеяло и подсуньте под него сухую простыню. Давайте поторопимся, а то как бы он не простудился…
«А если и простудится, что из того?» — тут же подумал он.
Он обвел ванную глазами. Кругом стояла вода. Матрас, простыни валялись в луже. Кто-то опрокинул стул, стоявший в углу. Казалось, в ванной комнате только что разыгралась какая-то страшная сцена во время наводнения.
— А теперь по местам, и пошли, — скомандовал Антуан.
Сухая простыня натянулась, тело перекатывалось в ней, словно в гамаке, потом кортеж, спотыкаясь на каждом шагу, шлепая прямо по воде, поднатужился и исчез за поворотом коридора, оставляя после себя мокрые следы.
А через несколько минут больного уже положили на чистую постель; голова его покоилась на подушках, руки вяло лежали поверх одеяла. Он не шевелился и был очень бледен. Казалось, впервые за много дней он не испытывает боли.
Передышке не суждено было длиться долго.
Когда пробило четыре, Жак покинул спальню и стал уже спускаться вниз, чтобы отдохнуть, но в прихожей его перехватил Антуан.
— Скорее! Он задыхается!.. Позвони Котро, Флерюс, пятьдесят четыре — ноль два. Котро — улица Севр. Пусть немедленно пришлют три или четыре кислородных подушки. Флерюс, пятьдесят четыре — ноль два.
— Может, мне сгонять туда на такси?
— Нет. У них есть рассыльный. Только побыстрее. Ты мне нужен.
Телефон находился в кабинете г-на Тибо. Жак ворвался туда так стремительно, что г-н Шаль даже соскочил со стула.
— Отец задыхается, — бросил ему на ходу Жак, хватая трубку. — Алло… Заведение Котро? Нет? Значит, это не Флерюс, пятьдесят четыре — ноль два? Алло, алло… Прошу вас, барышня, это для больного: Флерюс, пятьдесят четыре — ноль два! Алло! Заведение Котро? Чудесно… Говорит доктор Тибо… Да, да… Не могли бы вы…
Жак стоял спиной к двери, опершись локтем на тумбочку, где находился телефонный аппарат. Продолжая говорить, он рассеянно бросил взгляд на висевшее напротив зеркало и увидел открытую дверь, а в рамке этой двери окаменевшую Жиз, которая глядела на него во все глаза.
V
За день до этого на имя Жиз прибыла депеша; это Клотильда с благословения Мадемуазель, но по собственной инициативе послала ее в Лондон в тот самый день, когда Антуан уехал в Лозанну. Жиз тут же отправилась в путь, прибыла в Париж, никого не известив о своем приезде, велела отвезти себя прямо на Университетскую улицу, а там, не спросив ни о чем консьержку — не хватило духу, — с бьющимся сердцем поднялась в квартиру г-на Тибо.
Ей открыл Леон. Уже то, что его вызвали сюда, наверх, было тревожным признаком, и Жиз пробормотала:
— А как господин Тибо?
— Пока еще жив, мадемуазель.
— Значит… — крикнул кто-то в соседней комнате, — значит, это не Флерюс, пятьдесят четыре — ноль два?
Жиз вздрогнула. Что это, галлюцинация?
— Алло, алло… Прошу вас, барышня, это для больного…
Чемодан выпал из ее рук. Ноги подкосились. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Жиз пересекла прихожую и обеими руками с силой толкнула полуоткрытую дверь кабинета.
Он был там, стоял к ней спиной, опершись локтем о столик. Его профиль с опущенными глазами, какой-то нереальный, далекий, нечеткий, вписывался в раму зеркала с позеленевшей от времени амальгамой. Ни на одну минуту она не верила, что Жак умер. Он нашелся, он вернулся к одру отца…
— Алло… Говорит доктор Тибо. Да, да… Не могли бы вы…
Их взгляды встретились. Жак круто повернулся, держа в руках телефонную трубку, откуда долетало неясное бормотание.
— …Не могли бы вы… — повторил он. Горло ему перехватило. Он сделал отчаянное усилие, чтобы проглотить слюну, но ему удалось только выдавить из себя глухое: — Алло! — Он уже не понимает, где находится, зачем звонит по телефону.
— Я вас слушаю, — нетерпеливо сказали в трубке.
Только собрав всю волю, Жак связал воедино разорванные мысли: Антуан, отец, умирает отец, кислород… «Отец задыхается», — напомнил он себе. Мысли путались от рвущихся из трубки звуков. И вдруг волна гнева поднялась в нем против этой непрошеной гостьи. Что она намерена делать? Что она от него хочет? Зачем существует еще на свете? Разве все не кончено, не кончено уже давно?
Жиз не шелохнулась. Ее огромные черные круглые глаза, ее красивые глаза, по-собачьи преданные, кротко мерцали, и их блеск оживлял застывшее от удивления смуглое личико. Она сильно похудела. Не то чтобы Жак определенно подумал, что она похорошела за это время, однако такая мысль пронеслась в его мозгу.
В полной тишине вдруг раздался голос Шаля, словно разорвалась бомба замедленного действия.
— A-а, это вы? — протянул он с глуповатой улыбкой.
Жак нервно прижал телефонную трубку к щеке и, не в силах отвести от этого очаровательного видения отсутствующий взгляд, в котором ему удалось погасить глухую злобу, пробормотал:
— Не могли бы вы прислать… немедленно… кислород с… с рассыльным… Что? Что? Разумеется, в подушках. Для больного, он задыхается…
