Такого избытка в кавалерах Катя давно не испытывала. До конца не доверяют ни одни, ни другие. Все известно, свидетелей полно — из присутствовавших на переговорах выжили двое. Правда, один из секретарей советской делегации до сих пор без сознания — ноги ему ампутировали. Но и без них свидетелей хватает. Однако дело архиважное — протоколов тонны испишут. Вот прибудет из Москвы уполномоченная следственная комиссия…
Или у комиссии хватит ума заранее все правильно истолковать? У всех, кто здесь сейчас руководит, пока здравомыслия хватает. И у белых, и у красных. Тем более что официальная версия не слишком отличается от произошедшего на самом деле.
Кажется, заканчивают. Резанул воздух надрывный похоронный марш. Катя смотрела на гостей, собравшихся у трибуны. Генералы, дамы и господа в штатском, озабоченные, с трудом удерживающие на лицах траурные выражения, адъютанты, штабисты, даже здесь не выпускающие из рук портфели. Вот полковник, нервно шевеля усами, читает телеграфную ленту. Сморкается багровый от слез генерал-майор, за его локоть цепляется потрясающе красивая рыжеволосая фея, комкает у носика крошечный платочек, а глаза шалые, веселые.
Разносится команда, гробы поднимают на плечи…
— Пойдем провожать, Екатерина Григорьевна? — спросил Лемник.
— Помилуйте, господа-товарищи, невозможно же смотреть. Ужасно, просто ужасно. Давайте в госпиталь, хоть немного отдышимся…
Толпа грозно колышется, движется вниз по Бурсацкому спуску. Плывут параллельно красные и белые гробы, блестят штыки, надрывается оркестр. В сторону от общего движения пробиваться трудно. Девушек прикрывает широкий как шкаф Юрченко. Штабс-капитан Лемник вежливо, но энергично расчищает путь.
Две помятые, но чистенькие сестры милосердия в сопровождении четверых мужчин выбираются из толпы. Часть публики потихоньку расползается от Николаевской площади. Уводят кривые переулки вниз. Траурные повязки, российский триколор, вот мелькнул красный бант на лацкане старенького пиджака. Товарищу может и не поздоровиться. Но не сегодня. Пока бухает-рыдает удаляющийся оркестр — перемирие.
Вокруг госпиталя приземистые домишки, столы вынесены во двор, бабы вытаскивают кастрюли с вареной картошкой, хозяева разливают мутный самогон. Тесно: соседи, ребятня, приковылявшие из госпиталя раненые. Печально мяукает вороватый, получивший по заслугам, котяра. И четверо красноармейцев с вокзала, винтовки под рукой, но чинно сидят краснопузые рядом с фельдфебелем-алексеевцем. Поминки.
На ступеньках госпиталя толпятся сестры. Даже сюда доносится далекий гул траурного шествия.
— Мальчика покормим, потом сами пообедаем. Не возражаете? — говорит Катя.
— Как прикажете, Екатерина Григорьевна, — с готовностью отвечает Сморченков. — Ваше благородие, вы как? Не возражаете?
— Ни в коей мере, — Лемник корректно высокомерен. — Командуйте, товарищ уполномоченный.
— Ну и хорошо, — Катя улыбается стражам. — Виту за пайком проводите, пожалуйста. Молоко не забудьте. А я к Алексею Осиповичу загляну. Ненадолго, господа, не волнуйтесь.
Стражи уверены, что у поднадзорной роман с подполковником. Но тактичны. Ну и славно. Вот и сосед Макарова, капитан с раздробленной ключицей, воспитанно пытается отвернуться. Сам Макаров кряхтит, одной рукой сворачивая газету с траурными портретами:
— Ну как там, Екатерина Григорьевна?
— Провожают покойных на вокзал. Народу — тьма. На руках гробы тащат. Так сказать, в едином порыве.
— Опять циничной пытаетесь выглядеть? За войну до победного конца желаете выступить?
— Ну, в Берлин въехать я бы не отказалась. Унтер ден Линден, тачанка цвета слоновой кости, ковры, ящик шампанского, пулемет посеребренный, я этак на него локотком опираюсь, и нога за ногу. Знамя развевается—…Катя покосилась на отвернувшегося капитана и одними губами добавила: — Цвет мне по фигу — хоть триколор, хоть красный.
— Заманчивая картинка. Не соблазняйте.
Катя улыбнулась. Соблазнить Макарова нынче трудно — горло у него забинтовано, правая рука весьма изощренно сломана. Это не считая четырех стальных шариков, что из правого бока извлекли. Заряд, заложенный в потолке, оказался классическим — вместе с взрывчаткой свертки с шариками, вынесенными с машиностроительного завода Мельгозе. И людей, и мебель посекло надежно, недаром гробы сплошь закрытые. Еще хорошо, что второй заряд, над гостиной, не сдетонировал — слишком понадеялся пан Кулаковский на здешние ненадежные электродетонаторы. И вам, товарищ сержант, повезло. И Витке. Собственно, Макарову тоже повезло, легко отделался. Он вообще молодец, Витке с пацаном помог выбраться, когда на выходе из дома стрельба поднялась.
— Екатерина Григорьевна, с папироской помогите, ради бога.
Катя прикурила, отдала папиросу подполковнику. Вынула из-под фартука коробку «Каира»:
— Тренируйтесь. Сиделки не всегда под рукой оказываются.
Подполковник молча повертел пачку. Очень кстати заявились сослуживцы соседа-капитана, преувеличенно громко начали рассказывать о похоронах. На Катю косились против всех приличий — к изумрудным глазам и прочим достоинствам прибавилась аура сказочной амазонки. О дивной уличной погоне в городе много болтали, хорошо еще, что в лицо виновницу безобразия мало кто знал.
— Да, жаль, что я вас в деле «на охоте» не видел, — сказал Макаров, без особого труда разгадывая гримаску гостьи. — Честное слово, не прощу себе, что свалился.
— Удивляете, Алексей Осипович. Приличный человек, а над дамским несчастием смеетесь. Одели бы меня поприличнее, не пришлось бы пошлые представления в неглиже разыгрывать.
— Вы, Катя, очаровательнейшая девушка. И внешне, и вообще. И форма сестры милосердия вам чудо как идет. Но я не о том. Что вы там после взрыва творили? Слухи доходят преинтереснейшие.
— Да ну, вовсе нехорошо там было. Алексей Осипович, я все забываю спросить, вы при генерале Май-Маевском не служили? Ну, там порученцем или адъютантом?
— С какой, извините, стати? — удивился подполковник. — Я, изволите видеть, давно уже из адъютантов выслужился.
— Извините, у меня ассоциации какие-то странные, — Катя поправила фартук.
В последние два дня ее действительно мучили подозрения, что она откуда-то знает о подполковнике Макарове. Что-то такое слышала. Или тот капитаном был? Впрочем, не так уж важно.
— Екатерина Григорьевна, — подполковник постучал по коробке папирос. — Это, я так понимаю, на память?
— С чего вы взяли? Мы здесь, очевидно, надолго.
Макаров вздохнул:
— Конечно, Катя. На всякий случай — успеха. Желаю искренне.
Катя глянула из-под ресниц:
— Выздоравливайте.
— Благодарю. Последний вопрос. Катя, что-то изменится?
— Еще бы. Всегда что-то меняется. Но никогда не меняется необратимо. Всего хорошего, Алексей Осипович.
Рыцари-конвоиры покуривали у распахнутого окна, вежливо и едко обсуждали какой-то бой под Лозовой, в котором посчастливилось участвовать троим из четверых присутствующих. Кажется, обсуждение того сражения занимало все свободное время конвоиров. Упертые ребята, но сдержанные.
Прот сидел в кровати с донельзя измученным видом. Рука на перевязи, рожица капризная. Вита кормила его с ложечки, мальчик страдальчески глотал наваристый супчик.
— Вот еще новости, — сказала Катя. — Совсем расслабился? Может, соску дать?
— Для тайности, — сумрачно прочавкал мальчик. — Сами велели.
— Это ты от Виты конспирируешься? Она тебе «уточку» уже подносила? — жестокосердечно поинтересовалась Катя.
Прот поперхнулся, вытащил руку из перевязи и забрал миску.
— А мне не важко было, — сказала Витка.
Прот выздоравливал со страшной быстротой. Вчера вечером Кате пришлось хамски выставить врача. К мальчику и так имелось слишком много вопросов. Только под предлогом тяжелейшей травмы и глубокого психического потрясения еще удавалось от посетителей отбиваться. Если узнают, что перелом за два дня сросся, придется от любопытствующих отстреливаться.
— Когда, Екатерина Григорьевна? — спросил Прот, облизывая ложку.
— Да сегодня. Чего тянуть? Тем более оказия подворачивается. Ты в порядке?
— Здоров, насколько мне, убогому, позволено. — Прот вздохнул. — А мне так хорошо никогда не было. Кровать чистая, кормят с ложечки.
— Ага, часовые охраняют, — Витка налила молока. — Тикать потребно. И сроки прошли. Не дождутся ведь наши. А, Катерина Еорьевна?
— Мы немножко наверстаем. — Катя глотнула молока. — Надеюсь, парни нас дождутся. Рванем сегодня по холодку. Сувениры только заберем и шмотки. Прот, ты бы к подполковнику зашел. Повисни на Вите и добреди, шатаясь. Поправь ему маленько руку, если не сложно.
Мальчик и Вита переглянулись.
