Энди разлил чай по кружкам, и все, кроме Семимеса, уселись за стол. Он же, покопавшись в своём мешке, извлёк из него оранжевый мешочек и красивую коробочку, из тех, что делают лесовики для хранения вспышек.
– Дорогой Фэдэф, отец велел передать тебе это.
Фэдэф принял посылочку и спросил:
– Не прибавил ли Малам к этим предметам каких-нибудь слов?
– Он сказал так: «Всколыхнуть добрую память всегда ко времени: она расстояние между сердцами укорачивает».
– Верно, дорогой Малам, укорачивает. Узнаю эту коробочку. (Он приоткрыл её.) И вспышки ещё остались. А в мешочке парат, не так ли, сын Малама? – в словах его слышалось тёплое отношение к старинному другу.
– Известное дело, парат. Доброго тебе голода, Фэдэф. И вам, друзья, доброго голода, Энди, Мэт и Дэн.
– Доброго голода, Семимес, – опередил всех с ответом Энди.
«Доброго голода» прозвучало над столом ещё тремя голосами.
– Скажи мне, Семимес, корявырями вы называете злодеев с выпитого Озера?
– Да.
– Я видел их у подножия Хавура. Ты сказал, они захватили Дорлиф?
– Так оно и есть. Три селения, что по другую сторону от леса Шивун, тоже под ними.
– Ты и твои друзья из Дорлифа?
– Я из Дорлифа. Живу там вместе с отцом. Нынче дорлифяне покинули свои дома и ушли в дальние селения и в горы. Дэнэд и Мэтэм – из Нет-Мира. Они принесли Слово, о котором некогда поведал ты в своём пророчестве: «С этой бедой людям не справиться терпением, трудом и добротой. Но будет сказано Слово… Слово, которое будет даровано человеку Миром Грёз, Слово, которое не сгинет в Нет-Мире, Слово, которое не растворится в Мире Духов, Слово, которое измерит скорбь Шороша и сомкнёт начало с концом. И Слово это способно одолеть беду».
– Сбылось, – тихо сказал Фэдэф и задумался…
В небольшой пещере было уютно и тепло. В глубине её, напротив входа, глаз радовал ладный камин. По бокам от него угадывались две лежанки – сплетённые из ветвей настилы, покрытые шкурами зверей. Вдоль левой от входа стены размещался стол и по двум сторонам его – скамейки. Над камином были развешаны грибы и пучки трав. На редких полках по стенам стояла немудрёная кухонная утварь: миски, горшки и даже две кастрюли и сковорода, в каменной нише справа – с полдюжины деревянных горшочков с какими-то запасами, а на полу – короб, о котором обмолвился Энди. По обе стороны от входа в пещеру стояли бадьи с водой.
– Фэдэф, я рад сообщить тебе, что твой сын, Савас, десять лет назад вернулся с Перекрёстка Дорог. С тех пор он живёт среди лесовиков и зовётся Савасардом, – сказал Семимес с трепетом в голосе, вызванном значимостью того, к чему он прикоснулся.
– Друг мой, благодарю тебя за эту весть. Я ждал её всю жизнь. Знаешь ли ты, на каком поприще проявляет себя мой сын?
– Он воин, и нет ему равных, когда в его руках два коротких меча. На его счету много сражённых корявырей.
– Круто! – напомнил о себе Энди (он жадно поглощал слова, витавшие над столом, вперемешку с кусочками лепёшки).
– Бывал ли ты с ним в бою, Семимес? Или только наслышан о его ратных делах?
– Мы плечом к плечу бились с корявырями. Душа радуется, когда видишь, что вытворяют его мечи… твои мечи, Фэдэф.
– Да… мои мечи… А знаешь ли ты что-нибудь о судьбе его матери?
– Нынче пребывает она на Перекрёстке Дорог.
Недолгое молчание позволило Семимесу перейти к главному.
– Фэдэф, могу ли я теперь же сказать о Слове?
– Конечно, Семимес.
– Заветное Слово оказалось недоступным разумению даже самых прозорливых дорлифян. И Управляющий Совет решил обратиться за помощью к тебе и выбрал правильных людей, коим должно было отправиться к Горе Тусул и разыскать тебя. Среди нас был и Савасард. Но в Управляющем Совете оказался предатель, и нам, с потерями, пришлось вернуться в Дорлиф. Нынче разные пути (но одна забота) привели меня и моих друзей к горе Хавур, у которой мы объединились, чтобы следовать дальше. И вот мы здесь. Дэнэд, передай Фэдэфу Слово.
Дэниел раскрыл дневник Буштунца.
– Вот Слово. Оно повторяется в этой тетради ещё на семи страницах. Его записал мой дедушка, дорлифянин по рождению, по имени Нэтэн. В детстве он попал в Нет-Мир и прожил там всю жизнь.
Фэдэф прочитал стих про себя, отдал тетрадь Дэниелу и повторил его вслух:
– Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг.
Молчаливое ожидание сгущалось над столом, и развеять его мог лишь Фэдэф.
– Друзья мои, строчки, что я узрел, не вызвали в моём разуме отклика, который бы прояснил, что должны мы сделать, дабы Слово сослужило людям свою спасительную службу. Этот день я проведу в раздумьях, дав мыслям соединиться со словами стиха и проникнуться его духом. Это позволит мне взять Слово в свой сон. И если Повелитель Мира Грёз будет благосклонен ко мне, как прежде, Он выкажет знаки, которые помогут открыть тайный смысл Слова.
* * *
– Кто ты?
– Я это ты. Ты это я.
– А кто я?
– Не знаю… не знаю… не могу сказать.
– Тебе не страшно? Как высоко ты взобрался. Вокруг только небо. Все вершины остались внизу.
– Я хочу покорить эту, самую высокую из всех.
– Смотри: на уступе гнездо. Заглянешь внутрь?
– Да, любопытно…
– Что видишь?
– В нём яйца. Около десятка яиц. На них… на них начертаны какие-то знаки.
– Что за знаки?
– Не разберу. Кажется, вот-вот вылупятся птенцы. Тень… тень закрыла их. Откуда взялась эта тень? Крыло их матери? Я должен прочесть знаки.
– Нет, это не их мать. Это – туча. Это гроза… гроза. Надо бы укрыться. Здесь негде укрыться – ты попался, ты в плену у грозы.
– Ничего, это всего лишь гроза.
– Вспышка! О, какая вспышка! Молния! Ты не боишься молнии?
– Это всего лишь молния. Но надо прикрыть гнездо. Я прикрою гнездо. А-а! А-а! Меня пронзила молния! Я ослеп! Я ослеп!
– Открой глаза! Может, ты не ослеп! Может, тебя ослепила молния! Подними веки!
– Нет! Я ослеп! Я ослеп на один глаз! Надо укрыть птенцов, то есть яйца! Она спалит их!
– Нет! Остановись! Отними руки от гнезда! В тебе огонь молнии!
– Поздно! Они вспыхнули! Скорлупа горит! Огонь съедает знаки!
– Осторожно! Их мать приближается!
– Что мне делать?
– Прыгай в расщелину!
– Не могу!.. не могу!.. О! Она огромная!.. огромная!.. Это не птица! Это…
– Прыгай!
– Сейчас!.. сейчас! Гнездо упало! Она убьёт меня!
– Прыгай!
– Падаю!.. я падаю!..
– Ты цел?
– Кажется, цел. Здесь туман. Он застит дно. Попытаюсь найти яйца. Птенцам время вылупиться. Может, в ком-то из них – жизнь.
– Запали факел.
– Сейчас… Всё равно не видно. Сквозь туман ничего не видно.
– Наклонись.
– Вижу!.. вижу! Скорлупа догорает!.. Птенцы!.. живые!.. разного цвета. Их схватил огонь! Они горят! Они все горят! Огонь! Туман в огне! Мой глаз! Он горит!.. горит! Всё в огне!.. Я умер. Я сгорел. Меня не существует… больше не существует… Ничего не существует…
– Открой глаза… глаз.
– Где я?.. Кругом… мёртвые птенцы… Это – долина мёртвых птенцов. Кругом – мёртвые птенцы… мёртвые разноцветные птенцы.
– Прикоснись к ним.
– Не могу.
– Прикоснись: ответят ли?
– Они окаменели. Они холодные. Они мертвы.
* * *
За утренним чаем Фэдэф пересказал Хранителям Слова свой сон и, растолковав его, дал им наставление. И то, что открылось ему, и то, что виделось туманным, вселило в души Семимеса, Мэтью и Дэниела и надежду, и тревогу.
Ноша путников пополнилась двумя приятностями. Одна из них была духовного свойства. Это – переданное Фэдэфом на словах желание увидеть своего сына. Предназначением другой было потрафить как настроению плоти, так и бодрости души. Это – дюжина лепёшек, спозаранок испечённых Фэдэфом и Энди. Принимая мешочек с лепёшками, друзья переглянулись, и Дэниел сказал:
– Благодарим тебя, Фэдэф. Ты делишься с нами тем, чем скалы, окружающие тебя, обделены вовсе.
– Не смущайтесь, друзья мои, – ответил Фэдэф. – Мы с Энди не отрываем от себя последнее. Дважды в год один добрый человек, его имя Лодидол, из селения Прэтлиф, что за лесом Хурун, приносит мне муку и соль. В назначенный день я жду его в Хуруне. Несколько лет назад я спас его от смерти и не противлюсь исполнению им зова своего сердца – отвечать мне благодарностью, даря то, что поддерживает жизнь.
Глава пятая
«Он Дэнэд»
Из бессонной ночи Дэниел вынес слова. Он верил в слова. Он любил слова и верил в них. Кто-то верит поступкам и словам, которые непременно и сразу подтверждаются поступками. Но Дэниел подчинялся (часто безотчётно) гипнозу слов.
