— Вы нашли нас! — воскликнул он. — Слава Богу.
Керис обняла брата, зная, что женское тело оставляет его равнодушным.
— Я так рада, что ты жив.
— Я болел, но выздоровел.
— Не многие выживают.
— Знаю.
— Расскажи нам все.
— Годвин и Филемон разработали хороший план. Почти никого не предупредили. На заседании капитула аббат напомнил историю Авраама и Исаака, пытаясь доказать с ее помощью, что Бог иногда велит нам совершать поступки, кажущиеся дурными, а затем сообщил, что ночью мы уходим. Большинство монахов обрадовались возможности бежать от чумы, а тем, кто смутился, напомнили об обете послушания.
Керис кивнула:
— Могу себе представить. Трудно не подчиниться приказу, когда он совпадает с собственными интересами.
— Я не горжусь собой.
Настоятельница дотронулась до его искалеченной левой руки:
— Я вовсе не хотела попрекнуть тебя. Томас.
Мерфин покачал головой:
— И все-таки странно, что о своем долге забыли все до единого.
— Понимаешь, Годвин не сказал, куда мы направляемся. Большинство не знали даже, где мы оказались. Пришлось спрашивать местных монахов.
— Однако чуму вы привезли с собой.
— Ну вы же видели кладбище. Там покоится вся братия обители, кроме аббата Савла. Он похоронен в церкви. Умерли и почти все кингсбриджские монахи. Некоторые, правда, бежали и отсюда. Одному Богу известно, что с ними.
Керис припомнила, что Томас был особенно дружен с задумчивым монахом на пару лет моложе его. После некоторого колебания спросила:
— А брат Матфей?
— Умер, — резко ответил помощник ризничего. На глазах его показались слезы, и он смущенно отвернулся.
— Мне очень жаль.
— Многие потеряли близких.
Целительница решила, что милосерднее не топтаться на этом вопросе.
— А что Годвин и Филемон?
— Филемон бежал. Годвин жив-здоров, не заразился.
— У меня для него известия от епископа.
— Могу себе представить.
— Отведи-ка меня к нему.
— Он в церкви. Не встает с постели в боковой капелле и уверен, что поэтому и не заболел. Пойдемте.
Через аркаду прошли в маленькую церковь, где пахло скорее как в дормитории. Фреска на западной стене, изображающая Страшный суд, показалась мрачно уместной. Неф был усыпан соломой и одеялами, словно здесь спал целый отряд, но единственным живым человеком оказался Годвин. Он с распростертыми руками лежал ниц на грязном полу перед алтарем. На секунду Керис испугалась, что он умер, но потом поняла, что это поза кающегося. Томас буркнул:
— К вам гости, отец-настоятель.
Аббат не пошевелился. Монахиня сначала решила, что он работает напоказ, но что-то в его неподвижности подсказало — двоюродный брат искренне ищет прощения. Затем он медленно встал и повернулся. Похудел, побледнел, был устал и встревожен.
— Это вы, — без выражения произнес беглец.
— Мы нашли тебя, Годвин.
Аббатиса не собиралась называть его отцом-настоятелем. Заурядный негодяй, и она его нашла. Настоятельница испытывала глубокое удовлетворение. Годвин спросил:
— Меня выдал Тэм Невидимка?
Умен, как всегда, подумала Керис.
— Ты пытался избежать справедливости, но тебе это не удалось.
— Мне нечего ее бояться. Я прибыл сюда в надежде спасти своих братьев. Ошибка лишь в том, что мы ушли слишком поздно.
— Невинный человек не уходит под покровом ночи.
— Место назначения необходимо было сохранить в тайне. Если бы все отправились за нами, я не достиг бы цели.
— Тебе не следовало красть соборную утварь.
— Я не крал, а взял из соображений безопасности. Она вернется домой при первой же возможности.
— Почему же ты никому не сказал, что собираешься ее взять?
— Я говорил. Писал епископу Анри. Он разве не получал моего письма?
Монахине стало нехорошо. Неужели ему удастся выпутаться?
— Разумеется, нет. Никто не получал никакого письма, и я не думаю, что таковое было отправлено.
— Возможно, посланец умер от чумы раньше, чем успел доставить его.
— И как звали этого исчезнувшего посланца?
— Я не знаю. Поручение давал Филемон.
— А того нет; как удобно. Ну ладно, можешь говорить что угодно, но епископ Анри обвиняет тебя в краже утвари и послал меня сюда потребовать ее назад. У меня есть письмо, повелевающее тебе немедленно передать мне все.
— Это не обязательно. Я сам верну.
— Приказ епископа означает нечто иное.
— Мне судить, что лучше.
— Твой отказ подтверждает кражу.
— Несомненно, я смогу убедить епископа Анри посмотреть на дело иначе.
Беда в том, что действительно сможет, с тревогой подумала Керис. Годвин умеет быть убедительным, а Мон, как и большинство епископов, стремится по возможности избегать конфликтов. У нее возникло такое чувство, что трофей ускользает из рук.
Годвин понял, что переломил ситуацию, и позволил себе слабо улыбнуться. Целительница пришла в ярость, но сказать ей больше было нечего. Она могла лишь вернуться домой и передать все епископу. Тот вряд ли поверит. Неужели беглец в самом деле вернется в Кингсбридж и останется аббатом? Как же он покажется в соборе после всех тех гадостей, что сделал аббатству, городу. Церкви? Даже если епископ примирится с ним, то уж город наверняка возмутится. Хотелось так думать, но в жизни происходят и более странные вещи. Неужели справедливости не существует?
Монахиня впилась в Годвина взглядом. Вероятно, торжество на его лице сравнимо с безнадежностью на ее собственном, подумала она и тут увидела нечто, в корне менявшее положение дел: на верхней губе церковника, под левой ноздрей, показалась тонкая струйка крови.
На следующее утро аббат не встал с постели. Керис надела льняную маску и стала за ним ухаживать. Протирала лицо больного розовой водой и давала разбавленное вино, когда он просил пить. Дотрагиваясь до него, всякий раз после этого мыла руки в уксусе. Кроме Годвина и Томаса, в обители осталось еще два кингсбриджских послушника. Они тоже умирали от чумы, поэтому врачевательница перевела их из дормитория в церковь и ходила за ними, как тень порхая по тускло освещенному нефу от одного к другому.
Она спросила Годвина, где утварь, но тот ничего не ответил. Мерфин и Томас обыскали обитель, первым делом посмотрев под алтарем, так как определили по неплотно утоптанной земле, что там совсем недавно копали. Даже выкопали яму — Лэнгли удивительно ловко управлялся одной рукой, — однако ничего не обнаружили. Если клад и находился там какое-то время, то его потом перепрятали. Осмотрели все помещения гулкого обезлюдевшего монастыря, даже холодную пекарню и пустые пивные бочки, но ни утвари, ни хартий не нашли.
На вторую ночь Томас, не говоря ни слова, даже не подмигнув, ушел из дормитория, о чем его никто не просил, оставив Мерфина и Керис вдвоем. Благодарные за его деликатное потворство, они прижались друг к другу под кучей одеял. Но аббатиса не могла уснуть. Откуда-то с крыши слышала уханье совы и писк маленьких зверьков, попавшихся ей в когти. Думала о беременности. Она не хотела отказываться от своего призвания, но не могла противиться искушению снова упасть в объятия Мерфина. Поэтому просто решила не думать о будущем. На третий день за обедом в трапезной Томас предложил:
— Когда Годвин попросит пить, не давай ему, пока не скажет, где спрятал утварь и хартии.
Монахиня подумала. Справедливо, только это настоящая пытка.
— Не могу. Я знаю, он это заслужил, но не могу. Если больной просит у меня воды, я должна дать. Это важнее, чем украшения с драгоценными камнями.
— Ты его жалеешь. Он тебя не пожалел ни разу.
— Я преобразовала церковь в госпиталь, а не в пыточную камеру.
Однорукий хотел возразить, но Мерфин молча кивнул ему.
— Подумай, Томас, когда ты в последний раз их видел?
— В ночь прибытия. Несколько лошадей везли кожаные баулы и ящики. Их разгрузили вместе с остальным скарбом и, по-моему, занесли в церковь.
— А потом?
— Больше я их не видел. Но после вечерни, когда все пошли на ужин, Годвин с Филемоном остались в церкви. С ними были еще два монаха, Жюль и Джон.
Настоятельница спросила:
— Погодите-ка. Жюль и Джон — это такие молодые и сильные?
— Да.
Мерфин предложил:
— Вероятно, закопали утварь под алтарем. Но когда ее выкопали?
— Это можно было сделать лишь тогда, когда церковь пустовала, а пустовала она только во время трапез.
— А они отсутствовали на какой-нибудь трапезе?
— И не на одной. Годвин и Филемон постоянно вели себя так, как будто правила не для них. Их часто не было на службах и трапезах, все случаи я не смогу вспомнить.
Монахиня задумалась:
— А ты не помнишь, Жюль и Джон когда-нибудь отсутствовали? Ведь их помощь могла понадобиться вторично.
