– Ни о каких ракетах я не думал, – говорит Макеев, покусывая травинку, – я в авиацию был влюблен. Как вернулся из эвакуации – сразу в МАИ. Трудно было, голодно. Подрабатывал, где мог. На фабрике «Дукат» – платили сигаретами. В институте одном платили спиртом из-под дохлых змей. В ЦАГИ работал, у Мясищева. А диплом пришел делать к Королеву. Темы СП сам утверждал, знал темы всех дипломников. У меня был диплом о полете человека в космос. Куда потом идти работать? Я договорился с одной организацией поближе к дому. Королев рассвирепел, диплом снял с защиты, чертежи арестовал, вызывает:
– В чем дело?!!
– Я в Филях живу, мне в Подлипки в один конец ехать два с половиной часа...
– А если я тебе жилье дам? Ты веришь мне, что я через 3-4 месяца дам тебе жилье? Веришь?
Я слушаю Макеева и думаю: «Ну, почему Королев в него вцепился? Мальчишка зеленый, дипломник, зачем он ему нужен? Каким же необыкновенным чутьем на таланты обладал Главный конструктор...»
– Работал я в проектном отделе у Сергея Сергеевича Крюкова, – продолжает Виктор Петрович, – и был очень активным комсомольцем. Выбрали меня в комсорги ОКБ. Я не стал дожидаться пока СП свое обещание с квартирой выполнит, построили мы дом методом «комсомольской стройки», там и поселился. А потом забрали меня в ЦК ВЛКСМ. Я отбивался, как мог, но не отбился. Определили меня инструктором отдела рабочей молодежи. Занимался металлургией и углем. Без конца командировки: Донбасс, Кузбасс, Тула... Очень много работал. Решили меня поощрить и послали на Олимпиаду в Хельсинки заместителем руководителя по политчасти команды вольной и классической борьбы. Видно, я всех ребят воодушевил невероятно, потому что все пятнадцать золотых медалей были наши...
Вернулся в Москву и думаю: ну, хватит воодушевлять, пора за дело браться. Поехал в Подлипки, пришел к Королеву, так и так, не по мне эта работа, хочу обратно. Возвращение «блудного сына» состоялось. Вот тут и подключили меня к «одиннадцатой» машине... Ездил на испытания в Кап.Яр, пока не научили ее летать.
Летом 1955-го, 6 июня, как сейчас помню, приехал я первый раз в Златоуст, пускать Р-11 в серию. Пустил. Вернулся. Вызывает Королев:
– Виктор Петрович, что бы вы сказали, если бы мы предложили вам должность заместителя Главного конструктора Уральского филиала?
Я подумал и говорю:
– Нет, Сергей Павлович, я на Урал поеду только Главным конструктором.
Королев от такой наглости обомлел, смотрит на меня и молчит. Ведь после ЦК я только три года проработал в ОКБ, мальчишка, щенок, тридцать лет мне было. Сергей Павлович не возмутился, не разозлился, просто он очень удивился. Да... Потом я и Устинову так сказал. Тот только улыбнулся и головой покрутил. А я действительно очень хотел стать Главным, свободы хотел и чувствовал, что справлюсь...
– Ничегошеньки этого тут не было, – он обвел рукой купальщиков и яхтсменов. – Куковал я один в гостинице. Через год получил квартиру, привез семью. И начал тут жить... Ну, вот и все, наверное...
За косогором в лесу стояли легкие домики, этакие чистенькие курятнички, и курятничек Главного конструктора ничем не отличался от остальных. Там мы обедали и долго еще говорили, до вечера.
То, чем кончил Макеев свой рассказ, было не концом, а началом. В начале 1956 года Виктор Петрович получил от Королева эскизный проект новой модификации морской ракеты и здесь, на Урале, превратил этот эскизный проект в свою первую ракету. С этого момента он приобретает самостоятельность и автономию.
– У Королева не было ревности, – говорил Макеев. – Он понимал, что всем заниматься он не сможет. Но ему всегда хотелось передать свои ракеты «в хорошие руки». Так о породистых щенках говорят, – он засмеялся...
Я не расспрашивал Виктора Петровича о его дальнейших работах – военная секретная техника, как говорится, «меньше знать – крепче спать». Да и не имело все это уже прямого отношения к герою этой книги. Наверное, Макеев делал хорошие ракеты для флота, раз Золотые Звезды получил. Виктор Петрович часто бывал в Москве, дал мне свой московский телефон, но мы ни разу в Москве не встретились. Один только раз я его видел в Москве в сырой, зябкий день конца октября 1985 года. Засыпанный поздними бледными астрами, Виктор Петрович лежал в гробу во Дворце культуры того самого завода, куда когда-то пришел он работать чертежником. Макеев, как и Янгель, умер в день своего рождения – ему исполнился 61 год, и цветы, которые клали на гроб, многие, возможно, покупали, чтобы подарить новорожденному...
Похороны были очень многолюдные, но тихие – академик и мертвый оставался засекреченным, и служба режима следила, чтобы на лентах прощальных венков не стояли, упаси боже, номера «почтовых ящиков». В официальном некрологе слова были туманны: «...им предложен ряд оригинальных решений по проектированию и испытанию сложных технических систем... которые послужили основой для организации и проведения обширных научно-исследовательских и конструкторских работ, завершившихся созданием важных образцов новой техники».
Годом раньше на родине, в Коломне, поставили ему бронзовый бюст, но за что, – народ толком не знал...
Стартовая команда подводной лодки Б-67, принимавшая участие в первых испытательных пусках советских ракет
Слева направо: старший ведущий инженер-испытатель, инженер-капитан-лейтенант Анатолий Александрович Запольский; техник-лейтенант Константин Михайлович Амбросимов, оператор на пульте телеметрии; старший техник-лейтенант Анатолий Гаврилович Юшков, оператор на пульте разброса стоек пускового устройства; старший инженер-лейтенант Юрий Батаев, оператор на счетно-решающих приборах (сидит)
Виктор Петрович Макеев
50
Своевременный труд первенствует над всем.
Пиндар
Погода была чудесная, солнце, но не жарко, легкий ветерок, шум воды, которую легко и сильно резал нос крейсера. Трумэн задремал. А может быть, eмy только показалось, что он задремал. Пригласили на маленький концерт судового оркестра. Очень мило. После концерта все не спеша тронулись в офицерскую кают-компанию перекусить.
Президент Соединенных Штатов на борту крейсера «Огаста» возвращался домой после завершения Потсдамской конференции. Казалось бы, несколько дней можно отдохнуть, подышать чистым океанским воздухом, но расслабиться не удавалось: президент ждал важного сообщения. Около полудня Фрэнк Грэхем, офицер связи «Огасты» вручил Трумэну шифровку из Вашингтона: «Бомбардировка Хиросимы произведена в условиях прекрасной видимости в 5 часов 23 минуты 15 секунд утра (по вашингтонскому времени – 5 августа в 19 часов 15 минут). Истребители противника не появлялись. Зенитного огня не было. Результаты успешны во всех отношениях. Визуальный эффект превосходит все прежние испытания. Состояние самолета после сброса бомбы нормальное».
Потрясая кулаком с зажатой в нем телеграммой Трумэн кричал офицерам в кают-компании:
– Не падайте со стульев, джентльмены! Мы только что сбросили бомбу на Японию, она мощнее, чем двадцать тысяч тонн тринитротолуола! Успех потрясающий! Мы одержали верх!
Верх над кем? Ну, не над Японией, конечно. Фау-2 Гитлер называл оружием возмездия. А бомбу Трумэн мог бы назвать оружием назидания. Поклонник политики «железного кулака и сильных выражений», Трумэн не делал никаких тайн из своих намерений. «Русские скоро будут поставлены на свое место – говорил он, – и тогда Соединенные Штаты возьмут на себя руководство движением мира по тому пути, по которому его надо вести».
За столь безответственными словами стояли, увы, не менее безответственные дела. Уже в октябре 1945 года – и двух месяцев не прошло после капитуляции Японии – существовал документ, оставленный военной разведкой Пентагона: «Стратегическая уязвимость России перед нападением с воздуха». Потом появилось великое множество подобных «теоретических разработок», которые в любой момент могли превратиться в практические руководства. Через месяц, в ноябре 1945 года, Пентагон намечал атомную бомбардировку двадцати городов Советского Союза, еще через месяц, в декабре – уже ста девяноста шести.
В 1949 году, когда была принята на вооружение первая наша баллистическая ракета Р-1, в военном ведомстве США был составлен план под кодовым названием «Дропшот» – «Укороченный удар», есть такой термин в теннисе. Согласно этому плану войны с Советским Союзом необходимо было «добиться быстрой капитуляции путем атомных бомбардировок такой ошеломляющей эффективности, что они приведут к параличу всей нации». Конкретизировалось и само довольно расплывчатое понятие «ошеломляющей эффективности»: триста атомных бомб, сброшенных на наши города. Ну, а уж разбитую параличом нацию оккупировать никакого труда не составляет. «Укороченный удар» предполагал, что «полная оккупация союзными силами потребует двадцать три дивизии для собственно Советского Союза». Еще пятнадцать дивизий нужно для вторжения в социалистические страны Восточной Европы.
