— И напрасно, — сказал Верейский строго. — Совет для того и существует, чтобы давать советы.
Он подмигнул Гордину. Но глаза не смеялись, смотрели прямо и остро.
Гордин попросил разрешения осмотреть заводы — химический, машиностроительный: подводные рудники; фабрику — типовой исследовательский центр. Потом насчет работы. Может быть, космодром? У него есть опыт.
Он давно кончил, а Верейский молчал. И думал, наверно, о вещах, несравненно более важных, чем дела и заботы Эрика Гордина.
— Странно, — сказал он наконец. — Сколько же лет вас не было?
— Около пятнадцати.
— И вот уже я вас плохо понимаю. Хант прав, это варварство. Надо запретить полеты или что-то придумать. Ну зачем вам все это: заводы, рудники, космодромы…
— То есть как?
— Обыкновенно. Сидите и думайте. Молодой здоровый человек вполне может думать часов восемнадцать. Полезнее, чем терять время на осмотр динозавров.
— Я и сам троглодит.
— Пожалуй, верно. — Верейский пожевал губами. — Тогда вам придется поработать. Так. Химический завод. Машиностроительный. Подводный рудник. Фабрика. Что еще? Ага, центр. Сейчас нарисую вам центр. Видите, как просто. И объяснять вроде нечего. Типовой химический завод. Синтез материалов с заданными свойствами. Здесь сырье. Аппараты. Готовая продукция. Система управления ясна как стеклышко. Сначала идет продукт первого порядка, то есть чистокровный брак. Зная его характеристики, машина по вероятностному графику меняет параметры. Появляется брак второго порядка. Потом третьего. И так до тех пор, пока не доберутся до заданных свойств.
— А если вероятностный график задан неправильно?
— Элементарное корригирование в процессе поисков. Каждый продукт — куст точек. Две, три тысячи таких кустов — уже закономерность. Приближаемся мы к заданному продукту или уходим от него — разумеется, безразлично. В первом случае закономерность прямая, во втором — обратная. В машиностроении тот же принцип. Получение заданных размеров, чистоты поверхности и прочего не выходит за рамки программирования, которому учат в школе.
Подводный рудник, фабрика, типовой исследовательский центр промелькнули с такой быстротой, что Гордин растерялся. Конечно, в принципе все понятно. Но техника: как это сделано.
— Техника? — Верейский изумленно вскинул брови. — То есть всякие там, — он неопределенно покрутил пальцами, — болты, гайки…
Теперь удивился Гордин:
— Болты? Разве опять появились болты?
— Не знаю, — пожал плечами Верейский. — Не знаю и знать не желаю, — повторил он высокомерно. — И можете не улыбаться.
— Мне бы пощупать, — пробормотал Гордин смущенно. — Я ведь, в сущности, простой механик.
Верейский фыркнул:
— Не скромничайте (у него это прозвучало как «не хвастайтесь»). Не хотите же вы сказать, что смогли бы починить, — он поискал взглядом, — предположим… лифт!
— Думаю, смог бы.
— Ясно, вы сидели бы в кресле и командовали, а ремонтные автоматы… Вот это, кстати, штука довольно любопытная.
— Почему же? — улыбнулся Гордин. — Тут возможен любой вариант. Например, автомат сидит в кресле и командует, а чиню лифт я. Или я работаю, автомат же, допустим, спит.
— Плохо представляю, — сказал Верейский задумчиво. — Но если вы говорите… Нет, нет, я вам верю. И действительно нужно пощупать? Или это следует понимать фигурально?
— Хотя бы посмотреть.
— Блестяще! Случайности наконец-то сгруппировались так, что обнаружился вектор смысла. Теперь мы дополняем друг друга: вы, я и моя приемная. — Он широко распахнул двери: — Видели вы что-нибудь подобное в нашей галактике?
— Не видел, — сказал Гордин. — Правда, я многого не видел.
Часа два назад он проходил здесь. Приемная как приемная.
Он осмотрелся. На Земле не умеют ценить место. Этот высокий, как в театре, потолок. Сотни метров площади, которые ничем не заняты.
— Скажите, Эрик, в чем больше всего нуждался господь бог при сотворении мира?
— Право, не задумывался.
— В пустом пространстве, Эрик. Если бы Вселенная была загромождена столами, стульями и прочей нечистью… А теперь стоит захотеть — и здесь будет зал заседаний с микрофоном, сифоном и скатертью. Но нам это не нужно. Поэтому — следите за мной! — я подхожу к окну и делаю так…
Он провел пальцем по карнизу. Из стены выдвинулось что-то вроде небольшого ящика со множеством цветных кнопок.
— Наблюдайте. Раз!
Стало темно.
— Это предусмотрено программой, — пояснил Верейский. — Все действительно важное и таинственное совершается в темноте.
— Охотно верю, — сказал Гордин. — Но я некоторым образом лишен возможности наблюдать.
— Временно. Поищите, там около вас должны быть кресла.
— Нашел.
— Садитесь. Вы хотели химический завод? Пожалуйста. (На стене появилось светлое пятно-аквариум.) Ах, черт!.. (Аквариум исчез.)
— Вам помочь?
— Нет. Просто отвык. В этом деле нужна беглость пальцев. Да будет свет!
Приемная исчезла. Гордин сидел в зале, перед слабо освещенным экраном. Верейский устроился рядом. Сказал:
— Приготовления окончены. Программа самая широкая. Специально для вас.
Экран вспыхнул. Внешний вид завода. Сверху на завод опустился световой нож — словно разрезал его пополам.
Возникла цветная схема. Отошла влево. Появился низкий зал, плотно уставленный темными однообразными коробками. «Вскрыть бы коробку, — подумал Гордин. — Но где там…» Как раз в этот момент луч небрежно смахнул крышку, а потом медленно, аккуратно разобрал и собрал аппарат.
— Не упускайте из виду схему, — напомнил Верейский.
Гордин кивнул. Он уже приспособился. Цветные иглы на главной схеме вычерчивали ход процесса. Это давало возможность воспринимать сразу и устройство аппарата, и его место в общем комплексе производства.
— Потрясающе, — сказал Гордин. — Техника показа изумительна.
— Просто вы нас недооценивали, — хмыкнул Верейский. — И сейчас, смею вас уверить, тоже.
— Почему же… — Гордин не договорил.
На экране был тот же зал. Но теперь не фотография и не схема, а именно зал. Было тихо, и, однако, чувствовалось, что аппараты работают. Кроме одного. К нему подошел человек. Взглянул на прибор. Аппарат сдвинулся с места, подполз к низкому стеллажу. Человек потянул рычаг, крышка повернулась и…
Гордин поднес руки к глазам, огляделся. Он здесь, руки — его, рядом сидит Верейский. И одновременно, вне всяких сомнений, он был там, в зале. Разобрал аппарат, сменил деталь, вновь собрал. Он ощущал мельчайшие зазубрины металла, мягкую округлость пластмассовых скобок, едва уловимый запах масла.
