то есть с соблюдением всевозможных выгод.
После обеда пошли с горя, что ли, в электрический театр. Конечно, он набит битком, и надо было заплатить за вход по 1 рубль 50 копеек с человека, бывало, за эту же цену сидели в Малом театре, смотрели Ермолову, Садовского, Лешковскую.
Вот какая жизнь в Москве среднего буржуа на рубеже четвертого года войны и сто сорок пятого дня революции!
После театра чай, и на сон грядущий грешная молитва о благах для себя, для детей, для близких и родных, об упокоении усопших и мире всего мира!
О. А. Бессарабова, 18 июля
На вокзале. Жду дачный поезд. Носильщик говорит другому:
– Контрреволюция – это просто буржуазия, и делу конец. Не будет ее, не будет и контрреволюции.
– Другая народится.
– Да, другая, ты правду сказал. Другая, наша, не контрреволюция, а совсем новая, наша.
И. Береснев, 19 июля
Чувствую себя так скверно, что и описать трудно. Так обидно за русских, так я зол на солдат трусов, грабителей, мерзавцев и подлецов, что без сожаления многих бы расстрелял. В селе Копычинце солдатскую массу расстрелял броневой автомобиль из 2-х пулеметов, рассыпались живо бараны презренные. Одного негодяя расстреляли форменно перед всеми солдатами у церкви и они аплодировали. Я сегодня ненавижу солдат, которые недостойны не только жить в старом режиме, не говоря о свободе, а прямо их заживо в ад на рога чертям посадить. Бежали мерзавцы целых 80 верст и бежали не потому что кто нибудь гнал их, а просто услышали, что в тылу солдаты что хотят то и делают, вот и они двинулись целыми полками и дивизиями, побросали оружие, хлеб и все что можно, даже снимали сапоги и бросали, чтобы легче было бежать, так как кто то крикнул «емецкая кавалерия». На самом деле немцев на всём фронте было 1½ человека. В то время (это было в Подгайце) я чуть было не стал стрелять в бегущих, так я их презирал. Бежали и уезжали так, что давили друг друга, ломали повозки, автомобили, калечили друг друга, лошадей и все что попало на пути, ломали, жгли. Одним словом с 8 июля по 14 был сплошной кошмар.
М. Борисов, 20 июля
У нас идет смута, офицера приказывают наступать, а солдаты отказываются и говорят давайте нам скорее мир. Было два приказа о наступлении но солдаты отказались. Приезжал к нам Главнокомандующий армии и Генерал Брусилов и сказал: «Товарищи, почему не желаете приказа исполнять, отказываетесь наступать, а солдаты закричали «разве тебе охота наступать» и ругали его площадными словами и даже хотели убить. У нас большие беспорядки, офицеров арестуют.
В. М. Голицын, 20 июля
Три года длится позорный кошмар, а мы-то думали тогда о трех месяцах, много-много о шести! Как история осудит виновников этого позора! <…> Военные известия немного лучше. Керенский все меняет генералов, правда, осрамившихся. Прерванные было переговоры с кадетами возобновились, и на днях можно ожидать образования правительства.
Н. А. Романов, 22 июля
Вчера вечером Керенский внезапно приехал из города и остановился в лицее. Оказывается, всё правительство развалилось, он сам подал в отставку и ожидает решения, к которому должно прийти совещание разных партий, заседающее в Зимнем дворце.
«Новое время», 22 июля
Генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов назначен Верховным Главнокомандующим.
М. М. Богословский, 23 июля
У пристани во время 12-часового парохода я встретил нашего соседа лесопромышленника еврея Городинского из Рыбинска, который развернул при мне только что полученную газету, и мне бросились в глаза зловещие заглавия крупным шрифтом: «Конфликт Временного правительства с Верховным главнокомандующим», «Кризис власти», «Арест Гурко» и пр. и пр. Он прочел мне несколько выдержек. Тяжко! То, что происходит в Петрограде, – это агония социалистического правительства, совершенно бессильного и разваливающегося: подал в отставку и сам глава его Керенский. Собиралось совещание вождей партий в Зимнем дворце – точно консилиум врачей у постели больного. Я никак не думал, все-таки, чтобы наш социализм оказался настолько слаб и беспомощен, каким он теперь явился. На войне крах, пустая казна, полная анархия, отпадение Украины и Финляндии – вот его результаты. <…> Тот же сосед рассказал мне, что он на днях по коммерческим делам ездил в Москву и попал туда в то время, когда шли переговоры с кадетами и членами торгово-промышленной группы. В торгово-промышленном мире – все оживились и были полны надежд, начались и сделки. Затем, когда переговоры постигла неудача, все повесили носы.
А. Н. Бенуа, 23 июля
Вечером был созван совет из представителей партий, подобно тому, что должен был состояться в Москве, и на этом совете постановлено отставок министров не принимать и дать Керенскому составить министерство по своему свободному выбору. Терещенко тут же вернулся и сразу заговорил воинственные речи о спасении России, ссылаясь на то, что в продолжение всего своего министерства он не переставал укреплять доверии союзников к тому, что «Россия сдержит свои обязательства». <…> Ав то же время с фронта известие о новом прорыве. В то же время арестован Гурко за ведение монархической агитации в войсках. И публикуется прокурорским надзором род обвинительного акта Ленину и его «сообщникам» – документ, поражающий своей очевидной беспочвенностью, однако официально обвиняющий лидеров большевиков в измене и в немецком подкупе.
Однако омерзительнее всего ощущение общей трусости. Ведь не так уж люди глупы, чтобы не видеть, что вся причина бед – в войне, что, не покончив с ней, мечтать об оздоровлении России нельзя, что никакими порабощениями и «гибелями революции» мир с германцами не угрожает. Но вот этому отдать преимущественное внимание, с этого согласовать свою волю к действиям – никто не решается. <…> Вот и продолжает колесница лететь под гору, а какой там Змей-Горыныч ее стережет, одному Богу известно.
Р. М. Хин-Гольдовская, 24 июля
Газеты кошмарны. Не жизнь, а судороги какой-то бесконечной агонии.
Хрипит от изнеможения Керенский, что-то замышляет таинственный «Ропшин», ci devant (фр. «бывший» – прим. авт.) Савенков, генерал Корнилов грозится: «Коли не очухаетесь – иду на вы!»
Стонут Милюков и Родзянко. Маслеников и Пуришкевич без обиняков заявили в частном совещании Государственной Думы, что Россия гибнет от хулиганов, которые продали свою страну немцам.
Где же выход? Говорят: забыть все распри, объединиться, создать твердую власть… Рецепт хорош, только неизвестно, в какой an mort (фр. «год смерти» – прим. авт.) его можно состряпать. Как объединить Кокошкина с Чхеидзе, Пуришкевича с Нахамкесом, Родзянко с Черновым, Милюкова с Розенфельдами и Ганецкими!
Уж на что Керенский считался bonne a tout faire (фр. «домашняя прислуга» – прим. авт.)
