выйдет».
Вот грозный лик той солдатской психики, которая если и не вылезает у многих наружу, а только у смелых или наглых единиц, то в глубине-то теплится вероятно у многих.
С. Б. Веселовский, 8 августа
В политическом положении – затишье бессилия. Это – не утомление, не временный роздых перед следующей схваткой, а именно бессилие всех партий, групп, сословий и т. д. Высказано и высказывается так много верных и хороших мыслей, что кажется, что нечего больше сказать. Если не все, то очень многое – ясно. Все видят сильный упадок производительности труда, расстройство транспорта, гибельность анархии и т. д., но никто ничего не делает. Все как будто ждут импульса, толчка извне и от него, а не от своих усилий ожидают сдвига. Машина попала на мертвую точку и стала. В наиболее опасных местах, как в армии, полумеры.
В. И. Потапов, в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, 8 августа
Господа! Находясь далеко от тыла, как на острове бурного океана, ожидаем от вас помощи, влейте хоть одну каплю в наболевшие сердца солдатского бальзама, который подействовал бы на баррикады стоящей на пути нашего желания. Услышьте далекий и обессиленный голос с неуютных окопов, который беспрестанно просит и молит вас!
Представьте господа! Ведь нас совсем отрезали от тыла, и мы никакой связи не имеем с ним, и не знаем, что творится у нас за спиной, только слышим ваши печальные воззвания: «Спасайте революцию!», а чем спасать, мы и не знаем: штыком или подчинением начальникам, которые так страшно желают не народной, а собственной власти, <…>. Но опять не думайте, что солдаты здесь спят! Нет, они не спят, они терпят и переносят. Опять могу сказать то, что не будет того, чего желает Союз советов господ офицеров.
Мы не верим им, а верим всецело вам, т. е. Совету рабочих и солдатских депутатов, которые не дадут нас в обиду той черной руке, которая нет, нет, да протянет свою грязную лапу на завоеванную свободу, а как увидит органа человеческого движения, так и убирает, боясь, чтобы не раздавила ее массивное движение.
Итак, товарищи-вожди народной свободы, свяжите тесно с тылом, как это было 2 месяца назад… Прошу сказать гарантию.
Фролов, в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, 10 августа
Товарищи, за что кладете клеймо на всех солдат, что мы беглецы и предатели? Мы все только пишем и говорим, что нужно организовать. Меня ранило и мы приехали в Минск на телячьем поезде голодные, на станции лежали целую ночь. Пошли к коменданту. Он говорит: «Откуда вас принесло?» Это первый привет. Приехали в Москву, все смотрят как на зверей. Теперь лежим, хлеба мало, курить нечего и здоровые стали все болеть при хорошей помощи врачей…
Вот приеду на фронт, расскажу товарищам, что за нашу кровь тыл жиреет и мы бросим винтовки и пойдем, пускай будет Вильгельм – нам хуже не будет. А защищать так нужно всем. Вы распутайте паутину с глаз своих. Разъясните народу, кто виновник неудачного наступления у Крева и Сморгони. По-вашему, виновник – солдат. А по-нашему – бывшие благородные и превосходные банды, которые до сего времени сидят на своих прежних местах и пьют невинную кровь. Последовал приказ, что нужно наступать, мы этим добьемся скорейшего мира. Мы своему начальству поверили, и пришлось свериться, приказ от любимого вождя народа Керенского. Мы беспрекословно его исполнили…
Нам говорили, что каждому полку 4 полка в затылок будет поставлено в поддержку. Мы верили. И вот – 9 июля, в 7 часов утра пошли… Мы в полчаса заняли три линии немецких окопов… Мы дошли до 4 линии, а поддержки нет никакой. Наши цепи поредели и пришлось отступать с большими потерями. И кто этому виноват?
«Трудовая копейка», и августа
К уходу Савинкова.
Как передают, в кругах, близких к Временному правительству, причиной ухода Савинкова послужило разногласие в связи с проведением в жизнь некоторых мероприятий для поднятия боеспособности армии и укрепления дисциплины.
В. К. Бардиж, 12 августа
Приехали в Москву. Трамваи бастуют, рестораны и еще кое-что (парикмахерские).
Поехали в Дворянское собрание. Нас пригласили там остановиться. Взяли делегатские билеты. В 2 часа открылось Совещание. Нас поместили в ложи бель-этажа близ трибуны. Начал речь Керенский. Масса угроз и выпады против нас (казаков – прим. авт.). Я эти выражения слыхал от него при разговоре, но огромное впечатление от истеричной речи. У всех уши покраснели. У Керенского глаза становятся громадными и страшными – вылазят.
«Рабочая газета», 13 августа
Государственное совещание.
Вчера в 5 часа дня в Москве в Большом театре открылось созванное Временным Правительством Государственное совещание, на которое устремлены сейчас взоры всей России.
В Москве целый день настроение было весьма напряженное и приподнятое. Тревогу вызывает охватившая значительное число заводов и фабрик забастовка. Все же, вопреки усилиям большевиков, всеобщую забастовку можно считать неудавшейся. К забастовке днем примкнул трамвай, а также гостиницы и рестораны.
Н. П. Окунев, 13 августа
Совещание открылось речью Керенского, продолжавшейся более полутора часов. Она то вызывала аплодисменты правой стороны, то левой, но, как видно, не слила все сердца воедино, и если были бурные единодушные аплодисменты, то только по адресу союзников и «недезертирствующих» офицеров, да и то только из вежливости, а не по чистому побуждению. Говорил, конечно, волнуясь и увлекая, как трибун уже испытанный. (Недаром в войсках прозвали его «главноуговаривающим»). Речь расцветена крылатыми фразами, но не окрылила никого. Все равно нам не сладко, сегодня жизнь идет тем же манером. <…>
Много было сказано Керенским и угроз (направо и налево). «Кто уже раз пытался поднять вооруженную руку на власть народную, пусть знают все, что эти попытки будут прекращены железом и кровью… Каждый, кто пройдет черту (в попытках открытого нападения или скрытых заговоров), тот встретится с властью, которая в своих репрессиях заставит этих преступников вспомнить, что было в старину самодержавие… И какие бы и кто бы мне ультиматумы не предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти, и мне, верховному главе его.» <…>
А вот и «крылатость»: «Для нас и для меня нет родины без свободы и нет свободы без родины!» «Я хотел бы найти какие-то новые нечеловеческие слова, чтобы передать вам весь трепет, весь смертельный ужас, который охватывает каждого из нас, когда мы видим все до самого конца, смотрим во
