Личный враг Гальбы, спасший принцессу от сотен гвардейцев и своего ученика Гонсало вызывал невольный трепет. Гийом был победителем — они же привыкли считать себя побежденными — это давало еще один повод для неприязни.
Главное — его чувства к Ангеле. Они, бывшие нормой в Маракойе, стали злостным преступлением уже в соседней Вильене.
Любовь между принцессой, простите, королевой, и «забродой из-за моря», безродным выскочкой и убийцей? — нет что вы, это и быть не может. Сама мысль кощунственна.
После взятия Вильены Ангела перестала пускать его к себе в постель. Вышло все случайно. После целого дня приемов, бесед и переговоров она, не став ужинать, сразу отправилась в отведенные ей покои. Через некоторое время Гийом решил присоединиться к любимой.
Дверь оказалась заперта. Он машинально дернул ее. Постучал.
— Она устала, Гийом, не хочет ласки, — Кармен вновь стала фрейлиной Ангелы. Это сложное и ответственное занятие давало ей силы и желание жить.
— Я тоже. Так что беспокоиться не о чем, — маг улыбнулся.
— Она очень устала. Спит. Одна. Не хочет, чтобы ее тревожили.
— Тогда я лягу здесь, — чародей указал рукой на узкий диванчик в коридоре.
Кармен сама принесла ему постель. Расстелила.
— Хоть за кем-то поухаживаю, — сказал она грустно.
Маг улегся, не раздеваясь. Девушка погладила его короткие жесткие волосы, погасила свет и вышла.
Утром Ангела вела себя, как ни в чем не бывало. Вечером дверь вновь оказалась заперта.
— Потерпи, мой хороший, — ласково сказала она на третий день, когда они покинули Вильену, — Пожалуйста, спи в своем шатре. Не нужно раздражать наших новых союзников. Обещаю, скоро я опять буду вся твоя без остатка, — она крепко поцеловала Гийома в губы и остановила его руку, скользнувшую по ее платью, — Не время.
Лиги пути к Мендоре съедали их общение. Пара слов наедине уже была праздником. Вокруг его любви всегда кружились новые союзники. Окружали на пирах, советах и собраниях, гарцевали рядом во время переходов. Гийом с неожиданной грустью вспомнил то злое время, когда они вдвоем пробирались этой самой дорогой, одни против всего мира. Тогда беда дала толику счастья, теперь радость успеха безжалостно отбирала его.
— Гийом, смотри веселей, так, словно они пыль под твоими ногами, — советовал ему верный Луис — единственных друг, не считая приятелей среди паасинов и кардесцев.
На советах маг сидел по левую руку от Ангелы. Место по правую он справедливо уступал Мачадо, тот был истинным организатором многотысячного войска. Такая подчеркнутая близость к королеве раздражала всех.
Граф Торе — избранный грандами коронным маршалом — пытался занять его место, считая его своим по праву. Гийом был его кровным врагом, несколько лет назад его дядя — прежний граф Торе объявил рокош[46]. Гийом участвовал в его подавлении — мятежный вельможа и все его прямые наследники были убиты.
Однажды придя на совет, маг увидел, что на стуле его уселся граф — «доблестный» полководец, что не выиграл еще не одной битвы, — но уже боролся за власть с Рамоном Мачадо.
— Встаньте, сеньор, — ледяным тоном приказал чародей, — Это мое место.
— Пошел прочь! Не мешай беседе достойных людей! — граф Торе — толстый усач — с вызовом посмотрел на него, чувствуя всеобщую поддержку.
Рамон Мачадо наблюдал с явным интересом. Ангела молчала. Гийом ждал.
— Что встал? Проваливай! — не встретив отпора новоявленный маршал расхрабрился, ткнул мага носком сапога.
Ангела молчала, отводя глаза.
— Мне жаль дураков, выбравших вас маршалом. Агриппа д'Обинье втопчет наше войско в лошадиный навоз, — Гийом схватил Торе за нос, тот лишь хрюкнул от испуга.
— Вставай!
— Нд-аа, к-аак ты сме-еешь! — прогундосил тот и завыл-заскулил от боли.
Чародей сжал пальцы, грозя сломать сопливый нос, и дернул рукой вверх. Граф подчинился — поднялся. Гийом отвел его от стула, отпустил, спокойно вернулся и сел на свое место.
Министр Монеты улыбался, Ангела же по-прежнему не смотрела ему в глаза.
Гийом отстоял свое право присутствовать на совете, но к нему перестали обращаться. Мага словно и не было в помещении. Лишь изредка Рамон или Ангела вспоминали о нем, когда речь заходила о нанятых им скайцах.
Подойдя к границам Мендоры, армия остановилась, разбила лагерь для подготовки к решающему сражению. Людское море затопило поля к горю крестьян. Свыше тридцати тысяч воинов: ландскнехтов и рыцарей с дружинами собралось под стяги Ангелы. Ее знамя отличалось от обычного камоэнского — уже используемого врагами — белой розой, добавленной к трем древним лунам.
— Надоели, заставляют писать хвалебные славословия в честь королевы, — жаловался Луис, — Они ведут себя так, словно уже победили. Но кто из этих новых угодников готов отдать за Ангелу жизнь? — никто. Пустословы и пустобрехи. Я писал сонеты принцессе — веселой и умной девушке, отмечая ее прелести и достоинства. Писал их, потому что того желало мое сердце. Но насильно славить королеву — увольте.
Гийом сочувственно молчал и подливал вина в пустой бокал. Со снабжением проблем не было, маркитанты шли за армией, как шакалы за волком. Им доставалась добыча из «освобожденных» городов — их все равно грабили — и из имущества верных центральной власти вельмож, дворян и чиновников.
— Еще, знаешь, я потерял музу. Совсем. С тех пор как вернулся из Алькасара — только жалкие проблески.
Маг завидовал проблемам поэта. У него с Ангелой произошла размолвка из-за присяги. Рамон Мачадо выдвинул идею всеобщей повторной клятвы верности, что должны была объединить и сплотить разобщенное войско перед решающей битвой.
— Рыцари должны быть уверенны в товарищах! — с пафосом заявил он, и был тут же поддержан грандами. Последних в лагере собралось около двадцати — треть от общего числа. Из оставшихся в стороне десяток поддерживал Гальбу, прочие, как тесть Луиса — граф Клосте затаились, ожидая развязки.
Все войско в одну линию выстраивать не стали — только наиболее верные и боеспособные части. Перед ними разыграли театральное действо — клятвы грандов и ответные слова Королевы. Отдача и возвращение мечей.
Гийом хотел улизнуть, не получилось. Ангела изменила поведение последних дней — держала его около себя. Когда очередь дошла до него, маг отказался.
— Я с тобой не из-за золота и титулов, — обернулся он к девушке, — Не жду подачек, ты знаешь. Действия мои подчинены одному чувству, — он положил ее ладонь на свое сердце.
Гранды разразились залпом возмущенных криков:
— Негодяй!
— Да как он смеет!
— Клятву!
Гийом не обратил на них никакого внимания. Вельможи были в позолоченных и посеребренных парадных латах, легко пробиваемых кинжалом — величественные и грозные новые хозяева Камоэнса. На нем же был халат Гонсало — когда-то золотой, испещренный следами того жесткого боя. Худой невысокий волшебник — маленький посреди отборных телохранителей-латников — держал ручку Ангел и говорил:
— Зачем клятва? Любовь моя ее сильнее. Помни об этом. Не забывай.
Ангела смутилась.
— Ги, — она дано не называл его этим сокращенным именем — признаком их любви, — Так нужно. Повтори, хотя бы, твой договор с Хорхе.
Маг отпустил ее руку, отступил.
— Я тебе нужен — я и так твой. Сейчас. Все еще твой. Пока твой. Я не буду тебе служить, Гела. Только любить. Мне не нужна королева. Нужна ты.
Он развернулся и пошел сквозь толпу. Гранды хотели схватить наглеца, но Рамон Мачадо остановил их движением руки.
Министр Монеты был основной причиной мучавшей Гийома. Маг клялся Ангеле сделать ее королевой. Мачадо облегчил этот путь, но соглашение, подписанное с ним, стало главной ошибкой Гийома-любовника.
Легкий путь лишал его Ангелы. Вельмож, досаждавших его принцессе, маг не боялся, они являлись безликой массой с большими жадными ртами. Мачадо же был фигурой. Он проводил с Ангелой почти все время. Титул Первого Министра оправдывал и давал повод.
