— Зачем ты убил беззащитного принца? Что тебе сделали Блас и Педро?
— Блас — не моя работа. А так… Я хотел расквитаться с Гальбой — я сделал это. Будущее его мертво. Герцог сделал меня своим наемным убийцей. Заставил убивать для него. Однажды…, - Кербон оборвал воспоминание, — Однажды, после выполнения задания я стал презирать себя… Это страшно…
Гальба держал при себе ядами и чарами — вот расплатился за мое падение. Сполна расплатился. Я отомстил ему его же оружием. Принца — жаль, но иначе было нельзя. Он умер, не чувствуя боли.
— Какой же ты подлец, Кербон. Я отдал бы руку, чтобы убить тебя в младенчестве.
— Тогда бы сравнялся со мной. В колыбели все одинаковы. Ты сам научил меня убивать и строить хитроумные планы. Я — тот, кто есть. Сожалеть и корить себя бессмысленно. Слишком поздно.
— Где ты?
— Далеко. Я покинул Камоэнс. Обещаю, новые мои поступки будут достойны и величественны. Ошибок прошлого не будет. Я выберу равных противников. И действительно сложные цели. Гюрза умер. Кербон вернулся, — костер за спиной ученика-ренегата трещал так сильно, что Гийом чувствовал на своем лице его жар.
— Я прошу прощения, учитель, — молодой чародей сделал земной поклон, — За то, что вел себя недостойно — поднял руку на тебя, научившего меня пользоваться своим даром, открывшего новый мир.
— Никогда. Я не прощу тебе совершенного зла. Смерть твоя будет единственным искуплением.
— Жаль, что мое раскаяние не принято. Насчет зла — ты никогда не был святошей, Гийом. Сколько смертей на твоем счету? — не сосчитать. Были среди них и невинные, и беззащитные. Не смей меня судить! — почти выкрикнул Кербон, — Хотя, может быть, через двадцать лет и я стану таким правильным и честным. Прощай, учитель. Удачи тебе!
Картинка погасла. Открыв глаза, маг заметил остолбеневшего часового. Слова его к Кербону звучали вслух, солдат проснулся, и теперь боялся двинуться места.
Глава 24
Герцог-регент читал последние донесения, и с каждым листом его лицо все больше и больше наливалось кровью.
Агриппа д'Обинье уж начал было бояться — не хватит ли Гальбу удар. Наконец, тот отшвырнул последний листок.
— Мачадо — подлый перебежчик — но он знает, что делает. Его программа расколола страну надвое, — герцог сжал кулаки, — Я четвертую этого сукина сына.
— Мы боялись Гийома, но просмотрели министра Монеты, — констатировал маршал, стряхивая волос с одежды, — Он разрушает все, что строил Хорхе. Обещает восстановить все вольности. И восстанавливает. В захваченных им провинциях гранды вновь становятся хозяевами положения — нет больше губернаторов, ограничивающих произвол. Им разрешено почти все, за исключением войн и чеканки собственной монеты. Одна монополия на производство алкоголя чего стоит. И самое главное — теперь графы опять полные властители над вилланами. Хорхе с большим трудом взял крестьян под свою опеку. Выскочка Мачадо похерил все одним разом.
Гальба выругался и разлил коньяк по широким бокалам, помнящим губы Хорхе и Гийома.
— Они идут к Мендоре, Агриппа. Пришпоривают горячих коней, не встречая сопротивления. Надеются на легкую победу. Но я знаю, ты разобьешь их! — герцог подался вперед, через столик, едва не ткнулся носом в лицо маршала, — Иначе, наш Камоэнс погибнет. Страна, которую мы создавали вместе с Хорхе, исчезнет, превратиться в графскую республику-вольницу, которую поделят Остия и Алькасар.
Ты победишь, и мы одним взмахом срубим все паршивые головы, проредим аристократов частым гребнем. Конфискуем владения и обратим в рабство семьи — уничтожим роды под корень. Пусть собираются в стаю. Мы их всех разом и перебьем. Ошибка Хорхе была в его милосердии.
Агриппа кивнул.
— Я приложу все силы. Битва будет одна. Мятежники — не войско, а разномастный сброд, который разбежится после первого поражения. Вот только перевес на их стороне.
— Нет, войска с границ трогать нельзя. Только они сдерживают соседей. Армию этой шлюхи Ангелы встречать будешь тем, что есть. Благо многие мелкие и средние дворяне, поддерживают нас в память о Хорхе, как и города.
— Гвардия — две с половиной тысячи, прочие надежные укрепляют собой рубеж с Алькасаром. Ордонансные роты — шесть тысяч отборной пехоты, — Агриппа считал вслух, — Рыцари из ближних к столице округов — сорок сотен латников. Иностранные наемники — лагрцы и имперцы из Хальцеда — одиннадцать тысяч пеших и конных. Итого: двадцать одна тысяча. Большая сила. Ее бы против своих кидать, а на Остию…, - маршал вздохнул, — На дворянское ополчений из соседних провинций надежды мало, все колеблются, выжидают, кто победит.
— Ангелу оставим в живых, — чуть опьяневший Гальба строил планы на будущее, — Выдадим за тебя замуж. Ты, Агриппа, — единственный достойный кандидат на престол. Отличный рыцарь, верующий ратофолк и настоящий камоэнсец.
Маршал Д`Обинье некоторое время игнорировал мечтания герцога, после поднялся и решительно заявил:
— Мне нужно идти.
Гальба проводил его взглядом. Гибель Хорхе и Педро подкосила его, состарила на десять лет. Все надежды он связывал с Агриппой, думая о нем, как о наследнике и сыне.
Герцог залпом осушил еще один бокал, бросил в рот виноградинку и вышел из кабинета. Свет, переставший пробиваться из-за задернутых штор, напомнил о том, что за окном ночь. Гальба подумал о спальне и на миг повеселел. Мария де Тавора — умела отвлечь его от забот, расслабить, заставить забыть об Ангеле, Мачадо и Гийоме.
* * *
Войско принцессы, объявившей себя королевой, стремительно росло, впитывая с себя всех недовольных прежней властью и просто авантюристов, искателей золота и титулов. Заняв Вильену, оно двинулось на Сатину и подчинило ее себе, почти не встречая сопротивления.
Дух боевой рос вместе с каждой новой удачей. Гальба не давал решительного боя. Его слабые силы стягивались из провинций в Мендору — цель похода.
Вместе с армией росло и напряжение Гийома. Рамон Мачадо своими обещаниями ломал порядок, созданный Хорхе. Мятежные в прошлом и просто беспокойные графы и бароны вступали в войско королевы. Она была молода, красива, боролась против тирана, но главное: ее правление обещало быть приятным и обильным на милости. Каждый дворянин уже мнил себя ее фаворитом.
Вместе с очередным отрядом в войско влился Луис де Кордова.
— Гийом! — обрадовался он, увидев его в штабе, и обнял, забыв про латы. Так, что кости затрещали, — Я, право, уже и не надеялся увидеть тебя живым.
— Меня трудно убить, Луис. Как Изабелла?
— Отправил ее к отцу — старый хитрец Клосто уехал в поместье и хранит нейтралитет, так же, как и его сын Мигель. Истинные дипломаты, черт возьми. Они выиграют при любой власти. Открою секрет — столица поддерживает Гальбу.
— Я знаю.
— Честно, — поэт понизил голос, — Я бы на месте служивого рыцаря — личного вассала короля, живущего на жалование, — тоже бы выступил на стороне герцога. Как и на месте купца, ремесленника и крестьянина. Посмотрите, кто окружает нас — осколки старого Камоэнса и молодые шакалы. Те, чьи бунты ты давил вместе с Агриппой и Гальбой. Эх, если бы не герцог…
— Идем, я представлю тебя Ангеле, — маг тронул его за руку.
— Как принцесса?
— Зови ее королевой. Здесь развелось столько ревнителей условностей — еще повесят как шпиона узурпатора! — маг махнул рукой и замолчал.
Его раздражала знать, слетевшаяся к Ангеле в жажде привилегий и должностей. В ушах звенело от звучных титулов: Рибейра, Миранда, Эррейра, Линьян, Торе и прочие, и прочие… Бесчисленные графы, считавшие себя венцом творения, мешали жить.
Чем больше их прибывало, тем недоступней оказывалась Ангела. Она становилась королевой со свитой, двором и армией. Времени на любовь оставалось все меньше и меньше.
Гранды и простые дворяне терпели его с трудом, но все же терпели, скаля зубы. Громкая слава и бесчисленные истории, в которых вымысла было больше правды, впервые сослужили ему полезную службу.
