В кандидаты вступил в 1930 году, в члены партии переведен в 1932 году.
Вот и вся моя биография.
Тов. Шолохову посыпались со всех сторон вопросы, преимущественно связанные с его литературной работой.
– Какую вы выполняете партийно-общественную работу в связи со своей литературной деятельностью?
– Пытался работать в качестве уполномоченного райкома ВКП(б), но это мешает моей литературной работе. Райком партии освободил меня от таких работ… В настоящее время, главным образом, занят окончанием четвертой книги «Тихого Дона» и второй книги «Поднятая целина», состою специальным корреспондентом «Правды», «Известий» и «Молота». Являюсь членом редколлегии журнала «Октябрь».
– Какую помощь оказываете начинающим писателям?
– Сейчас большая тяга у молодежи к писательской работе. В сфере моего влияния находятся 5 человек, среди которых: два рабочих, два колхозника и один работник интеллигентного труда.
Эти люди одарены и в известной мере владеют литературным мастерством.
– Держите ли вы связь с колхозами и колхозниками?
– Понятно… Если бы я не знал колхозы и колхозников, то не смог бы начать писать «Поднятую целину»… Она является ответом на этот вопрос.
– Вы, кажется, являетесь членом редакции по составлению истории Ростовского Лензавода. Что вы сделали в этом отношении?
– Будучи связан с редакцией по составлению истории заводов и фабрик Советского Союза, я не получал никаких указаний от этой редакции о том, чтобы приступить к работе.
– Какой самый первый рассказ вы написали?
– Самые первые, написанные мною, напечатаны в сборнике «Донские рассказы».
– Когда заканчиваете свои последние произведения?
– «Тихий Дон» и «Поднятую целину» закончу в конце этого года или же в первых месяцах следующего года.
– Думаете ли, что-либо писать о рабочих?
– Ограничиваться крестьянской тематикой не думаю. Но в ближайшее время закончу свои произведения.
– Как вы рассматриваете указания критиков Васильковского и Чарного на ваше произведение «Поднятая целина».
– Не могу согласиться целиком с критикой Васильковского и друг. Принимаю упрек, что слабо показал женщину и комсомолку. Я ставил узкую задачу показать сплошную коллективизацию, возникновение и рост колхозов.
– На ваше произведение есть критика Макарьева. Согласны ли вы с ней?
– В некоторых местах у него ошибочные толкования, а вообще статья его правильная.
– Во скольких государствах печатаются ваши произведения?
– Примерно в 14–20 государствах.
– Известно ли вам, что за границей при издании «Поднятой целины» пропущены главы?
– Да, известно. Во Франции издательство «Галлимар» выбросило при печатании семь глав. Я энергично протестовал против этого. Протесты были и со стороны читателей. В частности, я получил письмо от Андре Жида, говорящее об этом же.
– Руководствуетесь ли вы письмом Сталина «О некоторых вопросах большевизма»?
– Это, конечно, относится не только ко мне, но и к другим писателям. Учусь я в меру своих сил и способностей на произведениях Маркса, Ленина и Сталина.
Задавалось вопросов много. Спрашивали и о том, что послужило толчком для литературной деятельности Шолохова, почему Мелехов Григорий выведен в «Тихом Доне» симпатичным, несмотря на то что он был на стороне белых и т. д.
Когда председательствующий после проверки огласил: Шолохова Михаила Александровича считать проверенным, зал ответил громом аплодисментов.
Интересы читателей, проявляемые к советской литературе и, в частности, к произведениям М. Шолохова, красноречиво свидетельствует о культурном росте трудящихся деревни. Вопросы, заданные М. Шолохову присутствующими на собрании по чистке партии, являются подтверждением этого культурного роста.
В. Кетлинская
Михаил Шолохов
Не так легко добраться до станицы Вешенской, когда сильные дожди и грязь размыли дороги и ни одна машина их не осилит, эти 160 километров, отделяющих станицу от окружного центра. Я вынуждена ждать, но время не пропадает даром – десятки разных людей много и по-разному рассказывают мне про писателя и коммуниста Шолохова. Я вслушиваюсь, обобщаю все слышанное и вижу, что самые разные люди – от краевого работника до вешенского колхозника – говорят о Шолохове как о своем близком человеке, кровно связанном с историей и судьбами края, деятельно участвующем в перестройке, переделке окружающей жизни.
Я слушаю рассказ колхозника о том, как ликвидировали кулацкий саботаж, как стали крепнуть колхозы, о том, что ждут в этом году по 10 килограммов на трудодень. Мой собеседник не знает, куда я еду, но, очевидно, в этом рассказе Шолохов не может не быть упомянут.
– Вот Шолохов, – вы, конечно, слышали, писатель он. – Шолохов нам большую помощь оказал.
Я расспрашиваю. Слежу за теплыми нотками в голосе, за выражением лица – подобревшего и, пожалуй, гордого. Это выражение как бы говорит мне: «Вот у нас есть Шолохов, а у вас его нет. Наш он – вешенский».
– Конечно, Шолохов теперь всему миру известный, – заключает мой собеседник, – а по нем не скажешь! В массе он живет, не отстраняется…
На маленьком почтовом самолете – единственная живая связь во время дождей – я приближаюсь к цели своей поездки, Вешенской. Сильный ветер бьет в лицо и качает самолет, а далеко внизу покачивается земля, мощно изгибается Дон, и то тут, то там, среди убранных полей, в кучках зелени, лежат станицы, аккуратные до нереальности.
По дороге с посадочной площадки слушаю рассказы своего возницы о том, как «мы с Мишей на охоту не раз ходили, он любит собрать нас да погутарить». Дом Шолохова – обычного типа казацкий дом, с просторным двором и скамеечкой у ворот – ничем не выделяется из ряда домов, и сам Шолохов именно такой, каким я ожидала увидеть его, – простой, без рисовки, без натянутости, и весь стиль этого дома так прост и приветлив, что, едва войдя в него, уже чувствуешь себя старым знакомым.
За сутки пребывания в гостях у Михаила Шолохова накопилось много впечатлений, и мне хотелось бы рассказать о них тепло и просто, так, как я рассказывала по возвращении друзьям, смешивая главное с второстепенным.
Но я дисциплинирую свою мысль и не позволяю себе разбрасываться. Мало ли интересного можно рассказать о человеке!
О Шолохове говорить необходимо, и говорить во весь голос. Не потому, что нужно еще раз подчеркивать его значение в советской литературе, а потому, что Михаил Шолохов, писатель из станицы Вешенской, является живым и наиболее действенным документом в дискуссии о типе советского писателя.
Я не вела «официального интервью», оно не состоялось, потому что с Шолоховым хорошо и интересно беседовать, беседа перебрасывается с литературных тем на вопрос укрепления колхозов, с вопроса урожая и трудодня на вопросы творческие, и в этой живой беседе, в которой нет назойливых вопросов на тему «как вы работаете», так живо и хорошо вырисовывается образ настоящего советского писателя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
