В этом живом образе самое замечательное – это органическое единство боевой партийной работы, личной жизни и творчества, создающее богатство, которым могут похвастаться очень немногие писатели. И это редкий случай, когда писатель живет одной жизнью со своими литературными героями, когда живой «материал» ходит вокруг него, пьет чай за его столом, обсуждает с ним свои заботы и планы и вместе с ним шагает по болотам за утками.
– Материала у меня обилие, – говорил Шолохов, – все дело в том, чтобы этот материал не задавил, чтобы суметь его обобщить, переработать, отобрать наиболее значительное и политически действенное, чтобы каждый эпизод и каждая деталь несли свою нагрузку.
Я невольно вспоминаю совет Косарева1 молодым писателям: «Не идите по линии наименьшего сопротивления, ограничиваясь «своим» пережитым материалом, расширяйте тематику, не бойтесь темы, которая потребует изучения объемистых материалов и творческой фантазии».
И хочется указать на Шолохова, чтобы проиллюстрировать этот тезис Косарева. У Шолохова был немалый «свой» материал, но он не побоялся расширить тему и взялся за такую большую работу, как «Тихий Дон», где нужно было привлечь огромный дополнительный материал.
Работа по сбору материала для «Тихого Дона», рассказывает Шолохов, шла по двум линиям: «Во-первых, собирание воспоминаний, рассказов, фактов, деталей от живых участников империалистической и гражданской войны, беседы, расспросы, проверка своих замыслов и представлений; во-вторых, кропотливое изучение специально военной литературы, разборки военных операций, многочисленных мемуаров, ознакомление с зарубежными даже белогвардейскими, источниками. В результате, хотя я и не был на войне, ни один военный специалист не нашел у меня каких-либо ошибок или погрешностей».
Шолохов находился в далеко не привилегированных условиях, работая над собою. Но Шолохов вырос – и вырос очень быстро
– в большого культурного писателя, и тут нужно отдать должное не только его работоспособности, но и его целеустремленности, так как только тогда можно развиваться по-настоящему, когда интересуясь многим, глубоко и обстоятельно изучаешь что-нибудь одно, когда в познании есть цель, есть конкретная задача. У Шолохова есть эта цель, и она сказывается на всем.
– После съезда писателей я уезжаю месяца на два за границу: в Данию и в Англию.
– Почему вы выбрали именно Данию?
– Дания интересует меня как сельскохозяйственная страна, я хочу поездить по стране, изучить те процессы приспособления к условиям кризиса и затрудненного экспорта, которые там происходят. Мне рассказывали интересные факты о стихийном кооперировании фермеров-животноводов, без обобществления средств производства для сбыта своего товара, для того чтобы противостоять кризисным ценам. Я хочу познакомиться со всем этим на месте, изучить культуру их сельского хозяйства.
Ближайший год писателя будет очень напряженным: Михаил Шолохов в данное время кончает последний том «Тихого Дона» и рассчитывает до конца года написать окончание «Поднятой целины».
И тут невольно встает интересный, волнующий вопрос: а дальше?
Мне трудно пересказать мысли Шолохова о его дальнейшей творческой работе, потому что он говорил осторожно и скупо. Но ясно, что с окончанием «Тихого Дона» и «Поднятой целины», занявших у Шолохова девять лет работы, завершается большой этап творчества писателя.
Вряд ли даже старый писатель – если он настоящий художник – может когда-либо удовлетвориться уже достигнутым. А Шолохов молод. Молод биологически – ему 29 лет – и социально, так как весь принадлежит молодому формирующемуся социалистическому обществу, молод он и творчески: его книги не только книги мастера, но и книги растущего, формирующегося, меняющегося в процессе творчества мастера.
И Шолохов, завершая большой и плодотворный творческий этап, естественно, многое пересматривает в арсенале своих художественных средств, ищет новых средств воздействия, новых творческих путей.
– Однажды ночью мы заехали в деревню, – рассказывает Шолохов, – было поздно, во всей деревне только в одной хате горел огонек. Мы завернули на огонек, нас впустил старик, устроил на ночлег. В доме все спали, спала вся деревня, а он один сидел, тихонько возился над старым валенком, и не спалось ему. Меня заинтересовало, что не дает спать старику, что заставляет его сидеть одиноко глубокой ночью, при тусклом огоньке. Вышел к нему покурить. Присел, разговорились. Колхозник. Живет неплохо. «Только скучно мне. Бывало, ночью встанешь, выйдешь к скотине, поглядишь. А сейчас выйти не к кому». Глубокие корни чувства собственности хорошо известны, а вот трудно бывает сказать об этом так выразительно и просто, как говорит без слов вот эта фигура старика, копающегося над старым валенком всю ночь, потому что не спится, потому что «выйти не к кому».
– Я хочу написать пьесу. Пока у меня только предварительные наметки, но меня интересует задача добиться максимальной выразительности и четкости через чужой голос, жест, через действие, при обязательном требовании большой скупости и сочности слова.
Уже теперь, в перерывах между основной работой над «Тихим Доном», Шолохов начал писать рассказы. Пока это работа лабораторного порядка, для себя, это все те же поиски новых путей художественного воздействия.
Нам трудно оторваться от представления о Шолохове как об авторе больших эпических произведений. Мы свыклись с несколько медлительной манерой Шолохова, со щедростью, с какой он рассыпает дополнительные к основной теме рассказы, детали, отступления. Мы свыклись с известной рыхлостью композиции, постоянным торможением сюжетной линии, которые компенсировались большой художественной напряженностью образов.
Но тем интересней, если Шолохов от «Донских рассказов» начинающего писателя через огромные эпические полотна «Тихого Дона» и «Поднятой целины» обогащенным и выросшим мастером вернется, хотя бы на время, к рассказу, оттачивая и совершенствуя в нем свое мастерство.
– Думаете ли вы оставаться в Вешенской? Не тянет ли вас поближе к Москве, поближе к литературной жизни?
– Нет, я решил не уезжать отсюда. Я горячий сторонник «прикрепления» писателя к одному месту, к одному участку социалистического строительства. Конечно, писателю нужны и разнообразие, и новые места, и общение с другими писателями. Но правильнее, если эти вопросы будут удовлетворяться во время поездок, а основное время писатель будет жить там, где его материал, где его писательская почва. У нас же часто бывает наоборот.
Эту идею «прикрепления» Шолохов особенно энергично выдвигает в отношении молодых писателей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
