С ржавым визгом распахнулись дверные створки. В сумрачном проеме пауком распялся Ефремка.
— Белые!
Застегивая галифе, Борис осадил.
— А яснее?!
— Конница… Прорвали оборону. Вот, светом. Влетают в село! Туман, черт… Трубачу отдал команду. Сбор на условленном месте.
В одном сапоге не оказалось портянки. Всунул ногу босиком. Ремни затягивал уже у ворот, возле рвущейся Панорамы.
Пальба на южной окраине села. Учащалась, набирала силу — очухалась пехота. По улицам конский топот; вихрем вылетали из ворот тачанки, артиллерийские уносы, брички…
Ефремкин крик в горнице, в душной тесноте, сжал сердце ледяной рукой — на воле, в свету, отпустило. В стрельбе, в топоте, в перестуке колес не ощутил паники. С облегченным чувством вскочил в седло.
Из тумана вырвался Семен Буденный.
— Борис Макеевич, силы противника не цыяснены… Кабы не вся конница князя Тундутова. Малым числом не рискнул бы. Знает, стерва, мы все тут.
Такое же мнение и у самого. Пока скакали к плацу, отдал распоряжение:
— Полками охватить село. Сходиться на шум боя. Дивизион поведу сам, по улицам… Видимо, прорвались передовые части. А главные силы где-то рядом… Ждут, опадет туман. Не кидайтесь сломя голову.
С лету вытеснили с окраины села на выгон скапливающиеся сотни. Вырвавшись из тесных проулков на простор, Борис увлек дивизион в атаку. Казаки, доглядев подступавшие полки, крутнули коней.
Солнце показалось высоко над согнутой хребтиной приволжского бугра. Туман припал к бурьянам, скатываясь в падину. Из-под ладони Борис различил по склону темную массу. Поднял бинокль. Вот они, главные силы… Так и есть, ждали, пока ободняет, осядет туман. Сейчас офицер на золотистой лошади подаст команду…
Не останавливая полки, комбриг вырвался вперед. Застоявшаяся Панорама вытянулась в струну. Черными крыльями билась за спиной кавказская бурка. Наскучавшая по клинку левая рука нетерпеливо сдавливала колодочку. Ветром выдуло одурь, вызванную васильковыми глазами. Единое желание — дорваться до оскаленного золотистого дончака…
Резкий короткий взмах — знакомый толчок в плечо. Синеверхая папаха приникла к гриве. Свалил еще двоих. Панорама, утратив разгон, сбилась с ноги, боком понесла на вражеский раздерганный строй…
Не успел князь Тундутов развернуть главные силы. Обрывая жеребцу губы, вздыбливая его, силился повернуть назад…
В пылу Борис видел, как всадник в белой мохнатой шапке остановил все-таки половину сотен и вывел их из-под гибельного удара. Уходя, еще сделал маневр — разделил. Двумя рукавами потекли казаки в сторону села Аксая, завешиваясь тучами глинистой пыли…
2
В погоне кавбригада сбила окопавшихся пластунов по хребту Водино, между селом Аксаем и станцией Гнило-аксайская. Бросая орудия, пулеметы, они в панике бежали к камышам. От думенковских сабель отвела ночь.
К полудню на другие сутки собралась бригада в селе Аксае. Пропавшие за ночь эскадроны с Окой Городовиковым, увлекшимся преследованием конницы Тундутова до хутора Жутов-второй, отыскались в Абганерово.
В комбрига вселился бес. Наступать! Гнать до самого Котельниково! Топал по скрипучим половицам казачьего куреня, мял в руках нагайку.
— Сбили! Самое теперь гнать, покудова не очухался. Обсел пехоту. На самом загривке, вот тут… Дыхнуть нечем! А моих конников дергаем всякий раз… Чаще по пустякам. А дадим прикурить — до зимы не сунется.
Пыл его остужал начдив Ковалев. Откашливаясь в кулак, простуженно басил:
— Голова твоя буйная, куда бригаде отрываться от дивизии? Ты — на Котельниково, а казаки из Дону — на пехоту… Конница же! Ты будешь с ихними пластунами там разделываться, а они нас тут в капусту покрошут…
Ковалев, показав ладони, снова упер их в расставленные колени. Взглядом искал поддержки у Ефремки Попова. Тот отворачивал носатую рожу, косился на Думенко — знал, от кого лиха схватит больше.
— Наступать, так всем участком фронта… А это уже, сам знаешь, дело Харченко. Скачи до него. — Начдив, кашлянув, заключил — Так что не кипятись… Заворачивай бригаду в Абганерово, на старые квартиры. Ворошилов должен на днях быть. Уж на твою бригаду он непременно захочет глянуть. Вот и представишься ему.
Пальцы Бориса оставили плеть, вцепились в спинку стула.
— Представлюсь, гм… Ты бы, начдив, сам сперва глянул на нашу обмундировку. Все кожушки, ватники, зипуны пособирали с Манычу, Салу. Лихая конница Ду-менко! Не казаки со своими шароварами, мы давно бы голыми… светили.
Затряслись худые плечи начдива; задрав подбородок, обросший щетиной, зажмурив глаза, смеялся безголосо. Снял большим пальцем со скулы слезину, покрутил головой:
— Ну и шельмец ты, Думенко… Пронюхал, что я кое-что выклянчил из обмундирования.
Борис присел; тихо положил кулаки на стол, будто нарочно выставил их.
— Не слыхал я… Выпустил бы из твоих снабженцев требушку.
— Получишь. Для конников и отпустил Сталин. Расспрашивал о тебе…
Опираясь на край стола, поднялся. Оглядывал белые от пыли головки сапог.
— Так вот… как начдив, приказываю. Возвращай бригаду. О всяком наступлении пока забудь.
Потоптался у двери, разминая поясницу, болезненно сморщил впалощекое лицо:
— Конька бы свежего выделил. До Абганерово. Запалил своего.
