Ворошилов быстро глянул в сторону Минина — ожидал взрыва. Нет, царицынец только шевельнул бровями. Окулов сделал мину, будто это его не касается. Возбужденным воображением опять представил у подоконника, на месте Межлаука, Сталина. Что-то еще более тяжеловесное, устойчивое почувствовал командарм в том человеке. «Нет, не он — ты самая настоящая истеричка», — подумал и даже злорадно усмехнулся, расправив плечи. И действительно, и тон и жесты наркомвоенмора как-то по-особенному были нервозны, неуравновешенны в контрасте с затаенно-угрожающей, почти физически ощутимой выдержкой, какой обладает Сталин.
Троцкий, не встречая препятствий, все больше выходил из себя:
— Военсовет Южного фронта в лице Сталина, Минина и Ворошилова игнорировали командующего Сытина. Они и по сей час продолжают травить его, вмешиваются в оперативные вопросы. А свои забыли… решать сугубо организационные задачи, а точнее, заниматься снабжением войск…
В узловатых пальцах Минина треснул карандаш.
— Малую роль, товарищ председатель Реввоенсовета, вы отводите политработникам в армии.
Троцкий не обратил внимания на реплику.
— Нет армии, Десятой армии, как таковой. Сброд. В большинстве крестьянская стихия, какую вихрь революции подхватил своим железным крылом. И чудо, что их занесло на эту сторону. Могли очутиться и там! Казаки тоже за землю льют кровь. Что для мужика, что для казака, кроме земли, иных идей, высших, не существует. Вот она, а р м и я… Короче, командующим должен быть человек, знающий военное дело, старый специалист. У вас же, Ворошилов, военных знаний — нуль.
— Старая песня, — снова подал голос Минин. — Мы ее не первый раз слышим… Не ваши ли ближайшие друзья отговаривали нас в октябре семнадцатого от взятия власти? Тоже ссылались на отсутствие специальных знаний, советовали подождать, пока генералы западной социал-демократии не придут нам на помощь. Мы не послушались тех ученых советов. И, как видите… Теперь вы снова пугаете нас специальными знаниями. Но кроме Академии Генерального штаба есть еще академия большевистского опыта, школа подпольной борьбы. Если мне не изменяет память, большевики всегда высоко ценили эту школу… Вы здесь с гимназическим красноречием охаивали командарма-десять. И командовать не умеет, и партизанщину развел. Одно то, что он, имея, как вы изволили выразиться, военных знаний нуль, сумел из Донбасса вывести в Царицын десять тысяч людей, сплотив их в трагических условиях этого похода в боевую организационную армию, должно было бы заставить вас относиться к товарищу Ворошилову с большим уважением… По вашим словам выходит, Десятая армия — сброд. Но об этот «сброд» обломала зубы не одна белоказачья дивизия. Странно, что вы запамятовали… Большевики никогда не отводили себе роль мальчиков на побегушках при военспецах. Возможно, вас эта роль устраивает, но нас она не прельщает. Нет, не точку зрения ЦК вы выражаете! Ленин требует уважать честных, подчеркиваю, честных военспецов, учиться у них, а вы… Вы не очень стараетесь понять, кто из них честный, тащите всех без разбору, притом отводите нам весьма незавидную роль…
В затянувшемся молчании Окулов взглядом указал докладчику на порожнее кресло: в ногах, мол, правды нет. Ворошилов не послушался, отступил к книжному шкафу. Сцепив на груди руки, неотрывно глядел из-под сдвинутых бровей в заросший затылок наркома. А тот взялся по второму кругу за бывший Военсовет СКВО. Формирование, снабжение! Из трех детищ — 10, 11 и 12-й — первая у него была в чести, считалась родной, а две другие ходили в пасынках. В глаза не видал их, связь держал случайными оказиями. Требовал из Москвы военного снаряжения на три армии — доставалось одной. Все железнодорожные составы, трюмы пароходов очищались в Царицыне, грузы растекались по складам-тайникам. Слов нет, к 11-й прямым путем попасть невозможно — Владикавказская железная дорога в руках Деникина…
Минин слушал внешне спокойно. Ни один мускул не дрогнул на побледневшем, чисто выбритом лице.
— Ладно, Одиннадцатая… Ну, а Двенадцатая?! — Троцкий брал самые высокие ноты. — В Астрахань тоже нет пути?! Деникин?!
Промокнул белой ладонью лоб. Не поворачиваясь в сторону командарма, спросил неожиданно, снизив голос чуть, не до шепота:
— Короче, Ворошилов, как вы относитесь к приказам главного и фронтового командования?
— Царицын считает нужным выполнять только те приказы, которые считает правильными.
— Ну это уже слишком! — Троцкий гневно вскинул белые руки, призывая всех в свидетели. — Если вы не обязуетесь точно и безусловно выполнять приказы командования, я отправлю вас под конвоем в Москву для предания трибуналу.
— Это не по-коммунистически! — сорвался Минин.
— А это по-коммунистически — выключать Царицын из Советской России?!
Установившуюся было гнетущую паузу прервал поспешно поднявшийся Окулов.
— Точка зрения некоторых членов Реввоенсовета Южного фронта по вопросу единоначалия в армии, а также по использованию в ее рядах военных специалистов действительно расходится с линией ЦК. Лично я, как член партии, не поддерживаю эту точку. Не поддерживаю и осуждаю их отношение к командующему фронтом Сытину. Она не красит коммунистов Сталина, Ворошилова и Минина. Своим бойкотом, ультимативным неприятием командующего они тормозят формирование регулярных армий. Коллегиально управлять войсками нельзя. Должен быть один голос — голос командующего. А когда голосов много, причем все разные, кроме многоголосицы, ничего путного быть не может. Вражеское колько сжимается все туже. И мы их шапками не закидаем…
Троцкий взглянул на него поверх пенсне.
— Вот разумные слова.
Будто этого ждал Окулов. Расправляя большими пальцами под ремнем складки на гимнастерке, круто повернул разговор:
— Но и вас, товарищ нарком, я не поддерживаю.
— В чем именно?
— Мы знали о вашем приезде в Царицын… Естественно, готовились.
