Пусть лучше думают, что это из-за близких родов правительница стала такой капризной и ведет себя, как ребенок. Все равно другого объяснения у меня нет.
— Унна, вы готовы? — спрашивает Тревис, заходя в кухню.
— Готовы! — отвечает Инетис, блестя золотыми глазами, и едва не падает, рванув к выходу с прытью, которой от нее никто не ожидал.
Из лекарского дома нас везет Тревис — он вызвался сам, хоть я и отговаривала его. Он говорит, его сестру однажды хлестнули кнутом мальчишки во время игры. У нее на лице тоже большой шрам. Я напоминаю ему ее, и он рад мне помочь, как помогал бы ей.
Мы усаживаем Инетис в повозку и укрываем шкурой до самого носа. Снежный конь нетерпеливо переступает с ноги на ногу, пока Тревис помогает усесться мне. Наконец, мы трогаемся, и лекарский дом остается позади. Я наклоняю голову, чтобы снег не летел в лицо, и поглядываю на Инетис. Она же сидит, укутанная в теплую шкуру, и молчит, и только смотрит по сторонам золотистыми глазами. Заметив мой взгляд, улыбается широкой улыбкой, которая так не свойственна настоящей Инетис. Я улыбаюсь в ответ и отворачиваюсь, чтобы она не увидела судороги, пробежавшей по лицу.
Цилиолис сказал, что снова останется ночевать с лекарями, чтобы завтра не проделывать долгий путь до укреплений. Они уже установили там палатки для лекарей, которые будут встречать раненых с поля боя и перевязывать их прямо там. Глея и ее девушки вызвались во время битвы работать на передовой. Цилиолис будет с ними — потому что уже не сможет оставить Глею один на один со смертью.
Мне радостно и грустно за них обоих. Они слишком поздно встретились и слишком рано расстанутся. Слишком.
— Тебе нравится Унна, Тревис? — Инетис вдруг подает голос, и ее слова заставляют меня подпрыгнуть и покраснеть. — Она хорошая девушка. Очень хорошая.
Ее непривычно писклявый голос звучит как будто с насмешкой, но Тревис отвечает серьезно, как будто после долгих раздумий:
— Да. Она очень хорошая. Я рад, что встретил ее.
— Скоро будет большая битва, и ты погибнешь, — говорит Инетис, и вдруг всхлипывает и шмыгает носом. — Мне так жалко тебя, Тревис. Ты тоже очень хороший, но ты погибнешь.
Тревис молчит, похоже, не зная, что на это сказать. Лошадь бежит вперед, и совсем скоро мы заметим в темноте дом фиура. Темный коридор и статная фигура той девушки, Нуталеи предстают перед моим мысленным взором, и я почти жалею, что тоже не смогла остаться в лекарском доме. Она красивая. Темные волосы, почти такие же темные, как волосы Энефрет, темные глаза, в которых пылает любовь. Она пришла, чтобы завоевать его сердце, и в этой войне я проиграла, даже не замахнувшись друсом.
Инетис начинает напевать что-то себе под нос, и я помимо воли прислушиваюсь к ее голосу. Я не знаю этой песни, но мотив, грустный и тоскливый, заставляет мое сердце сжаться.
Ой, по быстрой реке да плывет утенок,
Ой, по реке плывет,
Ой, по реке плывет,
Ой, погибну я, сгину во лесу темном,
Ой, никто не найдет,
Ой, никто не найдет,
Ой, пришла да война — сторона чужая,
Закипела земля,
Закипела земля,
Ой, ты мама моя, ты не плачь, родная,
Коль погубят меня,
Коль погубят меня.
Отнесут меня в лес да чужие люди,
Там останусь лежать,
Там останусь лежать.
Ой, ты мама, скажи, али ты не будешь
Обо мне вспоминать,
Обо мне вспоминать.
Ой, дитя ты дитя, как же я не стану
Слез горючих да лить,
Слез горючих да лить,
Ой, на сердце моем глубокая рана,
Ей уже не зажить,
Ей уже не зажить…
Я успеваю задремать, пока Инетис поет эту бесконечную песню, и просыпаюсь от тяжелого толчка, едва не заставившего меня кувыркнуться через край повозки. Тревис ухватывает меня за край корса, и я уже готова спросить его, почему мы остановились, как замечаю сама.
Мы почти у дома фиура, нам осталось всего чуть-чуть — выехать на дорогу, идущую мимо его дома к клеткам и остановиться. Вот только эта дорога почему-то запружена всадниками, и заметив нас, они направляются навстречу — человек десять верховых, на конях, укрытых теплыми попонами. Они как будто ждали нас, как будто ждали, пока мы появимся на этой дороге.
Я почти тут же замечаю, что дом фиура окружен людьми. Десять, двадцать человек конных — да сколько же их здесь? Сбоку от дома стоит крытая повозка, но почему-то я не думаю, что к фиуру в такое время приехали гости.
Плетеная дверь открывается, и из дома выходят еще люди. Я не вижу, кто это: пламя факелов слишком неровное и пляшет на лицах, но замечаю белоснежные волосы Серпетиса и вижу тусклый отблеск Чери на оружии, которое держат окружившие дом воины.
Сердце мое сжимается. Что происходит?
— Нам ехать дальше? — спрашивает Тревис, придерживая лошадь. В его голосе — неуверенность. — Унна?
Но я не знаю сама. Лица всадников закрыты тяжелыми капюшонами. Они так решительны, и уже совсем близко, и я едва подавляю в себе желание попросить Тревиса развернуться и уехать отсюда. Но