так и на межэлитном уровнях вне зависимости от письменной фиксации.
3
Изложенное выше позволяет сделать вывод о том, что с первых дней деятельности правительства Мосаддыка Советский Союз занял по форме осторожно — нейтральную, а по содержанию враждебную позицию к этому режиму. Соответственно, возникает вопрос, а не было ли у правительства Мосаддыка наряду с планом А плана Б? Представляется, что такой план существовал или по крайней мере мог существовать. Подходя к анализу этого плана, необходимо отдавать себе отчёт в следующем. Если сведения относительно плана А задокументированы и выдерживают жёсткую перекрёстную проверку на основе привлечения материалов государственных архивов различных стран, то с планом Б ситуация во много раз сложнее. Положа руку на сердце, можно сказать, что излагаемый план Б — не более чем гипотеза, не имеющая прямых подтверждений. Однако в её пользу говорит множество появившихся относительно недавно совершенно поразительных документов, которые в своей совокупности заставляют по — новому посмотреть на историю послевоенного мира.
Системообразующим событием иранской драмы стала, без сомнения, национализация АИНК. Именно в её контексте и следует искать следы плана Б. При этом, как скоро поймёт читатель, ни одной из сторон, участвующих в кризисе, который произошёл более 60 лет назад, до сих пор нет нужды в обнаружении этих следов по вполне очевидным причинам.
XX век видел множество национализаций. Большая часть из них осуществлялась под благородными лозунгами, как правило, связанными с социальной справедливостью и заботой о народных интересах. Однако в большинстве случаев эти национализации заканчивались сначала резким снижением эффективности соответствующих предприятий и компаний, а затем их банкротством с последующей экономической неразберихой, а иногда и крахом экономики целых стран. Данные факты ни в коей мере не свидетельствуют о том, что частная собственность более эффективна, чем государственная, а предпринимательское управление всегда лучше административного. На самом деле в экономике и политике, как и в обыденной жизни, нет панацеи и то, что для русского хорошо, для немца — смерть. Иными словами, продуктивность национализации, так же как и любых политико — экономических решений, зависит от контекста, в который они вписаны, от времени и места, от определённых тенденций национальной, региональной и мировой динамики. В то же время приходится констатировать, что в большинстве случаев национализации проводились людьми, мало смыслящими в экономике, управлении и стратегической политике. Поэтому и в Африке, и в Азии, и в Латинской Америке национализации, осуществлённые дилетантами, в итоге превращались в очередную иллюстрацию известной максимы: дорога в ад вымощена благими намерениями.
В случае Ирана, однако, несмотря на гибельные последствия национализации АИНК, мы имеем дело с принципиально другой ситуацией. Персидскую национализацию задумали и осуществляли грамотные, умные и высокообразованные люди, детально разбирающиеся в предмете. Иное было бы удивительным, поскольку Иран — это отнюдь не Того или Габон, где 25-летний сержант, не окончивший даже средней школы и силами одной роты осуществивший государственный переворот, национализировал нефтяные поля, принадлежащие «Стандарт Ойл оф Нью — Джерси». Персия — это страна с культурой и интеллектуальными традициями, насчитывающими даже не столетия, а тысячелетия, чья элита совмещала глубокое знание исламской логики и математики с персидской традицией административного управления и европейским образованием, полученным в лучших университетах Франции, Великобритании и Германии. Уж в чём в чём, а в хитрости, осмотрительности и умении играть в политэкономические шахматы персам никогда никто не отказывал.
В связи с этим встаёт вопрос: на что же рассчитывали доктор Мосаддык, стоящий за его спиной аятолла, шейх и муджтахид Сеид Абдул Касем Кашани, сильный человек Ирана генерал Захеди и молодой шах Мохаммад Реза Пехлеви? Следует констатировать, что все они в силу разных причин буквально ненавидели Великобританию, плохо относились к СССР и не испытывали особых иллюзий по поводу Соединённых Штатов Америки, считая их неразрывно связанными с Великобританией. Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к иранской истории конца 1920‑х — начала 1950‑х гг. В конце 1920‑х гг. в Иран, так же как в СССР и чуть позднее в Китай, пришли люди «чёрного рейхсвера», а также немецкие промышленники, для которых после Версаля были закрыты рынки Западной Европы, Соединённых Штатов и колониальных владений великих держав. Инфильтрация военного, экономического, а затем и политического влияния Германии, взявшая старт в 1920‑е гг., резко активизировалась с приходом к власти Гитлера. Иран фактически с первых месяцев прихода нацистов к власти стал одной из ключевых зон их экспансии на Восток.
Это объяснялось рядом обстоятельств. В первую очередь речь должна идти об экономике, когда германское государство стало максимально поддерживать укрепляющие свои позиции в Иране немецкие фирмы. Другим направлением были геополитические соображения. В соответствии с доктриной Хаусхофера[878], которая при помощи второго человека в партии того времени Р. Гесса стала по существу основой внешней политики нацизма, Иран и Афганистан рассматривались как ключ к Хартленду и к победе над Британской империей. Наконец, свою роль играли и технологические соображения. В Иране, вдалеке от глаз европейских и американских конкурентов, немецкие компании, в первую очередь специализирующиеся в области химии, нефтехимии и проч., могли опробовать разработанные в Германии новые решения[879]. К середине 1930‑х гг. германская политика в Иране приобрела системный, даже своего рода тотальный характер.
Неоценимое значение для структурирования основных направлений германской активности в Иране имеет недавно изданная монография А. Б. Оришева, написанная на основе ранее секретных документов из Архива Службы внешней разведки России, Архива внешней политики Российской Федерации и Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации[880].
Основными составляющими системы долговременной политики нацистской Германии в Иране стали:
— во — первых, то, что решающий вклад в первичную индустриализацию Ирана прежде всего в отраслях, обслуживающих армию, производство продукции для нефтяной промышленности, нефтехимию и т. п. внесли немецкие фирмы. Особенно этот процесс активизировался с 1936 г., когда Иран посетил министр экономики Германии Ялмар Шахт. В течение трёх недель, пока длился визит, он имел многочисленные встречи с шахом, его сыном — подростком (будущим шахом Мохаммадом Резой Пехлеви), которому подарил многочисленные модели кораблей и самолётов, с представителями богатейших торговых и финансовых семей Ирана. После визита особую активность на иранском рынке стали проявлять такие структуры, как IG Farben, Krupp, MVG и т. п.;
— во — вторых, тот факт, что Германия взяла на себя содействие в повышении эффективности шахской администрации и подготовке управленческих кадров в Иране. Это стало результатом многочисленных бесед между Реза — шахом и германским посланником в Тегеране В. Блюхером. В 1935 г. шах, в частности, заявил: «Авторитарная форма правления в настоящее время является единственно возможной. В
