Вследствие этих-то его стараний обеспечить Диане спокойную ночь Орильи, поднявшись наверх, нашел Реми лежащим поперек коридора.
Диана же спала, облокотясь о стол, подперев голову рукой, откинувшись стройным, гибким станом на спинку высокого резного стула. Маленький железный светильник, стоявший на столе у еще наполовину полной тарелки, озарял эту картину, на первый взгляд столь мирную. А между тем здесь только что стихла буря, которой вскоре предстояло разразиться снова.
В хрустальном кубке лучилось чистое, как расплавленный алмаз, рейнское вино, едва пригубленное Дианой. Этот большой прозрачный сосуд в виде чаши, стоявший между головкой Дианы и лампой, смягчал ее свет и придавал особую нежность цвету лица спящей молодой женщины. Глаза Дианы были закрыты, на легких веках проступали голубоватые жилки, рот был нежно полуоткрыт, волосы отброшены назад поверх шерстяного капюшона, составлявшего часть грубой мужской одежды, которую Диана носила в дороге. Она предстала поистине небесным видением взглядам, которые намеревались дерзновенно раскрыть тайну ее уединения.
Восторг, вызванный этим зрелищем, выразился на лице и в движениях герцога; опершись руками о подоконник, он жадно глядел на представшее его взору чарующее создание. Но вдруг лицо герцога омрачилось, и он с лихорадочной поспешностью спустился на несколько ступенек вниз. Казалось, он хотел поскорее уйти от света, падавшего из окна. Очутившись в полумраке, он прислонился к стене, скрестил руки на груди и задумался.
Орильи, исподтишка наблюдавший за ним, подметил, что взор его устремлен в одну точку, как это бывает с человеком, перебирающим смутные далекие воспоминания.
Простояв минут десять в глубоком раздумье, герцог снова взобрался наверх и снова начал пристально глядеть в окно. Но, видимо, ему не удалось удостовериться в том, что он хотел себе уяснить, ибо его брови по-прежнему хмурились, а во взгляде была все та же неуверенность.
Неизвестно, долго ли пребывал бы он в таком положении, если бы к лестнице не подбежал Орильи.
– Спускайтесь скорее, монсеньер, – сказал он, – я слышу чьи-то шаги в конце ближайшей улицы.
Но вместо того, чтобы последовать этому совету, герцог стал спускаться медленно, все еще погруженный в воспоминания.
– Наконец-то! – произнес Орильи.
– А с какой стороны был шум? – спросил принц.
– Оттуда, – ответил Орильи, и рукой он указал в сторону какого-то темного переулка.
Герцог прислушался.
– Я ничего не слышу, – сказал он.
– Вероятно, тот, кто шел, спрятался. Какой-нибудь соглядатай следит за нами.
– Убери лестницу, – сказал принц.
Орильи повиновался. Тем временем герцог сел на одну из каменных скамей, установленных по обе стороны входной двери.
Шум не повторился, и никто не появился у выхода из переулка.
Орильи подошел к герцогу.
– Ну что, монсеньер, – спросил он, – хороша она?
– Дивно хороша, – мрачно ответил герцог.
– Почему же вы загрустили, монсеньер? Она вас увидела?
– Она спит.
– Что же вас в таком случае смущает?
Принц не ответил.
– Брюнетка?.. Блондинка?.. – спрашивал Орильи.
– Странное дело, Орильи, – сказал герцог в раздумье, – я уже где-то видел эту женщину.
– Стало быть, вы ее узнали?
– Нет! Как я ни старался припомнить, имя, связанное с этим лицом, не всплывает в моей памяти. Знаю только, что я поражен в самое сердце.
Орильи с удивлением поглядел на принца, а затем произнес с улыбкой, иронического характера которой и не пытался скрыть.
– Подумать только!
– А вы, сударь, не смейтесь, пожалуйста, – сухо заметил принц. – Не видите, что ли, что я страдаю.
– Что вы, монсеньер? Возможно ли это? – вскричал Орильи.
– Да, это так, как я тебе говорю. Сам не понимаю, что со мной творится. Но, – добавил он с мрачным видом, – кажется, не следовало мне смотреть.
– Но именно потому, что эта женщина произвела на вас такое впечатление, надо дознаться, кто она.
– Разумеется, надо, – сказал Франсуа.
– Поищите хорошенько в ваших воспоминаниях, монсеньер. Вы видели ее при дворе?
– Нет, не думаю.
– Во Франции, в Наварре, во Фландрии?
– Нет.
– Не испанка ли она?
– Не думаю.
– Англичанка, фрейлина королевы Елизаветы?
– Нет, нет, кажется, у нее какая-то более тесная связь с моей жизнью. Сдается мне, я видел ее при каких-то ужасных обстоятельствах.
– Тогда вам будет легко узнать ее. Слава богу, в жизни вашей, монсеньер, было не слишком много таких обстоятельств, о каких ваше высочество изволили сейчас упомянуть.
– Ты так полагаешь? – спросил Франсуа с самой мрачной улыбкой.
Орильи поклонился.
– Видишь ли, – сказал герцог, – сейчас я уже достаточно овладел собой, чтобы разобраться в своих ощущениях. Эта женщина прекрасна, но прекрасна, как покойница, как призрак, как существо, которое видишь во сне. Вот мне и кажется, что я видел ее во сне. Два или три раза в жизни, – продолжал герцог, – мне снились страшные сны, память о которых до сих пор леденит мне душу. Ну да, теперь я уверен, – женщина, находящаяся там наверху, являлась мне в сновидениях.
– Монсеньер, монсеньер! – вскричал Орильи. – Да разрешит мне ваше высочество сказать, что не часто приходилось мне слышать, чтобы вы с такой душевной болью говорили о треволнениях, связанных со сном. Сердце вашего высочества, по счастью, так закалено, что может поспорить с самой твердой сталью, и я надеюсь, что в него не вопьются ни живые люди, ни призраки. Знаете, монсеньер, не ощущай я на себе тяжести чьего-то взгляда, следящего за нами из той вон улицы, я бы, в свою очередь, взобрался на лестницу, и, можете мне поверить, я бы разобрался и в сновидении, и в призраке, и в страхе, который испытывает ваше высочество.
– Да, да, ты прав, Орильи. Поди за лестницей, установи ее, поднимись. Не все ли равно, что кто-то подсматривает? Ты же мой человек! Погляди, Орильи, погляди!
Орильи уже начал было выполнять приказание своего повелителя, как вдруг послышались чьи-то торопливые шаги, и Анри закричал герцогу:
– Тревога, монсеньер, тревога.
Орильи мгновенно оказался возле принца.
– Вы? – сказал герцог. – Это вы, граф? А под каким предлогом оставили вы свой пост?
– Монсеньер, – решительно ответил Анри, – если ваше высочество найдете нужным покарать меня, вы это сделаете. Но я счел долгом явиться сюда и потому явился.
Герцог с многозначительной улыбкой взглянул наверх на окно и спросил:
– При чем тут ваш долг, граф? Объяснитесь.
