– Монсеньер, – решительно ответил Анри, – если ваше высочество найдете нужным покарать меня, вы это сделаете. Но я счел долгом явиться сюда и потому явился.
Герцог с многозначительной улыбкой взглянул наверх на окно и спросил:
– При чем тут ваш долг, граф? Объяснитесь.
– Монсеньер, со стороны Шельды показались всадники, и неизвестно, враги это или друзья.
– Их много? – тревожно спросил герцог.
– Очень много, монсеньер.
– В таком случае, граф, вы хорошо сделали, что не проявили безрассудной отваги и возвратились. Поднимите своих кавалеристов, мы отправимся вдоль берега речки, поищем место, где она менее широка. Самое лучшее, что мы сможем сделать, – это уйти отсюда.
– Бесспорно, монсеньер, но мне думается, необходимо срочно предупредить моего брата.
– Для этого достаточно двух человек.
– Если так, – сказал Анри, – я поеду с кем-либо из онисских кавалеристов.
– Нет, нет, черт возьми! – раздраженно вскричал Франсуа. – Нет, дю Бушаж, вы остаетесь с нами. Гром и молния! Не расставаться же с таким защитником, как вы!
– Ваше высочество возьмете с собой весь отряд?
– Весь.
– Слушаюсь, монсеньер, – с поклоном ответил Анри. – Через сколько времени ваше высочество думаете выступить?
– Сию минуту, граф!
– Эй, кто там есть? – крикнул Анри.
На его зов из переулка тотчас, словно он там дожидался своего начальника, вышел все тот же офицер.
Анри отдал ему необходимые приказания, и во мгновение ока со всех сторон поселка на площадь стали стекаться кавалеристы, на ходу готовясь к выступлению.
Собрав их вокруг себя, герцог сказал:
– Господа, похоже, что принц Оранский выслал за мной погоню, но не подобает члену французского королевского дома быть захваченным в плен, словно после сражения, вроде битвы при Пуатье или при Павии. Уступим поэтому численному превосходству противника и отойдем к Брюсселю. Пока я нахожусь среди вас, я спокоен за свою честь и свободу.
Затем, отведя Орильи в сторону, он сказал ему следующее:
– Ты останешься здесь. Эта женщина не может нас сопровождать, к тому же я достаточно хорошо знаю этих Жуаезов: сопровождая меня, он не осмелится взять с собой любовницу. Мы едем не на бал и помчимся так быстро, что дама выбьется из сил.
– Куда направляется монсеньер?
– Во Францию. Кажется, тут мои дела обстоят совсем скверно.
– Но куда именно? Не думает ли монсеньер, что возвращаться сейчас ко двору было бы неосторожно?
– Конечно, и, вероятнее всего, я остановлюсь в одном из своих поместий, например в Шато-Тьерри.
– Ваше высочество это твердо решили?
– Да, Шато-Тьерри место удобное во всех отношениях. Это на приличном расстоянии от Парижа – двадцать четыре лье. Там я понаблюдаю за господами Гизами, которые половину года проводят в Суассоне, следовательно, в Шато-Тьерри ты мне и привезешь прекрасную незнакомку.
– Но, монсеньер, она, может быть, и не даст себя привезти.
– Да ты спятил? Ведь меня в Шато-Тьерри сопровождает дю Бушаж, а она следует за ним, так что, напротив, все это произойдет само собой.
– Но ведь она может захотеть отправиться куда-нибудь совсем в ином направлении, если заметит, что я склонен везти ее к вам.
– Не ко мне ты ее повезешь, а к графу дю Бушажу, – повторяю тебе. Ты что, спятил? Честное слово, можно подумать, что ты впервые помогаешь мне в таких проделках! Есть у тебя деньги?
– Два свертка червонцев, которые ваше высочество дали мне при выезде из лагеря в польдерах.
– Так действуй смело и всеми возможными способами, понимаешь, всеми, добейся того, чтобы прекрасная незнакомка очутилась в Шато-Тьерри. Пожалуй, приглядевшись поближе, я ее узнаю.
– А слугу тоже привезти?
– Да, если он не будет тебе помехой.
– А если будет?
– Поступи с ним как с камнем, который встретился бы тебе на пути: брось его в канаву.
– Слушаюсь, монсеньер.
Пока гнусные заговорщики строили свои козни, дю Бушаж поднялся наверх и разбудил Реми. Тот условным, известным только ему и Диане образом постучал в дверь, и молодая женщина отперла ее.
Позади Реми она увидела дю Бушажа.
– Добрый вечер, сударь, – произнесла она с улыбкой, давным-давно уже не появлявшейся у нее на лице.
– Простите меня, сударыня, – торопливо сказал граф, – я пришел не докучать вам, а проститься с вами.
– Проститься? Вы уезжаете, господин граф?
– Да, сударыня, во Францию.
– И вы нас оставляете?
– Я вынужден так поступить, сударыня. Прежде всего я должен повиноваться принцу королевского дома.
– Принцу? Здесь есть принц? – спросил Реми.
– Какому принцу? – проговорила Диана, бледнея.
– Герцогу Анжуйскому, которого все считали погибшим. Он чудом спасся и присоединился к нам.
У Дианы вырвался пронзительный крик, а Реми побледнел как смерть.
– Повторите, – пробормотала Диана, – что монсеньер герцог Анжуйский жив, что он здесь.
– Если бы его здесь не было, сударыня, и если бы он не приказал мне сопровождать его, я бы проводил вас в монастырь, куда, как вы сообщили мне, вы собираетесь удалиться.
– Да, да, – сказал Реми, – в монастырь, сударыня, в монастырь.
И он прижал палец к губам. Диана едва заметно кивнула головой, и Реми стало ясно, что она его поняла.
– Я тем охотнее проводил бы вас, сударыня, что боюсь, как бы люди герцога не стали вам докучать.
– Почему?
– Да, я имею все основания считать, что ему известно о присутствии женщины в этом доме, и он, наверное, думает, что эта женщина – моя приятельница.
– Что заставляет вас так думать?
– Наш юный офицер онисцев видел, как он приставлял к стене лестницу и смотрел в ваше окно.
– О, – вскричала Диана. – Боже мой! Боже мой!
– Успокойтесь, сударыня. Офицер слышал, как он сказал своему спутнику, что не знает вас.
– Все равно, все равно, – твердила Диана, глядя на Реми.
– Все будет, как вы пожелаете, сударыня, все, – сказал Реми, и лицо его приняло выражение непоколебимой решимости.
– Не волнуйтесь, сударыня, – продолжал Анри, – герцог сию минуту уезжает. Через четверть часа вы останетесь одни и будете совершенно свободны. Итак, разрешите мне почтительнейше проститься и еще раз уверить вас, что до последнего дыхания мое сердце будет биться только для вас. Прощайте, сударыня, прощайте!
И, склонившись благоговейно, как перед алтарем, граф отступил на шаг.
– Нет, нет! – в лихорадочном волнении воскликнула Диана. – Нет, господь не мог этого допустить! Он послал ему смерть и не мог его воскресить. Нет, сударь, вы ошибаетесь, этот человек умер!
