– В таком случае он готовит вам ловушку.
– Единственное средство обезопасить себя – это сделать вид, что мы попались.
– Однако…
– Скажи, чего ты боишься? Есть ли что-нибудь страшнее смерти?
– Нет.
– А если так, неужели ты раздумал умереть во исполнение нашего обета?
– Разумеется, нет. Но я не хочу умереть, не отомстив.
– Реми, Реми! – воскликнула Диана, и в глазах ее загорелось какое-то дикое пламя. – Будь покоен, мы отомстим: ты – слуге, я – господину.
– Да будет так, сударыня!
– Иди, друг мой, иди!
Реми сошел вниз, но все еще колебался. Славный молодой человек непроизвольно ощутил при виде Орильи тот полный смутного ужаса нервный трепет, который охватывает людей при виде пресмыкающегося. Ему захотелось убить, потому что он испугался.
Однако, пока он спускался по лестнице, спокойствие вернулось в его закаленную испытаниями душу. Несмотря на совет Дианы он твердо решил расспросить музыканта и в случае, если негодяй будет уличен в тех пагубных замыслах, которые ему приписывали оба путника, тотчас убить его ударом кинжала.
Так понимал Реми дипломатию.
Орильи ждал его с нетерпением. Он открыл окно, чтобы все выходы из дома оставались в его поле зрения.
Реми подошел к нему, вооруженный непреклонной решимостью, и именно потому он говорил спокойно и учтиво.
– Сударь, – произнес он, – моя госпожа не может принять ваше предложение.
– Почему?
– Потому что вы не управитель графа дю Бушажа.
Орильи побледнел.
– Кто вам это сказал?
– Но это же просто очевидно. Прощаясь со мной, граф поручил мне охранять особу, которую я сопровождаю, и уехал, не сказав мне о вас ни единого слова.
– Он встретился со мной уже после того, как простился с вами.
– Ложь, сударь, сплошная ложь!
Орильи выпрямился во весь рост. Рядом с ним Реми казался дряхлым старцем.
– Вы говорите со мной престранным тоном, любезный, – заявил он, нахмуря брови. – Берегитесь… Вы старик, я – молод; вы – слабы, у меня много сил.
Реми улыбнулся, но ни слова не ответил.
– Будь у меня дурные намерения в отношении вас или вашей госпожи, – продолжал Орильи, – мне стоило бы только поднять руку…
– Вот оно что! – воскликнул Реми. – Выходит, я ошибаюсь, и у вас насчет моей госпожи самые лучшие намерения.
– Конечно.
– Если так, то растолкуйте мне, чего вы, собственно, хотите.
– Друг мой, – ответил Орильи, – я хочу осчастливить вас, если вы согласитесь оказать мне услугу.
– А если я откажусь?
– В таком случае – раз уж вы говорите со мной откровенно, я отвечу вам с той же откровенностью, – в таком случае мое желание убить вас.
– Вот что! Убить меня! – повторил Реми с сумрачной улыбкой.
– Да, и для этого я обладаю всей полнотой власти.
Реми стал дышать ровней.
– Но чтобы оказать вам услугу, – сказал он, – я должен знать ваши намерения.
– Мои намерения – вот они. Вы правильно угадали, любезный, – мой господин не граф дю Бушаж.
– Ах, вот что. Кто же он?
– Лицо гораздо более могущественное.
– Смотрите. Вы опять хотите солгать.
– Откуда вы это взяли?
– Я мало знаю домов, которые могуществом своим превосходили бы дом Жуаезов.
– Даже французский королевский дом?
– Ого! – заметил Реми.
– И вот как он платит, – добавил Орильи, пытаясь всунуть в руку Реми один из свертков с червонцами, оставленных герцогом Анжуйским.
Реми вздрогнул от прикосновения этих рук и отступил на шаг.
– Вы состоите при самом короле? – спросил он с наивностью, которая сделала бы честь и более хитрому человеку.
– Нет, при его брате, герцоге Анжуйском.
– А! Прекрасно; я готов преданно служить монсеньеру герцогу.
– Тем лучше.
– Ну и что же дальше?
– Как так – дальше?
– Да, что угодно монсеньеру?
– Монсеньер, любезнейший, – сказал Орильи, подходя к Реми и снова пытаясь всунуть ему мешок с червонцами герцога Анжуйского, – влюблен в вашу госпожу.
– Стало быть, он ее знает?
– Он ее видел.
– Он ее видел! – воскликнул Реми, судорожно сжиная рукоять ножа. – Когда же?
– Сегодня вечером.
– Не может быть! Моя госпожа не выходила из комнаты.
– То-то и есть! Герцог поступил, как настоящий школьник, – словно для того, чтобы доказать, что он по-настоящему влюблен.
– Что же он сделал, скажите?
– Он взял приставную лестницу и взобрался по ней к окну.
– А! – вырвалось у Реми, и он прижал руку к сердцу, словно желая заглушить его биение. – Ах вот что он сделал!
– Он говорит, что она необыкновенно хороша, – добавил Орильи.
– Вы, значит, сами ее не видели?
– Нет, но после того, что сказал о вашей госпоже монсеньер, я горю желанием увидеть ее, хотя бы для того, чтобы иметь суждение о том, какие преувеличения порождает любовь в сознании разумного человека. Значит, решено, вы заодно с нами?
И в третий раз он принялся совать Реми золото.
– Конечно, с вами, – произнес Реми, отталкивая руку Орильи, – но я все же должен знать, какая роль предназначается мне в подготавливаемом вами деле.
– Сперва ответьте мне: дама, находящаяся там, наверху, – она любовница господина дю Бушажа или его брата?
Лица Реми вспыхнуло.
– Ни того, ни другого, – с трудом выговорил он. – У дамы этой любовника нет.
– Нет любовника! Но в таком случае это поистине лакомый кусок, женщина, не имеющая любовника! Черт побери! Монсеньер, мы же нашли философский камень!
– Итак, – сказал Реми, – монсеньер герцог Анжуйский влюблен в мою госпожу?
– Да.
– И чего же он хочет?
– Чтобы она прибыла к нему в Шато-Тьерри, куда он направляется форсированным маршем.
– Клянусь душой, страсть эта загорелась что-то уж слишком быстро.
– Страстные чувства у монсеньера возникают именно таким образом.
– Что ж, я вижу только одно препятствие.
– Какое?
– Моя госпожа решила уехать в Англию.
– Тысяча чертей! Тут-то вы и можете оказать мне услугу. Уговорите ее сделать другое.
– Что же именно?
– Ехать в совершенно противоположном направлении.
– Вы, сударь, не знаете моей госпожи. Это женщина, которая всегда стоит на своем. К тому же убедить ее отправиться вместо Англии во Францию еще не все: если бы даже она явилась в Шато-Тьерри, почему вы думаете, что она согласится уступить домогательствам герцога?
– А почему бы нет?
– Она не любит герцога Анжуйского.
– Вот еще! Женщины всегда любят принцев крови.
