– Вот еще! Женщины всегда любят принцев крови.
– Но если монсеньер герцог Анжуйский подозревает, что госпожа моя любит графа дю Бушажа или господина герцога де Жуаеза, как же ему пришла в голову мысль похитить ее у того, кого она любит?
– Послушай, простачок, – сказал Орильи, – у тебя в голове какие-то совершенно пошлые представления, и, как очевидно, нам с тобой будет трудно договориться. Поэтому вступать в спор мы не будем. Я хотел действовать с тобой добром, а не силой, но, раз ты вынуждаешь меня изменить образ действий, – что ж, я его изменю.
– Что же вы сделаете?
– Я тебе уже говорил. Герцог дал мне все права и полномочия. Убью тебя в каком-нибудь укромном месте, а даму похищу.
– Вы уверены в своей безнаказанности?
– Я верю во все, во что велит мне верить мой господин. Ну как, уговоришь ты свою госпожу ехать во Францию?
– Приложу все старания, но ни за что не ручаюсь.
– Когда же я получу ответ?
– Да вот, – поднимусь наверх и поговорю с ней.
– Ладно. Ступай же. Я жду.
– Слушаюсь, сударь.
– Еще одно слово, любезнейший. Ты понял, что и дама твоя, и сама жизнь – в моих руках?
– Понял.
– Отлично. Иди, а я пойду седлать коней.
– Особенно не торопитесь.
– Ну, чего там. Я уверен в успехе. Разве принцам встречаются недоступные?
– Это вроде бы все же случалось.
– Да, – согласился Орильи, – но исключительно редко. Ступайте.
И пока Реми поднимался наверх, Орильи, очевидно, вполне уверенный, что его надежды сбудутся, поспешил в конюшню.
– Ну что? – спросила Диана, увидя Реми.
– Сударыня, герцог вас видел.
– И?..
– Влюбился без памяти.
– Герцог меня видел? Герцог в меня влюбился! – воскликнула Диана. – Ты бредишь, Реми?
– Нет. Я передал вам то, что он мне сказал.
– Кто сказал?
– Этот человек! Этот гнусный Орильи!
– Но раз он меня видел, то и узнал. Как же тогда?
– Если бы герцог узнал вас, неужели Орильи осмелился бы явиться к вам и заговорить с вами о чувствах принца? Нет, герцог вас не узнал.
– Ты прав, тысячу раз прав, Реми. За шесть лет в сознании этого дьявола возникало и исчезало столько разнообразных вещей, что он меня и впрямь забыл. Последуем за этим человеком, Реми.
– Да, но он-то вас узнает.
– Почему ты думаешь, что память у него лучше, чем у его господина?
– О, да потому, что он заинтересован в том, чтобы помнить, а герцог в том, чтобы забыть. Понятно, что герцог забывает, – а он, зловещий распутник, слепец, пресыщенный убийца тех, кого любил. Как бы он мог жить, если бы не убивал? Но Орильи забывать не станет. Если он увидит ваше лицо, ему представится, что перед ним – карающий призрак, и он вас выдаст.
– Реми, я, кажется, говорила тебе, что у меня есть маска, и, кажется, ты говорил, что у тебя имеется нож?
– Верно, сударыня, – ответил Реми, – я начинаю думать, что господь с нами в сговоре и поможет нам покарать злодеев.
Подойдя к лестнице, он крикнул:
– Сударь! Сударь!
– Ну как? – ответил снизу Орильи.
– Моя госпожа благодарит графа дю Бушажа и с большой признательностью принимает ваше любезное предложение.
– Прекрасно, прекрасно, – скажите ей, что лошади готовы.
– Идемте, сударыня, идемте, – сказал Реми, подавая Диане руку.
Орильи ждал у лестницы с фонарем в руке. Ему не терпелось поскорее увидеть лицо незнакомки.
– О черт! – прошептал он. – Она в маске. Ну, ладно. Пока доедем до Шато-Тьерри, шелковые шнурки протрутся…
Глава 13
Путешествие
Двинулись в путь.
Орильи вел себя со слугой, как с равным, а к его госпоже проявил величайшую почтительность.
Но Реми было ясно, что за этой внешней почтительностью кроются какие-то темные расчеты.
В самом деле: держать женщине стремя, когда она садится на коня, заботливо следить за каждым ее движением, не упускать случая поднять ее перчатку или застегнуть ей плащ может либо влюбленный, либо слуга, либо человек, снедаемый любопытством.
Дотрагиваясь до перчатки, Орильи видел руку, пристегивая плащ, заглядывал под маску, поддерживая стремя, он подстерегал возможность увидеть лицо, которое, роясь в воспоминаниях, не смог узнать принц, но которое он, Орильи, при четкости своей памяти, рассчитывал безошибочно узнать.
Но у музыканта был сильный противник: Реми настаивал на том, чтобы служить своей госпоже, как раньше, и ревниво отстранял Орильи.
Диана же, делая вид, что она и не подозревает о причинах любезности Орильи, взяла сторону того, кого он считал старым слугой, нуждающимся в том, чтобы с него сняли часть его забот, и попросила Орильи не препятствовать Реми заниматься без чьей-либо помощи тем, что касалось только его.
Музыканту оставалось только одно: надеяться во время длительной езды на сумрак и дождь, а во время остановок – на трапезы.
Но и тут он обманулся в своих ожиданиях: ни дождь, ни солнце ему не помогли, – маска оставалась на лице молодой женщины. Что касается трапез, то она ела всегда в отдельной комнате. Орильи понял, что если он не узнал ее, то зато сам был узнан. Он пытался подсматривать в замочную скважину, но дама неизменно стояла или сидела спиной к двери. Он пытался заглядывать в окна, но перед ним всегда оказывались плотные занавеси, а если их не было, то виднелись плащи путешественников.
Все расспросы, все попытки подкупить Реми были тщетны; всякий раз слуга заявлял, что такова воля госпожи, а значит, и сам он так хочет.
– Скажите, эти предосторожности относятся только ко мне? – допытывался Орильи.
– Нет, ко всем.
– Но ведь герцог Анжуйский видел ее, тогда она не прятала лица.
– Случайность, чистейшая случайность, – неизменно отвечал Реми, – именно потому, что монсеньер герцог Анжуйский увидел мою госпожу вопреки ее воле, она теперь принимает все меры к тому, чтобы ее никто не видел.
Между тем дни шли за днями, путники приближались к цели, но благодаря предусмотрительности Реми и его госпожи любопытство Орильи оставалось неудовлетворенным.
Глазам путешественников уже открывалась Пикардия. Орильи, за последние три-четыре дня испробовавший все средства – добродушие, притворную обидчивость, предупредительность и чуть ли не насилие, терял терпение, и дурные наклонности его натуры брали верх над притворством.
Казалось, он чувствовал, что под маской молодой женщины скрыта какая-то роковая тайна.
Однажды, отстав немного с Реми от Дианы, он возобновил попытку подкупить верного слугу. Реми, как всегда, ответил отказом.
