Делегаты конгресса основали Сионистскую организацию‚ в ее исполнительный комитет вошли от России раввин Ш. Могилевер из Белостока‚ врачи М. Мандельштам из Киева и Я. Бернштейн-Коган из Кишинева‚ адвокат Я. Ясиновский из Варшавы. Членом Сионистской организации мог стать всякий‚ кто платил ежегодно «не менее одного шекеля»: шекель – древняя еврейская монета‚ что соответствовало в то время одной германской марке или сорока российским копейкам. Председателем Сионистской организации стал Теодор Герцль и оставался на этом посту до самой смерти.
Прежде Герцль знал понаслышке о российском еврействе и его проблемах‚ но познакомившись с делегатами из России‚ он отметил: «Мы всегда были убеждены‚ что они нуждаются в нашей помощи и духовном руководстве. И вот на Базельском конгрессе российское еврейство явило нам такую культурную мощь‚ какой мы не могли вообразить… Они обладают той внутренней цельностью‚ которая утрачена большинством европейских евреев… Они не растворяются ни в каком другом народе‚ но перенимают всё лучшее у этих народов… Глядя на них‚ начинаешь понимать‚ что давало силу нашим предкам выстоять в самые тяжелые времена».
И еще писал Герцль после Базельского конгресса: «Раньше мне часто говорили: «К этому делу тебе удастся привлечь только русских евреев». Если бы мне это повторили сегодня‚ у меня был бы готов ответ: «Только? Мне этого вполне достаточно!»…»
4
В первые годы царствования Николая II снова начались погромы в черте оседлости. В феврале 1897 года в Шполе Киевской губернии толпа крестьян громила еврейские магазины‚ дома‚ склады; Шпола – по сообщениям журналистов – представляла собой «картину опустошенного неприятелем города». Затем это случилось в местечке Кантакузенка Херсонской губернии: «Почти всё местечко разгромлено рассвирепевшей толпой; все еврейские лавки разнесены и все товары разбросаны».
19 апреля 1899 года, на Пасху, разразился трехдневный погром в Николаеве, несколько тысяч человек грабили и уничтожали еврейское имущество. На третий день в город приехали окрестные крестьяне‚ а когда полиция их разогнала‚ крестьяне возмутились и разрушили еврейское кладбище. Они были уверены и на этот раз‚ что грабить евреев дозволено‚ один из арестованных сказал с недоумением: «Казалы‚ шо можна бити жидив‚ але же воно брехня…»
Русский публицист В. Дорошевич приехал в Николаев на следующий день после окончания погрома. Из его статьи в газете «Одесский листок»:
«Южные города на Пасху живут всегда немножко на вулкане. Перед праздниками расклеиваются объявления, в которых запрещаются скопища народа. По улицам ходят патрули…
В этом году страховка не помогла.
– В Николаеве погром! – Это пронеслось, как раскаты грома над югом.
– Николаев! Николаев! Николаев! – только и говорят в Одессе, Херсоне, окрестных городах…
Приезжаю, – гостиницы переполнены. – Приезжими? – Нет местными жителями. Еврейские семьи, нагруженные узлами, переселяются в гостиницы «до среды». Так и платят вперед, какую угодно цену, до среды Фоминой недели. В подметных письмах говорится, что 25, 26 и 27 апреля погром будет возобновлен.
Все банки заперты. У отделения государственного банка караул с ружьями. Около привозного рынка стал бивуаком казачий патруль… Мало прохожих. Словно в городе чума! Веет печалью, унынием, паникой… Ветер носит над городом пух, словно цветут тополя. Целые улицы, где сплошь перебиты окна. Разбитые маленькие лавчонки… Свороченные и лежащие на боку будки, где торговали сельтерской водой… Кварталы, в которых происходил погром, словно под снегом… «Снег» этот сверкает на солнце; тротуары покрыты осколками стекол. Как будто какой-то ураган пронесся над городом. И над всей этой картиной разрушения – уныние, ужас, ожидание нового погрома…»
И далее, из описания третьего дня погрома:
«Часов с семи утра в рабочих кварталах около Сенной начинается движение. По углам улиц сходятся большие группы… Появляются бабы, верный признак, что предстоит грабеж… В половине десятого эта толпа с криками: «Идем бить лавки!» – устремляется на базар…
Бьют почти исключительно еврейские лавки, торгующие, по большей части, готовым платьем… Толпа разбивает камнями железные шторы, влезает в лавки, наскоро тут же переодевается. Многие из пойманных имели курьезный вид. На одном, например, было надето, один на другой, шесть пиджаков, пять панталон. «Слоёный джентльмен» едва мог ходить, не в состоянии был согнуть руки… Ловили изумительно толстых баб, у которых из-под накинутых новёшеньких ротонд вынимали по штуке сукна, миткаля, по шести фуражек, по пяти с половиной пар разрозненных ботинок, – всё это вместе!
Толпа не подпускала полицию. Камни летели градом. – Пристав, не подходи! – кричали в толпе. Меж тем подошли войска… Разбежавшаяся толпа устремилась в Слободку – там громили мелкие еврейские лавочки и разбивали стекла. Так кончился третий день погрома».
Задержанных с награбленным присуждали к трехмесячному тюремному заключению, и адвокат Н. Карабчевский, выступая от имени пострадавших, сказал на заседании суда: «Во все три дня погромов публика… в огромном числе запружала улицы и площади города Николаева, не принимая, само собой, участия в погромах и расхищениях. Она просто глазела и любопытствовала, беззаботно отдаваясь праздничному зрелищу. И вся эта публика, равнодушно глазеющая, как бьют и грабят людей, не сознавая даже позора своего присутствия, самодовольно считает себя интеллигенциею».
5
В марте 1900 года в городе Вильно была доставлена в полицию крестьянка В. Грудзинская с ранами на шее и на руке. Она служила прислугой у фельдшера Давида Блондеса и на допросе сообщила‚ что вечером в кухню неожиданно вбежали два человека‚ лица которых были покрыты платками с отверстиями для глаз. Один из них схватил ее за голову‚ а другой ударил ножом или бритвой по горлу и по руке. Тут что-то зашумело на улице‚ нападавшие замешкались‚ а Грудзинская‚ как она объясняла‚ вырвалась из их рук‚ побежала в соседний дом‚ где жил ее родственник‚ а затем вышла от него и стала звать на помощь.
Сбежались на крик дворники‚ ворвались в дом Блондеса‚ нашли его спящим в кровати и жестоко‚ до крови‚ избили. Блондеса арестовали; в газетах заговорили о попытке ритуального убийства‚ из министерства юстиции пришло указание рассматривать дело как «весьма серьезное». К расследованию приступил следователь по особо важным делам‚ и Грудзинская заявила на допросе: она не знает‚ что с ней хотели сделать евреи‚ но от других она слышала‚ будто ее собирались зарезать‚ «чтобы добыть христианскую кровь для мацы».
Суд над Блондесом состоялся в декабре 1900 года. Его защищали три адвоката‚ среди которых был Оскар Грузенберг. Подсудимому не позволили вызвать медицинских экспертов из Петербурга; прокурор в своей речи допускал антисемитские высказывания: «Блондесу помогал легион евреев»‚ не дайте «восторжествовать среде‚ из которой Блондес вышел»; присяжные заседатели вынесли решение: «Да‚ виновен‚ но без намерения лишить жизни». Защитники Блондеса предлагали удовлетвориться сравнительно мягким наказанием – год и четыре месяца тюремного заключения‚ но Грузенберг требовал пересмотра дела‚ даже если подзащитному угрожало бы большее наказание при повторном суде. И Блондес согласился на это. «Неужели мне придется страдать из-за ложного обвинения‚ из-за того‚ что я родился евреем?» – писал он из тюрьмы.
Грузенберг подал кассационную жалобу‚ отметив такое обстоятельство: в тот вечер Грудзинская спокойно вышла из дома Блондеса и по дороге к своему родственнику никому не жаловалась‚ хотя встретила несколько человек. Затем она снова появилась на улице и – словно по наущению – стала называть тех‚ кто якобы на нее напал. Были и другие несоответствия: на кухне‚ где «резали» Грудзинскую‚ не нашли следов крови; не обнаружили ее и на пиджаке Блондеса‚ в котором он был‚ по ее утверждению. Кровь оказалась только в спальне‚ где били Блондеса‚ но это была его кровь. В 1902 году дело слушалось вторично. Петербургские эксперты отметили‚ что «кожные поранения» были причинены осторожно‚ «жалеючи» – вероятнее всего‚ собственной рукой; Грузенберг прекрасно провел защиту‚ присяжные заседатели признали Блондеса невиновным‚ и суд оправдал его.
В начале 1903 года возник новый навет: в местечке Дубоссары Херсонской губернии нашли исколотый труп христианского мальчика. Правые газеты сразу же сообщили‚ что «мальчик был распят евреями‚ кровь спущена до одной капли‚ и эта кровь приготовлялась для каких-то обрядов». На следствии выяснилось‚ что мальчика убил его родственник для получения наследства убитого‚ а труп исколол «под жидов»‚ чтобы отвести от себя подозрение. Результаты расследования сообщили в министерство юстиции‚ но начальник департамента пометил на докладе: признания обвиняемого «не соответствуют обстоятельствам дела»‚ «вероятно‚ его подкупили жиды». Узнав мнение начальства‚ прокурор и следователь стали убеждать обвиняемого‚ что его признание вымышленное; тот упорно сознавался в преступлении; его уговаривали‚ даже производили психиатрические освидетельствования – и наконец обвиняемый взял свое признание обратно.
