17
Байсак был мрачен как ночь. Он сидел с низко склоненной головой, подперев щеку ладонью. Пальцы правой руки нервно теребили бахрому скатерти. Вот они скользнули выше и попали с самогонную лужицу, капли брызнули в лицо. Байсак уставился мутным взором в порожний стакан, в грязноватую бутылку.
Схватил стакан и с такой силой швырнул его на пол, что со звоном разлетелись во все стороны осколки, а вечно сонный гармонист проснулся и еде не свалился с давки, на которой дремал. Протер глаза, приподнялся:
— Может, сербияночку прикажете?
— Хватит! Довольно! К дьяволу всех! — Он так ударил ногой по табуретке, что та едва не влипла в печь. Гармонист со страху попятился от стола подальше. Сомик едко сказал ему:
— Съел?
На него прикрикнул Сыч:
— Когда разговаривает начальство, молчать!
— Так я тебе и стану молчать, нашелся мне начальник!
— Молчать, говорю! — вскипел Сыч.
— Хватит, хватит, разошлись вояки! — обвел их мутным взглядом Байсак. — В начальников любите играть, негодяи. Думать надо, как нам быть дальше!
— О чем тут особенно думать, товарищ командир? Вопрос совершенно ясен: надо нам как-нибудь примкнуть к партизанскому соединению, ну… и подчиняться… всем приказам.
— Подчиняться, говоришь? Разумно сказано. А что ты пел раньше, почтенный мой комиссар? Отвечай мне, что ты советовал неделю тому назад, месяц тому назад? Отвечай, или я тебе прочищу мозги! — Пьяный, растрепанный Байсак сюпой надвигался на Сыча.
— Да что вы, что вы, товарищ командир? Я только заботился о вашей чести, о вашем авторитете…
— Авторитете, говоришь? Где же этот авторитет, если наши люди убегают от меня, боятся меня, чураются меня… Что я — фашист для них, изменник? Честь, говоришь? Где же эта честь, если я потерял своих лучших бойцов, а за последние недели мы поймали каких-нибудь пятерых плюгавых полицаев, да и за теми гонялись, чтобы отобрать у них самогонку! Где эта честь, когда со мной остаются только вот такие раззявы — полюбуйся на него… вот он… сербияночку ему. Долой с глаз моих! — И так топнул ногой, что гармонист пулей вылетел из хаты.
— Бывают неудачи, товарищ командир. И я, может, кое в чем виноват… Не ошибается тот, кто ничего не делает, а мы воюем, товарищ командир.
Сомик прыснул в кулак, но тут же умолк, прислушиваясь к разговору. Хорошо было бы, если б командир взял этого вояку Сыча за жабры. Не лежит сердце Сомика к Сычу. Давно ушел бы в другой отряд, да как-то совестно. Еще разузнают там, обязательно разузнают, как он убежал сюда. Да что говорить, не такой уж плохой человек Байсак. Одна беда: слишком уж он привязан к чарке. А напьется, тогда ему море по колено.
— Воюем, говоришь?! — не то переспросил, не то согласился Байсак, тяжело усевшись на лавку. Задумался.
Задумался и Сыч. Думал о своих делах. Не очень-то клеились они. Когда он недавно наведался к одному коменданту соседнего городка, его там выругали, как последнего дурака. Сказали, — неправильную линию гнул. А разве это его линия? Ему самому давали все эти задания. Когда сорвалось покушение на секретаря обкома, ему приказали использовать Байсака, при помощи Байсака разведать все партизанские планы. Когда и это сорвалось, порекомендовали превратить отряд Байсака в бандитскую шайку, в зеленый отряд. Пил Байсак запоем, но в трезвые дни развивал кипучую деятельность, расстрелял трех мародеров, сделал несколько дерзких налетов на немецкие гарнизоны: Сычу удалось спровоцировать несколько неудачных операций, в результате которых отряд понес значительные потери в живой силе. Оставшиеся в живых глядят волком, ходят с видом заговорщиков, замышляя бежать в другие отряды. Тогда поумнело начальство Сыча: «Безотлагательно добиться включения отряда Байсака в партизанское соединение и там действовать в зависимости от ситуации». Хорошо им там, в Минске, отдавать такие приказы, пускай бы они сами попробовали поработать тут лицом к лицу с этими людьми, перед которыми уже не раз дрожал Сыч за свою собственную шкуру. Только обещанная награда удерживала его от бегства отсюда, надо же как-то выкручиваться…
А Байсак сидел и сверлил его тяжелым, мрачным взглядом.
— Так воюем, говоришь? А кто, — тут он загнул нечто такое, что Сыч инстинктивно вобрал голову в плечи, — кто провалил последнюю операцию?
Что-то собрался ответить Сыч, но только успел рог раскрыть и внезапно вскочил как ужаленный.
— Кто, кто пропустил? — бешено закричал он навстречу группе людей, которые с веселым шумом не вошли, а прямо ввалились в хату. Среди них было три автоматчика, двое как будто были командирами — с пистолетами и полевыми сумками.
Морозное облако пара ворвалось вслед за ними, и, окутанный им, все надрывался Сыч:
— Кто пропустил?
Передний улыбнулся и не то вопросительно, не то иронически обратился к Сычу:
— Разве так встречают гостей партизаны?
Сыч смутился и заговорил тихо, виновато:
— Извините, это я о нашей охране. Такой народ, такой народ — расстрелять мало. Пойду нагоняй сделаю разбойникам, чтобы впредь не зевали.
— А вы не беспокойтесь, уважаемый! — загородил ему дверь один из командиров. — Хороший народ у вас, ничего дурного о нем не скажешь. Да и невежливо гостей одних оставлять. А мы к вам, так сказать, по соседству… Если не ошибаюсь, перед нами мужественный командир известного отряда имени…
— Байсак… — мрачно процедил сквозь зубы Байсак, поднимаясь с лавки. — Майор Байсак, — тихо добавил он. — С кем имею честь?
— А давайте-ка без особой чести, попросту. Мы работники штаба партизанского соединения… Фамилии? Впрочем, мы еще успеем ближе познакомиться во время дальнейшего разговора. А поговорить нам есть о чем. Как-то странно у нас с вами получается: приглашали мы вас к себе, а вы все никак времени не выберете. А если Магомет не идет к горе, остается горе итти к Магомету. Не так ли, уважаемый майор?
— Что-то я не совсем понимаю вас… — сказал Байсак.
Сыч сидел, как на иголках. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что для него было бы лучше находиться подальше от этих нежданных гостей. Но их слова о важных делах, да, видно, делах, связанных с партизанским соединением, настораживали его, даже интриговали. Может быть, он узнает от них что-нибудь интересное, из ряда вон выходящее.
— А что тут особенно понимать? Существует, можно сказать, отряд вот уж несколько месяцев. Воюет, что-то делает, а штабу об этом ничего не известно. Нам, работникам штаба, просто стыдно за такую нашу халатную работу. Не правду ли я говорю, комиссар? Вы ведь, кажется, комиссар?
— Батальонный комиссар! — щелкнул каблуками Сыч, чувствуя предательскую слабость в ногах.
— Так вот, проведем собрание вашего отряда, ближе познакомимся с людьми, поставим перед ними боевое задание.
— Сейчас прикажете собрать? Я побегу распоряжусь! — поднялся встревоженный Сыч.
— А зачем вам беспокоиться? Вот боец… — Бохан кивнул в сторону Сомика.
— Сомик! — откозырял разбитной ординарец.
— Вот боец Сомик позовет весь ваш народ. Хата у вас просторная, тут и соберемся. Зовите всех, товарищ Сомик, за исключением разве пьяных.
Байсак побагровел, сосредоточенно стал тереть переносицу.
— Зачем такие пренебрежительные намеки? — процедил он сквозь зубы.
— А при чем тут намеки? Вы, уважаемый майор, так называемый командир отряда, сами пьяны. Вы поглядите на себя, полюбуйтесь, на кого вы похожи? — резко проговорил второй представитель штаба, одетый в аккуратный полушубок, по пустому рукаву которого можно было догадаться, что у него нет одной руки.
— Извините, но я не могу принимать подобные замечания от любого штатского человека, да еще вдобавок незнакомого! — нахохлился Байсак.
— А тут вы ошибаетесь. Мы с вами уже встречались и даже познакомились.
— Не помню что-то… — пробормотал Байсак.
— Что ж, можно напомнить. Вы еще набивались тогда со своим самогоном, угощали. Помните встречу в Вязовке? Там еще со мной была спутница. Вот и комиссар ваш припомнит, как он у нас документы проверял.
Помутневший взгляд Байсака на миг просветлел.
— Ну, помню… Что же я, в конце концов, плохого сделал вам тогда?
— А при чем тут плохое? Встретились люди и разошлись. — Но у вас тогда важнецкая борода была, трудно вас узнать теперь, — усмехнулся Байсак. Усмешка была вынужденной, кислой.
— Бороды существуют для того, чтобы их брить, не правда ли, товарищ батальонный комиссар?
— Да-да… — с готовностью согласился Сыч.
— Это раз… Существуют они и для того, чтобы некоторым трудно было вспомнить, узнать, что это за человек стоит перед ним. Так вот и с Байсаком. Не хочет он вспомнить обо мне, о наших других встречах.
— Откровенно говоря, не помню.
— Вот видите! А может, вы, уважаемый майор Байсак, вспомните, ну, хотя бы военный трибунал округа?
