Состояние французских военно-воздушных сил, которым можно было бы отвести главную роль в боевых действиях на севере Африки, также вызывало у Ноге беспокойство. Всего приблизительно 800 самолетов сумели преодолеть Средиземноморье, большинство из которых только благодаря попутному ветру. Но Сент-Экзюпери знал очень хорошо, что многие из них прибыли без наземных команд и запасных частей. Информация, поступавшая к Ноге, не сулила ничего хорошего. Какую эскадрилью бомбардировщиков ни возьми, они наскребли бы только одну сотню 500-фунтовых бомб, а боезапаса для пулеметов, установленных на истребители, хватило бы лишь на половину времени полета каждого из них.
Кресселю в тот момент было не до записей в дневнике о беседах с Ноге, хотя он вспоминает слова Сент-Экзюпери о том, что «мы сохранили боеспособные военно-воздушные силы, которые задыхаются, подобно умирающей рыбе, вытащенной на берег из моря». Только когда у Сент-Экса родился этот свойственный ему яркий образ, неясно, возможно, это случилось несколько позже. Но в одном Крессель твердо уверен: Сент-Экзюпери был направлен (и по его предположению, непосредственно генералом Ноге) с конфиденциальной миссией в Марокко определить настроение офицеров военно-воздушных сил и проверить материальные резервы в Рабате и Касабланке. Что Ноге предпочел остановиться на Сент-Эксе для выполнения подобной миссии, может на первый взгляд показаться странным. Но для той неординарной ситуации неординарный человек мог подойти лучше всего, а Сент-Экзюпери имел то преимущество, что не являлся ни кадровым военным, ни административным должностным лицом, ни политическим деятелем, в присутствии которых говорливые офицеры начинали чувствовать необходимость «не высовываться».
Миссия была настолько конфиденциальной, что даже его командир, генерал Алиас, ничего не знал о ней. Ничего не знал и генерал Буска, хотя он проживал на том же самом этаже гостиницы «Алетти» и часто присоединялся к Сент-Эксу и Кресселю во время длинных ночных разговоров. Ноге рисковал головой, поскольку уже была создана комиссия по контролю за соблюдением условий перемирия, имевшая цель сообщать о любых военных действиях, да на долю Алжира приходилась квота немецких шпионов. В какой авиачасти Сент-Экзюпери позаимствовал самолет, неясно, но Крессель, сам пилот, помнит, как именно на «Поте-63» они вылетели с аэродрома Мезон-Бланш. Сент-Экс вел самолет до Рабата, где он попрощался с Кресселем, у которого имелись свои планы. Из Рабата Сент-Экзюпери перелетел в Касабланку, где ему предстояло посетить «Ателье эндюстриэль де л'эр» и проверить, как идет сборка самолетов, недавно отправленных в контейнерах из Соединенных Штатов. Ради соблюдения тайны своей миссии он избежал визита к своему старому другу Анри Конту, который обязательно бы поинтересовался о цели его посещения, однако частный доклад по возвращении мог едва ли приободрить и без того пребывавшего в унынии Ноге. Около ста сорока бомбардировщиков «глен-мартан» было отправлено из Соединенных Штатов, но работа по распаковке и сборке их только-только началась. Ситуацию ухудшало отсутствие некоторых жизненно важных узлов и агрегатов, которые надеялись получить до окончательного срока сборки.
Судьба авиаразведгруппы 2/33 тем временем была решена двумя почти одновременными событиями. Первое, случившееся 3 июля, – трагедия Мерс-эль-Кебира. Британское нападение на французский флот пробудило горячие чувства, и с этого момента отпал вопрос о возможном соединении группы с Королевскими военно-воздушными силами. Вторым были действия генерала Буска, решившего поддержать командира авиабазы в Мезон-Бланш и приговорившего Алиаса к пятнадцати дням домашнего ареста (символическая форма лишения свободы) по причине «неповиновения». Официально Франция не находилась в состоянии войны, соответственно военные инструкции для военно-воздушных сил не применялись, и «блоки» авиаразведгруппы 2/33 подверглись разоружению.
Бомбардировка Мерс-эль-Кебира повлияла на будущее Сент-Экса в одном отношении. Почти с самого начала Крессель, служивший под командованием Петена в годы Первой мировой войны, неодобрительно относился к радиопередачам, которые вел Де Голль из Лондона. В них седовласого маршала и его окружение фактически обвиняли в измене. Мерс-эль-Кебир оказался серьезным ударом по Де Голлю, но генерал оправдывал это нападение на том основании, что правительство Виши тайно планировало передать французский флот немцам. Кресселя обвинение обескуражило, Сент-Экс не на шутку встревожился. Хотя у него не было никаких причин питать личные симпатии к Петену, он отторгал обвинительный тон радиопередач Де Голля, направленных на разжигание разногласий среди его несчастных соотечественников в момент, когда они нуждались в единстве, и еще раз единстве прежде всего. Это было начало разочарования, которому с годами предстояло стать глубже и сильнее.
* * *
В ожидании развития событий Сент-Экзюпери провел в Алжире в общей сложности шесть недель. Он хотел и сам определиться, продолжал работу (начатую еще в Орконте, в те долгие, праздные часы «фиктивной войны») над новой книгой, для которой он в конечном счете выбрал название «Цитадель». Его вдохновлял поучительный стиль «Так говорил Заратустра» Ницше, и это существенно отличалось от всех его предыдущих работ. Книга задумывалась менее автобиографичной и в этой степени ближе к «О граде Божием» святого Августина, чем к его «Откровениям». Смелая параллель, но в целом не вводящая в заблуждение в определении нового направления литературных усилий Сент-Экзюпери. Поскольку он был настолько поглощен компилированием ряда моральных и политических размышлений (следует понимать под словом «политический» все в самом широком смысле имеющее отношение к правительству страны), это было весьма просто. Как Антуан объяснил Полю Кресселю, он чувствовал, что кризис, настигший Францию, был обязан своим происхождением, по здравому размышлению, духовной пустоте, которая требовала новой книги, подобной творениям Паскаля в XVII столетии и Руссо в XVIII. По-прежнему оставаясь «ночной совой», Сент-Экс и тогда, в Алжире, не задумываясь звонил Кресселю из гостиницы в час или два часа ночи и зачитывал ему целые страницы по телефону с одной целью – услышать его немедленные комментарии и критику. Такова была участь Кресселя, назначенного сент-экзюперийским категоричным указом, проснуться среди ночи или под утро, ведь, как утверждал Сент-Экс: «Я предпочитаю дружеский голос голосу гостиничного швейцара».
Сент-Экзюпери, как и Крессель, относился к числу офицеров запаса, а не кадровых военных, и был вскоре демобилизован. Авиаразведгруппа на прощание устроила в его честь ужин в гостинице «Оазис», который почтило своим присутствием множество mignonnes, как Сент-Экс называл «возлюбленных». Как всегда оставаясь гран-сеньором, он в ответ нанял автобус для поездки своих товарищей-пилотов, наблюдателей и друзей (включая Кресселя, доктора Пелисье и Эдуарда Корнильон-Молинье) во владения знатного мусульманина, более чем за сотню миль на юг, где четыре роскошных ягненка были зажарены на открытом огне. К концу праздника их хозяин-мусульманин поднялся и произнес с патриархальной простотой: «В 1870 году мы были побеждены. В 1918 году мы победили. Бог на сей раз пожелал, чтобы немцы нанесли поражение нам. Да видит Бог (то бишь Аллах!), мы еще отомстим».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
