И всю жизнь прожил там, но вот уже пару лет тусуется в Москве, промышляя кремлевскими экскурсиями. Мы, конечно, согласились на его предложение. Двести баксов, кажется. Так я второй раз в жизни увидел Ленина. Ковбой-белорус бойко комментировал мумию на загорелом языке прерий.
Явление кремлевского ковбоя в начале нулевых годов показалось мне символичным. Мы вступали в десятилетие, прошедшее под знаком медитации на американские стереотипы. До сих пор помню его светлоглазое лицо, чем-то похожее на лицо актера Рутгера Хауэра.
Глава тридцать пятая
Потсдам
Итак, всё в очередной раз изменилось. Девяностые закончились, начались нулевые. В момент их наступления Ельцин произнес скрипучим голосом: «Я ухожу…» Это было в канун нового, 2000 года. Было ощущение, что Дед Мороз, который должен приходить на Новый год, вместо этого вдруг, наоборот, взял и ушел. Но окончательное наступление нулевых произошло после 11 сентября 2001 года, когда два серебристых самолета врезались в два небоскреба. Близнецы обрушились. Шизопринцип был низвержен – и это принесло земному шару новые бесчисленные страдания. Инспекция «Медицинская герменевтика» закончила свое существование. Группа испустила дух в возрасте подростка, но осталось ощущение, что прожила эта группа несколько столетий, настолько дикое количество всего было создано, сказано, придумано, испытано, написано, инсталлировано, нарисовано, выставлено, испробовано, первооткрыто, изобретено, выхохотано, выкурено, выпито, вколото, съедено, выебано, проглочено. Долго еще, надо полагать, мифические исследователи исследователей будут разгребать последствия этого феномена под названием МГ. Отголоски нашей деятельности звучат в самых разных сферах, включая (естественно) сферы незримые и таинственные. Самые различные и никак не совпадающие между собой образы нашей группы зеркальными осколками сверкают в зеленых водах коллективного воображения. Нас описывают то в виде высоколобых философов, придумавших совершенно непрозрачную и предельно сложную систему терминов и понятий, то мы предстаем в образе пронырливой арт-мафии, в чьих подводных щупальцах долго то ли задыхался, то ли резвился московский арт-мир. Горжусь замечанием одной английской журналистки, написавшей, что наша группа на семь лет затормозила вхождение российского искусства в интернациональный контекст. Эти слова ласкают мое смешливое сердце! Иногда описывают нас в виде конченых джанки, чуть было не затащивших художественный мир в пучину бездонных галлюцинаций. Видят в нас то хитрецов, то невменяемых, то невменяемых хитрецов. Ну, собственно, всё, что говорят о МГ, могут сказать и говорят обо мне. В любом случае группа МГ произнесла вслед за Ельциным: «Я ухожу…» – и исчезла, оставив на память широкому и узкому читателю роскошный подарок – двухтомный роман «Мифогенная любовь каст».
В моей жизни тоже наступил совершенно иной период, и начался он с двух поездок в Крым в августе и сентябре 2000 года. Кроме того, двухтысячный год, представляющий собой нейтральную полосу между годами 90-ми и нулевыми («А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты», поется в песне), оказался богат на официальные встречи и торжественные мероприятия: за одно лето этого года я сподобился пожать руки испанской королевы, шведского короля и действующего президента Германии. Королева посетила открытие биеннале в городе Валенсия – в этой выставке я принял участие по приглашению английского кинорежиссера Питера Гринуэя, который курировал это пышное мероприятие. Точнее, кураторов было два: Питер Гринуэй и Роберт Вилсон, оба режиссеры, но один – киношный, другой – театральный. Соответственно, биеннале состояла из двух фракций, одна из них окрашена киносознанием, вторая – крайне театральна.
Фракция Гринуэя раскинулась в стенах древнего монастыря и называлась, если не ошибаюсь, «Тело» или «История тела». Экспозиция подразделялась по телесному принципу: разделы назывались «Ноги», «Живот», «Грудная клетка», «Гениталии» и так далее. Я очутился в «Голове», где и представил небольшую инсталляцию «Этих людей никогда не было». Тогда я был увлечен рисованием на стенах. В своем белом отсеке я нарисовал на стенах лица неких людей: старушка, уголовник, кинорежиссер, сельская девочка, офицер, учительница, агент по специальным поручениям… Лица сделаны черно-белой гризайлью, достаточно реалистичные, снабжены довольно живым выражением черт. Из их уст вылетали баблы с текстом. Их реплики свидетельствуют, что эти персонажи только что разузнали о том, что их не существует и никогда не было, что они лишь изображения на стене. Кто-то из нарисованных выражал изумление, кто-то протестовал или отчаивался, старушка с хитроватым прищуром выражала хитрое смирение со своей судьбой, режиссер что-то лепетал про мир теней, девочка находила ситуацию забавной, с чем не мог согласиться уголовник, утверждавший, что всё это «не по понятиям»…
Вспоминается в этом контексте стихотворение «Нарисованные», которое мы написали вместе с моим другом Юрой Поездом.
Никогда не пил лекарства этот розовый старик,
Никогда не издавали эти рты звенящий крик.
Никогда не пил какао, не дрожал и не скакал
Этот мальчик из Макао, сжавший в кулаке кинжал.
Никогда в песок не рухнет этот раненый солдат,
Так и будет в вечной муке плакать, глядя на закат.
Никогда рыбак курчавый не поймает рыбу-меч
И не скажет тихо «Мама» голова, скатившись с плеч.
Никогда не ел сациви этот сумрачный грузин,
Тетка с толстыми ногами не ходила в магазин,
Не бывала в мавзолее пионерка-егоза,
И ни разу не скатилась по щеке ее слеза.
Никогда не крикнет «Хватит!» этот старый генерал.
Не поднимется над партой мальчик, ищущий пенал.
Никогда не вынет пенис из сверкающей пизды
Седоватый, грустный немец, друг одной порнозвезды.
Никогда одесский парень не отбросит прочь баян,
Смелый юнга не увидит берегов далеких стран.
Никогда вампир веселый не вонзит свои клыки
В мякоть сочной, словно манго, тонкой девичьей руки.
Пока я рисовал на стенах эти лица, за моей спиной нередко появлялся в качестве любезного призрака Питер Гринуэй и всегда лишь для того, чтобы осведомиться, всё ли у меня в порядке, достаточно ли комфортен отель и радует ли меня испанская погода. Отель был комфортен, и погода радовала: каждый день мы с Элли и Африкой зависали на пляже, где, словно белоснежный скелет ископаемого ящера, громоздилось только что построенное здание архитектора Калатравы. Европа только что объединилась, Испания была охвачена эйфорией, в страну хлынули евроденьги… Это была, наверное, последняя поездка, когда мы с Элли были счастливы вместе.
В этой выставке «Тело» участвовало множество художников из разных стран, в том числе трое русских, которые приглянулись Гринуэю:
