стояли на самой вершине, над огненной бездной. Носильщики положили тело Лео на самом краю и ушли. Перед нами высилась сверкающая завеса огня, ее верхняя кромка загибалась под ветром, точно гребень морской волны, и от нее, один за другим, отрывались пылающие облачка и большие сгустки. Айша стояла на коленях возле мертвого Лео, смотрела на его ледяное улыбающееся лицо и не произносила ни слова. Наконец она поднялась и сказала:
— Тьма сгущается, мой Холли; она предвозвещает великолепие утренней зари. Прощай же! Мы разлучаемся всего на один час. Перед тем как умереть, но не ранее, позови меня, и я явлюсь. Не шевелись и ничего не говори, пока все не будет кончено, дабы, когда ты лишишься моей защиты, тебя не убила бы какая-нибудь злая сила.
Не думай, что я побеждена, ибо отныне мое имя — Победа! Не думай, что могущество Айши исчерпано, что книга ее жизни, в которой ты прочитал всего лишь одну страницу, закончилась. Отныне я уже не то греховное, полное гордыни существо, каким ты меня знал, не та, кого ты так обожал и боялся; в любви и самопожертвовании моего господина я вновь обрела свою душу. Отныне, как и в самом начале, его душа и моя — одно целое.
Она подумала и добавила:
— Друг, прими этот скипетр на память обо мне, берегись пользоваться им, он пригодится тебе, только когда ты будешь звать меня, ибо у него есть магические свойства. — Она дала мне драгоценный систр, что был у нее в руке, и сказала: — Поцелуй его чело, отойди и стой неподвижно.
И вновь, как некогда, в бездне сгустилась тьма, только на этот раз я не слышал ни молений, ни величественной музыки, и к Айше против ветра подплыл двукрылый огонь. Подплыл и тут же исчез; потянулись долгие минуты ожидания, пока первое копье зари не вонзилось в вершину скалы.
Но здесь уже не было ни тела Лео, ни Айши, Айши царственной, Айши божественной, только мы, оставшиеся.
Куда она скрылась? Не знаю. Знаю лишь, что, когда двукрылый огонь приблизился к снова вспыхнувшей, как бы в знак приветствия, огненной завесе, я как будто бы увидел две величаво парящие фигуры и даже разглядел лица Лео и Айши.
В течение последующих, томительно долгих месяцев я часто, блуждая в храме или среди зимних снегов, устилавших склоны Горы, пытался ответить себе на этот вопрос: куда она скрылась? Я обращался к своему сердцу, обращался к Небесам, обращался к духу Лео, который витал надо мной.
Но я так и не получил определенного ответа и не рискну высказать никаких предположений. Тайна обволакивала и происхождение, и существование Айши — я не знаю об этом ничего достоверного; точно так же тайна обволакивала ее смерти, вернее сказать, ее уходы, я не могу даже допустить мысли, будто она мертва. Конечно же, она продолжает жить; если не здесь, на земле, то в каких-нибудь горних сферах.
Так я верю, и, когда пробьет мой час, а он уже совсем недалек, я узнаю, оправдается ли моя вера и явится ли Айша за мной, чтобы быть моей проводницей, как она поклялась перед смертью. И еще я узнаю то, что она собиралась открыть Лео, когда он умер: высшую цель их жизни и любви.
Остается совсем недолго, я могу терпеливо подождать, хотя сердце мое разбито, я в безутешном отчаянии.
Орос и все жрецы были ко мне очень добры. Да и как могло быть иначе, ведь они хорошо помнили, что в свое время им неминуемо придется дать полный отчет их грозной повелительнице. В благодарность и я делал для них все, что мог, разработал, в частности, систему управления завоеванной страной Калун, дал им много разных советов.
И вот долгие зимние месяцы истекли, снега растаяли. Пора было отправляться. Они дали мне много драгоценных камней из своих сокровищниц, чтобы я не нуждался в пути; золота у меня было так много, что я не мог унести его один. Они провели меня по равнине, где крестьяне — те, что уцелели, — пахали и сеяли, к городу Калун. Кругом были почерневшие развалины, один лишь мрачный дворец Атене стоял невредимым, но туда я не захотел заходить, ибо этот дворец был для меня — и навсегда останется — Домом смерти. Я остановился за крепостной стеной, у реки, как раз там, где мы с Лео высадились после того, как безумец Хан отпустил нас на свободу, точнее сказать, отдал на растерзание своим кровожадным псам.
На другой день мы сели в лодку и отправились вверх по реке, мимо того места, где затравили двоюродного брата Атене. Ночь я провел в доме над воротами: это была бессонная ночь.
Наутро я пошел вдоль ущелья и, к своему удивлению, увидел, что через некогда бурный, теперь обмелевший поток переброшен грубо сколоченный мост, а по отвесной стене пропасти на другом берегу тянутся вверх такие же грубо сколоченные, но достаточной длины лестницы. Здесь я попрощался с Оросом, который одарил меня такой же благожелательной улыбкой, как и в день первой нашей встречи.
— Мы видели с тобой много странного, — сказал я, не зная, что сказать.
— Много очень странного, — отозвался он.
— И как бы то ни было, друг Орос, — продолжал я довольно бестактно, — события в конце концов сложились для тебя благоприятно, ибо твои плечи облекла царская мантия.
— Эта мантия принадлежит не мне, — уточнил он, — и в один прекрасный день ее с меня снимут.
— Ты хочешь сказать, что великая Хесеа не умерла?
— Хес никогда не умирает. Только меняется, вот и все. Ветер то дует, то затихает, и кто может тогда сказать, в каком именно месте земли или же за ее пределами дремлет он в это время? Но на утренней или вечерней заре, в полдень или в полночь он снова задует, и горе тем, кто окажется на его пути.
Вспомни о грудах мертвых тел на равнинах Калуна. Вспомни, какое поручение она дала шаману Симбри, его последние слова. Вспомни исчезновение Хесеа с вершины Горы. О чужеземец с Запада, ее возвращение так же неминуемо, как восход солнца; и в этой заемной мантии я ожидаю ее пришествия.
— Я тоже ожидаю ее пришествия, — ответил я, и мы расстались.
Сопровождаемый двадцатью отборными людьми, которые несли провизию и оружие, я без особого труда взобрался
